Наряду с риторикой важным средством, широко используемым в манипулятивных целях, является особая лексика и синтаксис, прежде всего лексические единицы, фразеологизмы, средства межтекстовой и внутритекстовой когезии, клиширующие речь, а также элементы чужой речи в виде бесчисленных цитат и прецедентного использования текстов, что снимает, фактически, ответственность с говорящего за содержание собственной речи.
Стереотипизация национального образа речи представителей политических групп достигает своего апогея в политических пародиях и карикатурах, неиссякаемом жанре анекдота.
2.
1.3 Национальный образ речи среднего класса На сегодняшний день национальный образ русской речи среднего класса не нашел отражения в социолингвистических исследованиях по объективным причинам: на современном этапе развития российского общества можно говорить только о процессе складывания данного социального слоя. По меркам западноевропейского общественного устройства, средний класс (иногда имеющий дальнейшее подразделения на «высший средний класс» и «низший средний класс») является основным и наиболее представительным классом общества, несущим на себе основную нагрузку как в плане финансового обеспечения стабильности общества, так и в плане культурном и интеллектуальном — являясь выразителем типичных для этноса ценностей, установок и поведенческих стереотипов. Соответственно, в понятийном плане языковые рефлексы среднего класса характеризуются наличием общеупотребительного инвентаря концептов, специфичных для данной культуры. В плане системно-языковом и речеповеденческом средний класс является носителем обобщенной языковой и речевой нормы.
Для России данный класс не является сколько-нибудь представительным, поскольку отмечается значительная поляризация общества по имущественному признаку. Соответственно, трудно говорить о каких-либо ярких характеристиках национального образа речи данной социальной группы, помимо нейтрально-усредненных. Сложным представляется на данный момент выявление фонетических, просодических, лексико-фразеологических, грамматических и дискурсивных индексов национального образа речи среднего класса.
2.
1.4 Национальный образ речи аутсайдеров Маргинальная языковая личность — явление неоднозначное как с точки зрения социологической, культурно-исторической, так и с точки зрения лингвистической. Сюда относятся те, кто не владеет языковым минимумом, необходимым для того, чтобы считаться своим в данной культуре в целом (это в основном представители других культур), те, кто страдает отклонениями от общепринятого поведения (патологические случаи — аутизм), а также те, кто ненамеренно и намеренно нарушает этические нормы поведения, в том числе и речевого. К последней разновидности языковых личностей относится в определенных ситуациях общения столь большое количество людей, что называть их маргиналами с научной точки зрения становится все труднее [Карасик 2004: 15]. В этой связи В. И. Карасик приводит мнение В. И. Жельвиса о том, что инвектива — это сознательно грубое нарушение социальных запретов, вызванное прежде всего потребностью снять психологическое напряжение.
Дискуссионным вопросом является разграничение социальных групп аутсайдеров и социального дна. В рамках данной работы примем следующий критерий: к аутсайдерам в лингвокультурном сообществе относятся те языковые личности, которые не владеют языковым минимумом, необходимым для того, чтобы считаться своим в данной культуре в целом (это в основном представители других культур), а также те, кто страдает отклонениями от общепринятого поведения (патологические случаи). В связи с многонациональным характером российского общества, сложностью, драматичностью, а иногда и трагичностью межнациональных отношений следует отметить, что сложившиеся в русскоязычной лингвокультуре стереотипы аутсайдеров (в частности, национальные образы речи уроженцев Кавказа, Крайнего Севера, Украины) имеют отрицательные коннотации и являются объектом пародийной/карикатурной имитации в анекдотах и просто в речевых стереотипах (при воспроизведении чужой речи). Речевая карикатура основана на стереотипном представлении о степени владения аутсайдерами русской речью, имитации, в частности, акцента («аканье») и типичных элементов межтекстовых связей, формул обращения («послушай, дорогой…»), паравербальных средств (мимики, пантомимики).
2.
