А. С. Пушкин «Сказка о царе Салтане» (загадка сюжета)

В «Сказке о царе Салтане» данный мотив тоже получил развития, поэт включил его в основной мотив оклеветанной и невинно гонимой жены, он выполняет функцию чудесных достижений героя, помогающих ему привлечь внимание отца. Мотив поисков возлюбленной звучит как возможный сюжетный поворот: князь Гвидон говорит Лебеди, Что готов душою страстной За царевною прекрасной Он пешком идти отсель Хоть за тридевять земель.

Финал «Сказки о царе Салтане» построен на заключительном элементе мотива оклеветанной и невинно гонимой жены: разрушенная недоброжелателями семья воссоединяется, но традиционного для фольклора наказания не происходит. «Это единственное произведение, в котором поэт нарисовал утопическую гармонию личного и социального идеала бытия, полное человеческое счастье». Т. Г. Леонова, рассматривая «Сказку о царе Салтане», говорит о сюжетотворчестве Пушкина в русле традиций народной сказки, причем сюжет «стал не только движением событий, он обрел <…> внутреннее содержание: движение чувств персонажей, борение их страстей. Именно в этом проявилась литературность сказок А.С. Пушкина».

2.

3. Символы, аллегории и значение в создании сюжета Символика «Сказки о царе Салтане» является, пожалуй, наиболее интересной загадкой для современных читателей. Символическое и аллегорическое содержание сказки можно трактовать с нескольких точек зрения. Прежде всего, мы рассмотрим традиционную фольклорную трактовку символов, которой мы уже несколько коснулись в процессе анализа системы персонажей сказки, а затем перейдем к более широким аллегорическим трактовкам.

Рассмотрим основную парадигму символов в сказке. Помимо действующих героев сказка насыщена целым рядом одушевленных и неодушевленных, но значимых для сюжета природных сил и объектов. Среди них следует особенно выделить такие, как море Окиян (волна), остров Буян, животный мир.

Море предстает в сказке как враждебная, опасная сущность для человека. По приказу царя царицу и ребенка бросают «в бездну вод», а царевич, обращаясь к волне, просит «не губить душу». В христианской парадигме это просьба отвести от героев смерть без покаяния. Море не имеет имени, а представляется частью океана — великой мировой стихии.

Остров Буян является одной из наиболее увлекательных загадок пушкинской сказки. Большая часть читателей воспринимает слово «буян» как имя собственное, название острова, однако очевидно, что на сегодняшний день на карте он отсутствует. Среди наиболее известных островов, имевших, по мнению исследователей, ранее такое название, приводят остров Рюген в Балтийском море, остров Березань — в Черном и даже о. Шри-Ланка. Само словосочетание «остров Буян» встречается не только в пушкинской сказке, но и в многочисленных народных сказаниях и заговорах.

По содержанию заговоров и древних русских сказок Е. Дмитриева восстанавливает ключевые характеристики этого острова:

на острове лежит бел-горюч камень Алатырь, «никем не ведомый». Так как слово «алатырь» является старым названием янтаря, эта характеристика относит местонахождение острова Буяна исключительно к Балтийскому морю;

на острове находится магический дуб — «мокрецкий» (т.е. живой, растущий, не засохший) и «ни наг, ни одет» (в промежуточном осеннем или весеннем состоянии). Е. Дмитриева соотносит образ дуба на острове буяне с образом мирового дерева (у египтян это сикомор, у скандинавов — ясень, у индийцев — баньян);

на острове находятся удивительные животные: «инорокая» (необыкновенная) змея Гарафена или Скоропея, пчелиная матка, «всем маткам старшая», и ворон, «всем воронам старший брат»;

на острове находится и красная девица, «швея-мастерица, держит иглу булатную, вдевает нитку шелковую, рудо желтую, зашивает раны кровавые».

Таким образом, на острове Буяне находится средоточие всех магических сил, на которых основано бытие мира. Отсюда же исходят и все погодные явления, например, «На море, на окияне, на острове Буяне гонит Илья Пророк на колеснице гром с великим дождем».

