Особенности диалога в драматургии А. П. Чехова (на примере пьесы «Вишневый сад»)

Вопрос ведь совсем пустой. Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово!

Любовь Андреевна. Кто это здесь курит отвратительные сигары… (Садится.)

Гаев. Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится.) Съездили в город и позавтракали… желтого в середину! Мне бы сначала пойти в дом, сыграть одну партию…

Любовь Андреевна. Успеешь.

Лопахин. Только одно слово! (Умоляюще.) Дайте же мне ответ!

Гаев (зевая). Кого?

Любовь Андреевна (глядит в свое портмоне). Вчера было много денег, а сегодня совсем мало … (Уронила портмоне, рассыпала золотые)"[2, 41].

Ключом к точке недиалога является образ золотого. Золотой — семантика чего-то древнего, средневекового. Для Раневской и Гаева деньги это именно «золотые» и «серебряные», в их картину мира не может проникнуть понимание того, что вишневый сад тоже может обернуться деньгами. Если для Лопахина самоочевидно, что в случае грамотного использования владения оно может приносить доход, то для представителей старого дворянства эта очевидность не существует, доход это не деньги, не золотые. Это вырубка вишневого сада, варварство и пошлость.

«Любовь Андреевна. Что же нам делать? Научите, что?

Лопахин. Я вас каждый день учу. Каждый день я говорю все одно и то же. И вишневый сад и землю необходимо отдать в аренду под дачи, сделать это теперь же, поскорее — аукцион на носу! Поймите! Раз окончательно решите, чтобы были дачи, так денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены.

Любовь Андреевна. Дачи и дачники — это так пошло, простите.

Гаев. Совершенно с тобой согласен.

Лопахин. Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня замучили! (Гаеву.) Баба вы!

Гаев. Кого?

Лопахин. Баба! (Хочет уйти.)

Любовь Андреевна (испуганно). Нет, не уходите, останьтесь, голубчик. Прошу вас. Может быть, надумаем что-нибудь!

Лопахин. О чем тут думать!

Любовь Андреевна. Не уходите, прошу вас. С вами все-таки веселее… (Пауза). Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом.

Гаев (в глубоком раздумье). Дуплет в угол… Круазе в середину…

Любовь Андреевна. Уж очень много мы грешили…

Лопахин. Какие у вас грехи…

Гаев (кладет в рот леденец). Говорят, что я все свое состояние проел на леденцах… (Смеется.)

[…]

Лопахин. Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте!.." [2, 42].

Лопахин срывается на крик, даже на оскорбления, но это не помогает ему прошибить броню отчуждения, диалог так и не состоялся. Лопахин человек земной, ему непонятен иррациональный трепет Раневской и ее мнительность, Гаев вызывает презрение. Зато брат и сестра более единодушны — они просто не замечают Лопахина, будучи погруженными в собственные представления о действительности, личную мифологию бытия. Деньги для них понятие совершенно абстрактное — «тетушка пришлет деньги».

Лопахин, для которого деньги в отличие от Раневской и Гаева вполне конкретны, не понимает как можно искать выход, не замечая его предложения. Иррациональность героев ставит его в тупик, он искренне не понимает как можно быть настолько «неделовыми» людьми. Предельно упрощает ситуацию, обещая, что стоит окончательно решиться отдать имение под дачи и «денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены».

Деловые вопросы и попытка их решении также создает точку недиалога между Гаевым и Раневской:

«Гаев. Помолчи, Фирс. Завтра мне нужно в город. Обещали познакомить с одним генералом, который может дать под вексель. […]

Любовь Андреевна. Это он бредит. Никаких генералов нет"[2, 45].

А также готовность Ани отказаться от вишневого сада ради другой жизни. Она чувствует, что эпоха прошла.

«Аня. Что вы со мной сделали, Петя, отчего я уже не люблю вишневого сада, как прежде. Я любила его так нежно, мне казалось, на земле нет лучше места, как наш сад.

Трофимов. Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест"[2, 67].