1.5 Национальный образ речи социального дна Социальная группа «социальное дно» не является однородной: в неё можно включить как деклассированные элементы (бомжи), так и представителей уголовного мира. Примем за точку отсчета признак «низкий уровень общей культуры» (хотя для уголовного мира данный параметр не является однозначным). Лингвистически наиболее релевантными индексами национального образа речи социального дна являются фонологические, лексико-фразеологические, грамматические и дискурсивные, характеризуемые прежде всего ненормативностью, сниженной общеязыковой и коммуникативной компетенцией, а также снижением коммуникативной потребности. Ненормативность лексико-фразеологического компонента складывается за счет номинации специфических понятий, не являющихся достоянием общей культуры, а также за счет появления номинаций в силу стремления «закодировать» язык и тем самым маркировать обособленность, закрытость группы для других. Понятийный компонент национального образа речи социального дна является редуцированным, поскольку, как уже было отмечено, уровень речевой культуры в данном случае соотносим с низшим уровнем общей культуры. Дискурсивные стратегии характеризуются упрощением речевых ходов, структуры диалога, редукцией в значительной степени имплицитного компонента, присутствием значительного количества инвективных речевых актов.
Исследованию жаргона, арго, сленга представителей социального дна посвящено огромное количество работ. Остановимся на наиболее интересных, с нашей точки зрения, аспектах проблемы «жаргонизирующей речевой субкультуры» с позиций синкретичного единства национального образа русской речи.
Следует отметить, что национальный образ речи социального дна, объективно представляющий собой социолект с низким престижем, является необычайно привлекательным, и это является национально-специфической особенностью именно русскоязычного лингвокультурного сообщества. Свидетельством престижности данного социолекта является тот факт, что многие его элементы как структурно-семантического плана (лексемы, синтаксические конструкции), так и функционального (дискурсивного, речевого) проникают в другие социолекты. Как полагает В. И. Карасик, существует несколько причин сохранения социолекта с низким престижем. Социолект служит символом групповой принадлежности. Люди, которые относятся к низким слоям общества, чувствуют необходимость взаимной поддержки и стремятся обозначить свою выделенность в речи и поведении. Непрестижные социолекты ассоциируются со сниженной речью, а сниженная речь у подростков и в мужских коллективах (например, в армии), выступает в качестве показателя мужественности. Здесь действует принцип «гиперкоррекции наоборот»: старательно избегаются любые показатели претенциозности и нормативности [Карасик 2002: 56]. Кроме того, важным фактором являются и особенности исторического развития России в конце 20 века, когда процессы социальной дифференциации общества ускорились, причём особую значимость приобрела тенденция вертикального перемещения («из грязи в князи»).
Стремительное появление элиты и рост преуспевающих слоёв общества не могли быть поддержаны столь же стремительным изменением идиолекта (идиостиля) отдельных её представителей, поскольку изменение идиолекта безусловно связано с изменением сознания языковой личности. К сожалению, криминализация российского общества не прошла бесследно для национального образа речи. Многие заимствования из криминального жаргона сегодня не осознаются как таковые (ср. такие слова и обороты речи, как возникла тема, непонятки, мочить в сортире, разборки, забить стрелку, опустить, крыша, фильтровать базар, перетереть), а в речи некоторых представителей преуспевающего класса общества создают комический эффект, поскольку, по сути, имплицируют исходный (или все-таки реальный?) социальный статус данной языковой личности. Романтизация/героизация образов представителей криминального бизнеса также способствовала появлению как дополнительных значений у ряда лексем русского языка (например, бригада), так и появлению у них положительной коннотации. Нельзя забывать и том, что многие заимствования из так называемого «лагерного жаргона» относятся к периоду сталинских репрессий, когда даже представители элитной речевой культуры в силу обстоятельств становились если не активными носителями, то рецепиентами данного социолекта.
Элементы социолекта социального дна допускают в своей речи даже политики самого высокого уровня (напр., знаменитые выражения «кузькина мать» в исполнении Н. С. Хрущева на заседании Совета Безопасности ООН; или «мочить в сортирах» В.В. Путина).