С. Горюнков в книге «Герменевтика пушкинских сказок» предлагает рассматривать аллегорическое содержание «Сказки о царе Салтане» с социально-политических позиций: «Умение создать иносказательный „текст в тексте“ можно рассматривать как высшую форму владения искусством слова, а сам факт создания „текста в тексте“ — как сдачу экзамена на владение литературным профессионализмом высшей пробы. И было бы очень странно, если бы Пушкин с самого начала своего творческого пути не ставил перед собой литературные задачи такого рода».

По мнению С. Горюнкова, для современников Пушкина был вполне внятен смысл имен главных заговорщиков в «Сказке о царе Салтане», которые, как представляется исследователю, символизировали ведущие европейские державы пушкинской поры. Образ поварихи представляет Францию, которая в пушкинское время являлась законодательницей кулинарной моды. Образ ткачихи аллегорически представляет Англию, являвшуюся в XIX в.

«ткацкой мастерской всего мира». Третья заговорщица, обладающая именем, — сватья баба Бабариха. В интерпретации С. Горюнкова это еще одна главная держава Европы XVII—XIX вв. — Священная Римская империя германской нации, ядро которой, австрийское владение Габсбургов, образовалось посредством наследств, приданых и брачных договоров.

Начало данной политической кристаллизации было положено Баварией, отсюда, по мнению исследователя, «очевидное» звуковое сходство с именем «сватьи» — Бабарихи.

А. Тюняев в аллегорических фигурах сказки видит отражение не международной, а русской истории и славянской мифологии, что особенно ярко видно при сопоставлении трактовки тех же трех «заговорщиц».

По мнению А. Тюняева, «в определении русских параллелей здесь трудностей нет никаких: троичный персонаж русских мифов просматривается во всех своих особенностях». Первая сестра говорит в сказке следующее:

— Кабы я была царица, —

Говорит одна девица, —

То на весь крещеный мир Приготовила б я пир.

Первая сестра, по мнению исследователя, — персонификация богини смерти Мары. Мотив приготовления пищи «на весь крещеный мир» соответствует обряду поминовения усопших, который обязательно подразумевал широкое застолье.

Вторая сестра в сказке определяется так:

— Кабы я была царица, —

Говорит ее сестрица, —

То на весь бы мир одна Наткала я полотна.

По мнению А. Тюняева, вторая сестра — это могущественная богиня Вселенной Мокошь. Б. А. Рыбаков датирует начало культа Мокоши 50-м тысячелетием до н.э. Местом возникновения культа Мокоши является Русь — на Воронежской земле найдены статуэтки Мокошей, датированные 42-м тыс. до н.э. Главная функция Мокоши — ткать нити жизни и смерти каждого человека, а также полотно событий всей Вселенной.

Наконец, третья сестра (будущая жена Гвидона и мать Салтана) впервые определяется в сказке так:

— Кабы я была царица, —

Третья молвила сестрица, —

Я б для батюшки-царя Родила богатыря".

А. Тюняев считает, что в третьей сестра является персонификацией славянской богини жизни Живы. Ее сакральная функция — рождение богов, героев, людей и всего живого.

Необходимо отметить, что исследователь сам оговаривается, что такая трактовка является несколько искусственной, т.к. время возникновения этих богинь в славянской мифологии значительно различается: «Мокошь известна с 50-го тыс. до н.э., и ее образ более ни на кого не делегировался. А вот Мара и Жива имеют возраст всего с 3−2-го тыс. до н.э.». Из этого наблюдения исследователь делает вывод о том, что А. С. Пушкин в своей сказке представил «дух троичного деления Вселенной русского народа», а не реальную мифологию, существовавшую в его время.

Еще одна трактовка, предлагаемая А. Тюняевым, связана с русской историей. В качестве предположения он соотносит упомянутых персонажей сказки с политическими фигурами Руси XV в. Он указывает, что вторая жена Ивана III — Софья Палеолог, привезшая в подарок своему мужу новый герб России (двуглавого орла) — имела и другое имя Зоя, что соотносится с именем богини Живы. Первую жену Ивана III звали Марией, и это имя исследователь соотносит с именем богини Мары. В результате этих сопоставлений А. Тюняев приходит к выводу о том, что в сказке А. С. Пушкин мог отразить противостояние двух жен Ивана III — Марии (Мары) и Жизни (Живы). При этом он предполагает, что такое содержание сюжет идет не от А. С. Пушкина, а из варианта сказки, рассказанного Ариной Родионовной. Косвенно эту версию может подтверждать и то, что сын Софии Василий III был сначала отстранен от власти, а затем все же стал правителем Руси, и этот путь повторен в судьбе князя Гвидона.