Отдельно символичен «пир во время чумы» — бал в день продажи вишневого сада. Диалог между Пищиком и Трофимовым особенно интересен ролью многоточия:

«Пищик. Ницше… философ… величайший, знаменитейший… громадного ума человек, говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно.

Трофимов. А вы читали Ницше?

Пищик. Ну… Мне Дашенька говорила. А я теперь в таком положении, что хоть фальшивые бумажки делай… Послезавтра триста десять рублей платить… Сто тридцать уже достал… (Ощупывает карманы, встревоженно.) Деньги пропали! Потерял деньги! (Сквозь слезы.) Где деньги? (Радостно). Вот они, за подкладкой… Даже в пот ударило…" [2, 70].

Ницше, который неинтересен Пищику, неизвестен и непонятен, которого, однако, должно вспомнить для поддержания светского диалога и вдруг всплывает актуальная и животрепещущая тема, связанная с этим философом. Предложение сразу наполняется смыслом и обретает законченную структуру, после чего поддержание разговора о Ницше невозможно — всплывает бесконечная в своей актуальности тема денег. Где занять? У кого одолжить? Не потерять, надежно спрятать — как будто герой уверен, что он и деньги понятия совершенно несовместимые.

«Лопахин (сконфуженно, боясь обнаружить свою радость). Торги кончились к четырем часам… Мы к поезду опоздали, пришлось ждать до половины десятого. (Тяжело вздохнув.) Уф! У меня немножко голова кружится…

Входит Гаев, в правой руке у него покупки, левой он утирает слезы.

Любовь Андреевна. Леня, что? Леня, ну? (Нетерпеливо, со слезами.) Скорей же, бога ради…

Гаев (ничего ей не отвечает, только машет рукой Фирсу, плача). Вот возьми… Тут анчоусы, керченские сельди… Я сегодня ничего не ел… Столько я выстрадал!

[…]

Любовь Андреевна. Продан вишневый сад?

Лопахин. Продан.

Любовь Андреевна. Кто купил?

Лопахин. Я купил" [2, 71].

Лопахина не замечают, он чужой. Все вопросы обращены к приехавшему позже Гаеву, от которого ждут правильной информации и который не может ее сообщить, поскольку собственные эмоциональные переживания не позволяют ему объективно оценить ситуацию и прямо ответить на вопрос. Односложные ответы Лопахина, который так рад своей победе, который вдруг стал помещиком, что крайне неожиданно — владеть господским поместьем. Он слишком рад, чтобы проявить тактичность, но остальные герои в тактичности и не нуждаются. Раневская демонстративно бросает ему под ноги ключи и плачет, Лопахин снисходительно утешает ее.

Здесь особенно ярко показан многологический характер чеховского диалога. Монологи скрещиваются между собой, герои думают, что понимают друг друга, тогда как никто никого не слышит, и каждый диалог в этой пьесе является перекрестным монологом.

Полное отсутствие логики и взаимопонимания мы видим и в финале. Герои жаждут новой жизни, нового мира, без вишневого сада, который, оказывается, тяготил их всех.

«Любовь Андреевна. […] Девочка моя, скоро мы увидимся… Я уезжаю в Париж, буду жить там на те деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка на покупку имения — да здравствует бабушка! — а денег этих хватит ненадолго.

Аня. Ты, мама, вернешься скоро, скоро… не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе читать разные книги… Не правда ли? (Целует матери руки.) Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый, чудесный мир… (Мечтает.) Мама, приезжай…

Любовь Андреевна. Вторая моя печаль — Варя. Она привыкла рано вставать и работать, и теперь без труда она, как рыба без воды. Похудела, побледнела и плачет бедняжка…" [2, 80]

Однако, новая жизнь не открывается ни перед кем. Раневская отправляется в Париж, растрачивать остатки денег, Аня надеется на возвращение матери и работу, которая даст ей возможность помогать ей. Многоточие — каждый из героев прислушивается к себе, к своему внутреннему миру. Герои бросают незаконченные фразы, погружаясь в мир своих грез и иллюзий.