Еще одной особенностью социолекта низового уровня культуры является высокая степень креативности в языковой игре [Карасик 2004: 15]. Вероятно, во многом именно новизна и «игровой характер», креативное переплетение коннотаций окказиональных образований в рамках рассматриваемого социолекта становятся причиной заимствований в социолекты вышестоящего уровня.
Проблема подвижности границ социолектов ставит вопрос об экологии языка, под которой понимают «культуру мышления и речевого поведения, воспитание лингвистического вкуса, определение путей и способов его обогащения и совершенствования, эстетику речи» [Хроленко 2004: 125], сознательную работу социума по поддержанию языковых и речевых стандартов и эталонов.
2.2 Возрастная и гендерная дифференциация национального образа речи
2.
2.1 Национальный образ речи старшего и среднего поколения Как и в любой лингвокультуре национальный образ русской речи старшего и среднего поколения характеризуется некоторым «консерватизмом». Под консерватизмом мы понимаем приверженность нормативному варианту литературного русского языка в плане устойчивости фонологических, просодических, лексико-грамматических характеристик языка. Иммунитет к окказиональным образованием, неологизации (как в лексическом, так и в грамматическом плане), характерный для лиц старшего и среднего возраста ведет к снижению креативности. В понятийном плане национальный образ речи данной возрастной группы характеризуется общекультурным набором национально-специфичных концептов. Примечательным в данной связи является сравнительно более частотное (по сравнению с речью младшего поколения) употребление фразеологических единиц, выражающих культурные концепты русскоязычного лингвокультурного сообщества. Феномен прецедентности также более репрезентативен в речи старшего и среднего поколения в связи с бóльшим жизненным и общекультурным опытом.
Преобладающим типом дискурса является нарративный дискурс с привлечением широкого репертуара синтаксических средств. Среди дискурсивных стратегий преобладают стратегии, направленные на кооперацию. Значительную роль играют этикетные речевые стереотипы.
2.
2.2 Национальный образ речи молодого поколения Как свидетельствуют многочисленные исследования национального образа речи молодого поколения, молодежного (студенческого) жаргона, наиболее ярким показателем динамичности данного социолекта является его креативность, основанная на языковой игре — как в области лексико-фразелогической, так и грамматической. Приведем ряд примеров из собственных наблюдений. К лексическим новообразованиям можно отнести глагол тусить (затусить), сущ. тусовка. К лексико-семантическим — парить, грузиться, тормозить, когда семантика давно существующих в языке лексем становится подвижной и приводит к появлению нового лексико-семантического варианта: «долго думать, не понимать, в чем дело, не знать, какое решение принять, переживать». При этом глагол переходит в другой лексико-семантический (тематический) класс — глаголы физического действия становятся глаголами ментальной (эмоциональной) сферы.
Семантический сдвиг сопровождается и изменением грамматических параметров слова. Например, глагол «парить» в форме 1 лица ед. числа наст. времени — «парю». Глагол «забить» в значении «перестать думать о чем либо» из переходного становится непереходным («забей на это»). Характерные языковые индексы национального образа речи молодого поколения часто используются в рекламе (Не тормози — сникерсни!). Необходимо отметить, что все новообразования чрезвычайно зависимы во временном отношении: лексикон молодежного жаргона чрезвычайно подвижен.
Другими характерными лексическими индексами национального образа речи молодого поколения являются: употребление сокращений в устной речи: «Пять сек!», препод, универ, сисадмин (системный администратор), русифицированных английских заимствований (хакер, программер, шузы, баксы, мани), фамильярно-разговорных, диминутивных, паронимических форм при двойной номинации (сидюшник — CD, моник — монитор, клава — клавиатура).
Стереотипизация речи в виде клишированных и фразеологизированных элементов диалога: «Не вопрос!», «Легко!» также показательна для данной возрастной группы.
Преобладающим типом дискурса является репрезентативный (однако это не является однозначно показательным), речевые стратегии избираются в зависимости от ситуации общения.
2.