При написании произведений на фольклорные мотивы, А. С. Пушкин не ограничивается задачей пассивного изучения народной поэзии: он стремится проникнуть в нее, творчески овладеть ее содержанием и формой, научиться самому создавать такие песни и сказки, какие создавали безыменные народные поэты.

С 1830 по 1834 г. Пушкиным было написано пять народных сказок в стихах, еще одна сказка — «О медведихе» — осталась незаконченной. Как подчеркивает С. М. Бонди, эти сказки впервые вводили в литературу подлинную, не адаптированную к вкусам читателя-дворянина народную поэзию. В сказочных сюжетах А. С. Пушкина любовные переживания и романтическая линия оказываются далеко не самыми значимыми.

В сказках А. С. Пушкина широко затрагивается и социальная тема, причем на самых разных уровнях: как в рамках одного сословия (отношения между царем и царицей в «Сказке о царе Салтане»), так и между сословиями (отношения между боярами и царицей в той же сказке).

Самым существенным отступлением пушкинских сказок от типа народной сказки была стихотворная форма, которую придал поэт этому прозаическому народному жанру.

В «Сказке о попе», «Сказке о медведихе» и «Сказке о рыбаке и рыбке» А. С. Пушкин стремится воспроизвести не только дух, сюжеты и образы народного творчества, но и народные формы стиха (песенного, поговорочного, раешного), языка и стиля.

«Сказка о царе Салтане» написана более литературным, равномерным стихом (четырехстопный хорей с парными рифмами); А. С. Пушкин употребляет в ней, кроме истинно народны, и чисто литературные поэтические выражения и обороты, хотя по общему духу, мотивам и образам сказка полностью сохраняет свой народный характер.

А.С. Пушкин хорошо знал, что многие сказочные сюжеты или отдельные мотивы существуют в устном творчестве разных народов, переходят, видоизменяясь, от одного к другому. Поэтому он, подобно настоящему народному сказителю, брал, когда это было нужно, то или иные мотивы, детали сюжета из иноязычного фольклора, чудесным образом превращая их в подлинно русские. Немало вносил он в сказки и своего собственного: по-своему изменял народный сюжет, упрощал или усложнял его, вводил свои образы (золотой рыбки, царевны-Лебедь и т. п.).

В своих сказках А. С. Пушкин использовал элементы и других жанров народной поэзии — песен, заговоров, причитаний. Таковы, например, заклинание Гвидона, обращенное к волне, напоминающее плач Ярославны из «Слова о полку Игореве».

А.С. Пушкин в «Сказке о царе Салтане» выступает и как реконструктор испорченной в устной народной передаче народной сказки, и как равноправный участник в ее создании.

2.

4. Языковые особенности народного стиля сказки А. С. Пушкина Язык «Сказки о царе Салтане» характеризуется, прежде всего, обилием фольклорных элементов, переосмысленных в поэтическом ключе. Традиционными особенностями языка сказок являются специфические фольклорные эпитеты, использование народных поговорок и пословиц как компактных выразителей народной мудрости, специфическая редупликация однокоренных слов, усиливающих образ. Все эти особенности широко встречаются в «Сказке о царе Салтане», совмещаясь с литературными языковыми особенностями сказки.

Если рассматривать лексику сказки со строго языковых позиций, то ее можно классифицировать на несколько групп:

Общелитературные слова первой половины XIX в, например.: на весь крещеный мир, отдает ей войско честь и т. п. К этим общеупотребительным словам добавляются и новые, относительно недавно вошедшие в широкий русский обиход, например: В колымагах золотых пышный двор встречает их («двор» в значении «придворные»)

Церковнославянизмы, например: град, глава, величать, возглашать. Концентрация такого рода лексики встречается в описании пышных торжеств в сказке, например:

И царевича венчают Княжьей шапкой, и главой Возглашают над собой.