Лопахин неуклюже пытается сделать Варе предложение, он в своем рационализме не способен говорить о каких-либо чувствах, о чем-либо иррациональном. Да и не хочет он жениться на Варе, скорее это идея Раневской. Подобный вывод позволяют сделать прощальные слова Лопахина, сказанные им уходящим помещикам:

«Лопахин. Значит, до весны. Выходите, господа… До свиданция!..» [2, 81].

Многоточие после слова «господа» символически обобщают все презрение, которое герой испытывает к этим неделовым людям и уходящему миру, несмотря на определенную благодарность, которую некогда испытывал по отношению к Раневской за то, что барыня пожалела «мужичонка». Слова «до свиданция», являясь гибридом прощального «до свидания» и промежуточного «станция», к которой уже обращены мысли Лопахина окончательно показывают, что для него все произошедшее уже пройденный этап.

А господа прощаются с прежней жизнью, так и не осознав причины своей неудачи:

«Гаев (в отчаянии). Сестра моя, сестра моя…

Любовь Андреевна. О мой милый, мой нежный, прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!.." [2, 82].

Герои плачут в объятиях друг друга, но оплакивают разные вещи. Они оба прощаются с созданным для себя микромиром, однако Гаеву предстоит работа в банке, а Раневской — проживать остатки денег в Париже. Он с комфортным существованием, она — с любимой игрушкой. Раневская готова принять вырубку сада, если это произойдет в ее отсутствие, поскольку иллюзия вишневого сада настолько встроилась в структуру мировоззрения, что нет решительно никакой нужды в физическом существовании этого «райского сада».

Заключение

На основании вышеизложенного можно сделать вывод о том, что именно диалога в том понимании, которое характерно для эстетики литературы в пьесе А. П. Чехова «Вишневый сад» не представлено. Герои обмениваются монологами, которые, изредка совпадая, создают иллюзия диалога — монолог на двоих. Однако, чаще совпадения не происходит и герои, высказывая мнения, не переходят к совместному действию или решению, поскольку каждый говорит из собственного микромира, куда нет доступа другому герою.

Каждый из героев представляет собой схему определенной картины мира, архетип той или иной мировоззренческой парадигмы, которые взаимодействуют по определенной схеме. В пьесе представлена оппозиция старых «неделовых» людей к новым «деловым» людям. Между представителями этих групп образуется точка недиалога, вследствие слишком сильного различия систем ценностей.

Лексическое наполнение чеховского диалога нейтрально, его герои говорят на нейтрально-разговорном русском языке, что усиливает роль синтаксических конструкций в диалогах и ремарках чеховских пьес — на них ложится основанная семантическая нагрузка, выражение символических полей мировоззренческих моделей героев.

Отсутствует авторская мораль, Чехов выступает по отношению к свои героям в качестве метанаблюдателя, а не судьи. В пьесе «Вишневый сад» мы видим отражение главных синтаксических концепций новой драмы, угадываются тенденции их дальнейшего развития.

Библиография Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1949. Т. 14.

Чехов А. П. Вишневый сад. М. 2009.

Аверинцев С. Символ // Литературный энциклопедический словарь. М. 1987.

Чехов А. П. Театр и искусство. 1904. № 28.

Зингерман Б. Очерки истории драмы 20 века. М. 1979.

Бабичева Ю. Эволюция жанров русской драмы (ХIХ — начало ХХ вв.). Вологда, 1982.

Мейерхольд В. Статьи. Письма. Речи. Беседы. М., 1968. Т. 1.

Берковский Н.

Литература

и театр. М. 1967.

Лакшин В. Лев Толстой и А.Чехов. М. 1963.

Языковое мастерство А. П. Чехова. Ростов, 1988.

Энциклопедия символов, знаков, эмблем. М. 1999.

Журчева О. В. Жанровые и стилевые тенденции в драматургии XX века. Самара, 2001.

Литературная энциклопедия: В 11 т. М. 1929—1939. Т. 3.