2.3 Национальный образ речи мужчин и женщин Сегодня гендерные исследования в области языка и коммуникации привлекают внимание всё большего круга исследователей: формируется самостоятельное научное направление — лингвистическая гендерология, называемая также гендерной лингвистикой. Теоретическими и экспериментальными предпосылками развития данного направления стали гендерный аспект философии постмодернизма, психофизиология, нейролингвистика, социология, кросс-культурные и лингвокультурологические исследования, идеология феминизма, а также криминалистика [Добровольский, Кирилина 2000: 19−21].
Речевая дифференциация статуса мужчин и женщин давно отмечена в социолингвистической литературе (см. библиографию по проблематике в [Карасик 2002: 57]). Таким образом, в набор идентифицируемых признаков говорящего, наряду с признаками принадлежности к определенному диалекту и социолекту, входят признаки определяемого сексолекта [Потапова 2000: 137].
Определенные различия в речевом поведении мужчин и женщин считаются доказанными. Установлено, что женщины в большей мере проявляют тенденцию задавать вопросы, поддерживать диалог, выражая солидарность и соглашаясь с собеседником, часто симулируют беседу минимальными ответами в виде междометий и местоимений, если же их прерывают или не поддерживают в беседе, то они принимают стратегию «молчаливого протеста». Мужчины часто прерывают собеседников, расположены не соглашаться с высказываниями своих партнеров, игнорируют комментарии других участников беседы или реагируют без энтузиазма, более жестко контролируют тему разговора, включая как развитие, так и переключение темы, склонны к прямому выражению мнения и сообщению о факте. Отмечается и следующая тенденция: мужчины больше склонны к использованию нестандартного языка, женщины же стремятся к поддержанию стандарта. Объяснение различия в поведении русскоязычных мужчин и женщин заключается в том, что мужчины, пользуясь властью в обществе, пользуются и властью в беседе. Нельзя игнорировать и культурно, исторически сложившиеся стереотипы статусных ролей мужчины и женщины в русскоязычной лингвокультурной обществе.
Ценностный компонент языкового сознания в сфере противопоставления роли мужского и женского начал в обществе отразился в пословицах, поговорках и прецедентных текстах. Например, «курица не птица, баба не человек», «баба с возу — кобыле легче», «послушай женщину и сделай наоборот».
Существенным параметром гендерного варьирования национального образа речи является модальная и, шире, модусная характеристика речевого поведения, включающая оценочный компонент. Как отмечает М. А. Ягубова, ученые обратили внимание на различия в мужской и женской речи, касающиеся выбора тех или иных языковых структур, лексических единиц и морфологических и синтаксических форм как способов выражения эмоций [Ягубова 1998: 43]. Однако анализ, проведенный М. А. Ягубовой, привел к выводу, что выбор оценок связан не с полом лица, а с его индивидуальными вкусами, особенностями характера, уровнем образования и воспитания, то есть задействуются не гендерные параметры, а общесоциальные. Так, существенных различий в разнообразии и частотности оценочных лексем в разговорной речи мужчин и женщин не выявлено, а средства «преувеличения» и «расцвечивания» оценок одинаковы у мужчин и женщин (параметрические суффиксы, усилители, конструкции, фразеологические единицы). Самыми заметными отличиями женской группы являются большая значимость эмоциональных оценок, тенденции к преувеличению оценок и эмоций, выражающаяся в более частом использовании интенсификаторов, стилистически и эмоционально окрашенных средств.
В отношении специфики языковой концептуализации ситуаций, приоритета в выборе тематики дискурса, М. А. Ягубова отмечает, что женский взгляд чаще мужского обращен к духовным сущностям, нравственным проблемам, более склонен акцентировать внимание на «хорошем». Мужчины, напротив, характеризуются большей конкретностью, мотивированностью, рационалистичностью оценок. Их взгляд более критичен, чаще обращен к проблемам реальной действительности, внешнему миру [Ягубова 1998: 54]. Данные параметры гендерных различий, обусловленных психофизиологическими параметрами мужской и женской личности не могут не сказать на речевом поведении. Особенно ярко это проявляется в дискурсивных стратегиях, построении диалога, использованию невербальных средств коммуникации, языковых средств создания и декодирования скрытых смыслов (имплицитности, умолчания и под.). Именно женский образ речи требует обращения к явным и неявно выводимым дополнительным смыслам при выборе дискурсивной стратегии, им более свойственно усложнение диалога дополнительными ходами, коммуникативной функцией которых является не информативная, а фатическая, контактоустанавливающая, а также манипулятивная. Конверсационный анализ языка в плане специфики выявления речевых импликатур в речи мужчин и женщин, взаимодействия узуальных и окказиональных смыслов, способов подавления импликатур имеет большие перспективы.