Обычно церковнославянская лексика используется А. С. Пушкиным для того, чтобы подчеркнуть особенную торжественность ситуации, например:

Царь Салтан гостей сажает За свой стол и вопрошает…

Широкое использование церковнославянизмов в сказке объясняется их особой выразительностью, что очень важно для поэтического языка, например:

И царицу, и приплод Тайно бросить в бездну вод

…

В море остров был крутой…

Рос на нем дубок единый…

Заимствования, например: флот, монета, хор. Эти слова используются А. С. Пушкиным в традиционной функции заимствований — для обозначения реалий, которые не имеют наименования в родном языке, например:

По равнинам окияна Едет флот царя Салтана.

…

Из скорлупы льют монету Да пускают в ход по свету.

Разговорные слова из крестьянского быта. Это уникальная особенность пушкинского языка, которая происходит из глубокого и тесного соприкосновения А. С. Пушкина с народной культурой. Традиционно в литературном языке избегали употребления слов этого лексического слоя, и именно благодаря сказкам Пушкина он впервые проник в литературный язык и показал свой потенциал создания глубокого народного образа. В сказке встречаются, например, такие разговорные слова: кабы, позадь, в те поры, извести, чудесить, хмельной, дичина (дикие звери), баять.

Фольклорные элементы.

Характерной особенностью фольклорного текста, которая широко используется в «Сказке о царе Салтане» является постоянный эпитет, например:

Мать и сын теперь на воле, Видят холм в широком поле, Море синее кругом, Дуб зеленый под холмом.

А.Н. Веселовский писал об эпитетах: «Эпитет — одностороннее определение слова, либо подновляющееся его нарицательное значение, либо усиливающее, подчеркивающее какое-нибудь характерное, выдающееся качество предмета». Оценивая эпитеты подобным образом, А. Н. Веселовский выделял несколько видов эпитетов — тавтологические, пояснительные (в эту группу включены эпитеты исторического и этнического характера), метафорические и синкретические эпитеты. В эпитетах, имеющихся тавтологический характер, существительное и прилагательное выступают носителями одной идеи. Например, красное солнце, льющиеся потоки дождевой воды и другие пояснительные эпитеты построены на основе определенного признака.

С одной стороны эпитеты «черная голова», «черные волосы», «золотистые волосы», «арабский скакун» осуществляют функцию идеализации, с другой стороны, являются показателем этнической принадлежности. В фольклорном творчестве часто также встречаются синкретические и метафорические эпитеты. В основном, синкретические эпитеты являются средством выражения внутренних человеческих чувств и эмоций. В то же время нет существенной разницы между метафорическими и синкретическими эпитетами. Следует сказать, что каждый из этих эпитетов может выступать в качестве постоянных эпитетов. К настоящему времени, в основном, были проведены исследования постоянных эпитетов, которые являются традиционными для фольклорного творчества.

Б.В. Томашевский писал о постоянных эпитетах: «В народной поэзии эпитет культивируется, не меньше, чем в письменной. Народно-поэтические эпитеты нередко переносятся в литературную речь, чтобы придать ей некий стиль народности. Репертуар эпитетов в народной поэзии довольно жесткий. Именно в народной поэзии встречаются так называемые постоянные эпитеты, когда определенное слово постоянно сопровождается одним и тем же эпитетом, например, море синее».

В сказке также встречаются характерные для фольклора существительные-эпитеты: батюшка-царь, голубушка-сестрица, гости-господа; фольклорные песенные эпитеты: лазоревая даль.

На фоне широкого использования фольклорных эпитетов также часто встречаются индивидуально-авторские тропы, например: с ободренною душой, во мгле печальной, душою страстной.

Еще одной показательной фольклорной особенностью «Сказки о царе Салтане» является использование пословиц и поговорок, отражающих мудрость народа, например: жена не рукавица: с белой ручки не стряхнешь да за пояс не заткнешь; объехали весь свет; это горе — все не горе, ввек тебя я не забуду; правду ль бают или лгут. К традиционным пословицам и поговоркам в сказке Пушкина добавляются устойчивые сказочные выражения, например:

И растет ребенок там Не по дням, а по часам.

Отличительной особенностью языка русской сказки, которую заимствует и А. С. Пушкин, является использование специфических тавтологических повторов для обозначения особой глубины описываемого явления: диво дивное, чудо чудное, грусть-тоска.

Помимо тавтологических повторов встречается и чистая лексическая редупликация, например, наказом наказала; злится, злится.