Синкретическое единство национального образа речи Как уже было отмечено, существование социолектов не является нарушением целостности и единства русской речи как национального образа языка. Наоборот, как всякий живой, развивающийся феномен, язык существует и реализуется через сложное переплетение дифференцированных по различным (в том числе и социальным) основаниям речевых образов национального языка. В этой связи хотелось бы привести слова В. Н. Волошинова о том, что «здесь, как и везде, истина находится не на золотой середине, и не является компромиссом между тезисом и антитезисом, а лежит за ними, являясь одинаковым отрицанием как тезиса, так и антитезиса, т. е. являясь диалектическим синтезом» [Волошинов 2000: 417]. То же самое можно сказать и о национальных образах речи, дифференцированных по социальным, возрастным и гендерным основаниям — их совокупность, сложное переплетение, взаимное проникновение и взаимообусловленность составляют синкретическое единство национального образа русской речи.
Условием синкретичного единства национального образа русской речи является и тот факт, что языковая личность имеет несколько измерений — горизонтальное (диалект), вертикальное (социолект). Дифференциации по социальному, возрастному, гендерному признаку в каждом отдельном говорящем представляют собой сложное переплетение черт, поскольку каждый индивидуум одновременно является либо мужчиной, либо женщиной, принадлежит к той или иной возрастной и социальной группе. Соответственно, коллективное когнитивное пространство в его сознании является «мозаичным» образованием, включающим информационные фрагменты различных систем. Доминирование в данной конкретной речевой ситуации тех или иных речеповеденческих особенностей по возрастному, гендерному или социальному типу определяется особенностями ситуации (личностноvs. статусно-ориентированное общение), целью коммуникации (информативная vs. контактоустанавливающая и т. д.).
Заключение
Анализ теоретических работа по избранной проблематике и эмпирического материала позволил сделать следующие выводы:
В феномене национального образа речи тесно переплелись две проблемы: отражение культурно-этнического сознания в языке (языковая картина мира, языковая концептуализация действительности) и речевая реализация специфических характеристик языкового сознания определенной лингвокультурной общности.
Центральным компонентом понятия национального образа речи является языковая/коммуникативная личность — обобщенный образ носителя культурно-языковых и коммуникативно-деятельностных ценностей, знаний, установок и поведенческих реакций.
Характерологические особенности различных типов языковых личностей являются источником и базой формирования определенных моделей, стереотипов, или «образов» речи, своего рода речевых портретов обобщенной личности, являющейся носителем и выразителем как общенациональных, так и групповых черт.
Описание национального образа речи, дифференцированного по социальным, возрастным и гендерным параметрам, возможно на основании выявления, описания и систематизации объективных (стабильных, статусных) и субъективных (вариативных, ситуативных) языковых индексов, маркирующих социальную, возрастную и гендерную принадлежность языковой личности.
Для каждой из групп характерны особенности речевого поведения в понятийном плане и с точки зрения коммуникативного поведения, что иногда приводит к стереотипизации. Так, для национального образа речи современных политических групп наиболее яркими чертами являются клишированность речи и преобладание манипулятивных дискурсивных стратегий, для национального образа речи молодого поколения — креативность, выражающаяся в значительность количество окказиональных (в дальнейшем кодифицируемых) образований, упрощение дискурсивных стратегий, репрезентативный характер дискурса и т. д.
Список литературы
Артемова
Е. А. Специфика реализации текстовых категорий в политической карикатуре // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики / Сб. науч. тр. — Волгоград, 1999. — С. 34−39.
Белл Р. Социолингвистика. — М., 1980.
Блэк М. Лингвистическая относительность (Теоретические воззрения Б. Ли Уорфа) // Новое в лингвистике. Вып. 1. — М., 1960. -
С. 199−212.
Бондалетов В. Д. Социальная лингвистика. — М., 1987.
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. — М., 1996.
Волошин Ю. К. Лингвокультурные особенности речи носителей социолектов // Языковая личность: жанровая речевая деятельность / Тезисы докл. науч. конф. — Волгоград, 1998. — С. 24−25.
Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка // М. М. Бахтин. Под маской. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. — М., 2000.
— С. 349−486.
Воробьев В. В. Лингвокультурология (теория и методы). — М., 1997.
Вострякова Н. А. Коннотативная семантика и прагматика номинативных единиц русского языка. АКД. — Волгоград, 1998.
Гольдин В.Е., Сиротинина О. Б. Внутринациональные речевые культуры и их взаимодействие // Вопросы стилистики: Проблемы культуры речи. Вып. 25. — Саратов, 1993. — С. 9−19.
Добровольский Д.О., Кирилина А. В. Феминистская идеология в гендерных исследованиях и критерии научности // Гендер как интрига познания / Сб. ст. — М., 2000. — С. 19−35.
Елизарова Г. В. Культурологическая лингвистика. Опыт исследования понятия в методических целях. — СПб, 2000.
Желтухина М. Р. Реализации комического в дискурсивных стратегиях борьбы за власть // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты / Сб. науч. тр. — Волгоград, 1998. — С. 68−77.
Карасик В. И. Язык социального статуса. Социолингвистический аспект. Прагмалингвистический аспект. Лингвосемантический аспект. — М., 2002.
Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. — М., 2004.
Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. — М., 1987.
Кирилина А. В. Гендерные аспекты массовой коммуникации // Гендер как интрига познания / Сб. ст. — М., 2000. — С. 47−80.
Кондратьева-Фишер И. С. Особенности устных выступлений носителей элитарной речевой культуры // Вопросы стилистики: Проблемы культуры речи. Вып. 25. — Саратов, 1993.
Кочеткова Т. В. Языковая личность носителя элитарной речевой культуры (социолингвистический аспект) // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты / Сб. науч. тр. — Волгоград, 1998. — С. 20−28.
Кочкин М. Ю. Манипуляции в политическом дискурсе // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики / Сб. науч. тр. — Волгоград, 1999. — С. 29−34.
Кормилицына М.А. О релевантных различиях в речи носителей различных типов речевых культур // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты / Сб. науч. тр. — Волгоград, 1998. — С. 28−35.
Красных В. В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? (Человек. Сознание. Коммуникация). — М., 1998.
Красных В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: Курс лекций. — М., 2002.
Крысин Л. П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета // Русский язык в научном освещении. — 2001. — № 1. — С. 90−107.
Крысин Л. П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. — М., 1989.
Леонтьев А. А. Язык и речевая деятельность в общей и педагогической психологии. Избранные психологические труды. — М.-Воронеж, 2001.
Логинова И. Ю. Персуазивность как механизм воздействия в политическом дискурсе: программа политической партии и манифест // Интерпретация. Понимание. Перевод / Сб. науч. ст. — СПб., 2005. — С. 240−248.
Ломов Б. Ф. Проблемы и стратегия психологического исследования. — М., 1999.
Маслова В. А. Лингвокультурология. — М, 2001.
Нерознак В. П. Лингвистическая персоналогия: к определению статуса дисциплины // Сб. науч. тр. МГЛУ. -
Вып. 426. — М., 1996.
— С. 112−116.
Николаева Т. М. От звука к тексту. — М., 2000.
Попова Е.А. Культурно-языковые характеристики политического дискурса (на материале газетных интервью). АКД. — Волгоград, 1995.
Потапова Р. К. Сексолект как составляющая экспертной фоноскопии в криминалистике // Гендер как интрига познания / Сб. ст. — М., 2000. — С. 137−150.
Седов К. Ф. Коммуникативные стратегии дискурсивного поведения и становление языковой личности // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты /Сб. науч. тр. — Волгоград, 1998. — С. 9−20.
Сиротинина О. Б. Социолингвистический фактор в становлении языковой личности // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты /Сб. науч. тр. — Волгоград, 1998. — С. 3−9.
Сиротинина О. Б. Устная речь и типы речевых культур // Русистика сегодня. — 1995. — № 4.
Снитко Т. Н. Лингвокультурологическая характеристика языковой личности // Языковая личность: жанровая речевая деятельность / Тезисы докл. науч. конф. — Волгоград, 1998. — С. 88−89.
Соколов Э. В. Культура и личность. — М., 1972.
Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры: Опыт исследования. — М., 2000.
Сухих С. А. Прагмалингвистическое измерение коммуникативного процесса. АКД. — Краснодар, 1998.
Сухих С.А., Зеленская В. В. Прагмалингвистическое моделирование коммуникативного процесса. — Краснодар, 1998.
Толстой Н. И. Язык и культура (Некоторые проблемы славянской этнолингвистики) // Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики. Ч. 1. — М., 1991.
Томашевская К. В. Лексическое представление языковой личности в современном экономическом дискурсе. — СПб., 1998.
Хроленко А. Т. Основы лингвокультурологии. — М., 2004.
Шейгал Е. И. Политическая афористика как знаковый феномен // Языковая личность: жанровая речевая деятельность / Тезисы докл. науч. конф. — Волгоград, 1998. — С. 105−106.
Ягубова М. А. Оценка в разговорной речи мужчин и женщин // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты / Сб. науч. тр. — Волгоград, 1998. — С. 43−54.
Отдельным вопросом является то, как рассматривать данные передвижение — как обогащение национальной культуры за счет социальных субкультур, или как её размывание сомнительными с точки зрения общекультурных и этических ценностей.
В дальнейшем изложении, с целью упрощения восприятия, будем пользоваться общепринятым устоявшимся термином «языковая личность».
На основании текстологического анализа произведений М. М. Бахтина, В. Н. Волошинова, П. Н. Медведева некоторые исследователи полагают, что автором ряда работ, опубликованных в свое время под именами друзей М. М. Бахтина — В. Н. Волошинова (в частности, «Марксизм и философия языка») и П. Н. Медведева, является известный отечественный лингвист, философ языка М. М. Бахтин. В дальнейшем изложении в нашей работе принята ссылка на В. Н. Волошинова.
Здесь и далее выделение курсивом В. Н. Волошинова.
Сегодня, вероятно, следует говорить о распространении социального стереотипа «ботаник» и на культуру в целом, хотя источником как стереотипа, так и его номинации является молодежная среда и молодежный жаргон.
Однако личностно-ориентированное общение, «внутриполитическое общение», часто выносимое на публику, также имеет специфическую маркировку, ярко характеризующую речевой портрет политика. Многочисленные примеры можно привести из «стычек» между политиками в Гос
Думе.
Справедливости ради следует отметить, что проблему изучения языковых средств манипулирования нельзя отнести только к сфере политического дискурса. Варьирование типологических черт национального образа речи по гендерному признаку также требует серьезного исследования дискурсивных стратегий, специфических для мужчин и женщин, направленных на манипулирование партнером по коммуникации. Языковые стратегии манипулирования исследуются при анализе профессионального дискурса: медицинского, педагогического, масс медиа, паблик рилейшнз, сферы рекламы и маркетинга и т. д.
В этой связи хотелось бы упомянуть о знаменитом doublespeak Дж. Оруэлла, изобретенном им в романе «1984», основным принципом которого как раз и была двойственность номинации. Впоследствии в США был даже утвержден специальный приз «Doublespeak Award» для политических деятелей — авторов наиболее одиозных «двойных наименований», прячущих истинную когнитивно-эмоционально-этическую оценку денотата за положительными и нейтральными коннотациями. Например, был отмечен один американский генерал, который во время войны во Вьетнаме возмутился журналистами, употреблявшими слово bombing: «Why are you saying ‘bombing, bombing, bombing'?! It’s not bombing, it’s air support!»