Индивидуально-авторской особенностью сказки следует назвать специфический синтаксический повтор, когда в нескольких строках (обычно в двух) наблюдается синтаксический параллелизм, который подчеркивает смысловую законченность двустишия, например:

В синем небе звезды блещут, В синем морс волны хлещут…

Туча по небу идет, Бочка по морю плывет.

Слова, происходящие из древнерусских письменных памятников. Слова этого типа связаны с описанием крестьянского быта, например: гонец, грамота, лук, стрела, колымага, торг, корабельщик, приказный, латы.

Таким образом, язык «Сказки о царе Салтане» А. С. Пушкина представляет собой синтез самых разных пластов лексики, которые, объединяясь создают новый образ литературно-народной речи.

Выводы по главе 2

Особенностью народных сказок является совмещение языческих и христианских мотивов, и это является причиной того, что в произведениях на равных правах функционируют как старорусские, дохристианские, так и канонические имена. Литературная же сказка впитывает, сохраняет народные традиции. Рассмотрение личных имен персонажей литературных сказок с точки зрения мотивации их выбора авторами, их функций, несомненно, способствует расширению представлений о творчестве писателей.

Официально признанным источником «Сказки о царе Салтане» А. С. Пушкина является фольклор. Известно, что один из вариантов сюжета сказки был записан поэтом со слов его няни — Арины Родионовны. Кроме того, вероятно, А. С. Пушкину было доступно несколько сборников народных сказок и преданий, из которых он также мог почерпнуть детали сюжета.

Однако истоки самого сюжета этой сказки до сих пор представляются довольно неясными. Исследователями предлагаются самые разнообразные трактовки аллегорий в системе персонажей: от славянских богинь до внутренней и международной политики России в пушкинское время.

Определенную сложность представляет толкование ономастикона сказки. Часть имен является не только нетипичными, но и трудно объяснимыми для русской фольклорной и литературной традиции. Например, до сих пор у литературоведов вызывают споры имена главных героев — Гвидон и Салтан. Если имя Салтан с большим или меньшим успехом соотносят с наименованием восточных правителей — султан, то имя Гвидон имеет столь неясное толкование, что практически сегодня остается без объяснений.

Еще более спорным вопросом является топонимика сказки. Сторонники славянских корней произведения ищут остров Буян среди известных сегодня реальных островов, в то время как историки склонны интерпретировать этот образ как собирательно-мифологический, не связанный ни с одной реальной географической локацией.

Язык сказки демонстрирует глубокое знание А. С. Пушкиным народной и литературной культуры. С лингвистической точки зрения, сказка представляет собой уникальный языковой синтез устной народной, современной А. С. Пушкину литературной и древней книжной традиции. Он отражает способность автора проникнуть не только в глубину сюжета, но и в глубину эстетики источников произведения.

Заключение

Литературная сказка как особый жанр литературного творчества обладает рядом ключевых особенностей, среди которых как одну из самых важных следует выделить процесс авторского переосмысления источника сказки.

Ценность этого авторского взгляда на народный источник была понята не сразу. Анализ критики, современной А. С. Пушкину, показывает, что суть и ценность его сказок современник практически не осознали. Им пушкинские сказки казались отражением народного предания в стихотворной форме. Однако, как показал более поздний анализ, А. С. Пушкин подверг народную мифологию, легшую в основу его сказок, значительной трансформации.

Говоря о разнообразных источниках «Сказки о царе Салтане», необходимо отметить мнение П. В. Аникина: «Все народы мира единодушны в том, что считать истиной и неправдой, справедливостью и обманом, преступлением и наказанием, геройством и трусостью, что считать достоинством человека, а что — низостью».

Большинство исследователей сходится во мнении, что основным источником сказки А. С. Пушкина «Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне лебеди» является фольклор. Биографические данные подтверждают, что один из вариантов сюжета сказки был записан А. С. Пушкиным со слов его няни Арины Родионовны. Вполне вероятно, что А. С. Пушкину были доступны и другие фольклорные записи, в частности, сборники древнерусских повестей и сказок, которые также стали источниками произведения.

Однако истоки самого сюжета этой сказки до сих пор представляются довольно неясными. Исследователями предлагаются самые разнообразные трактовки аллегорий в системе персонажей: от славянских богинь до внутренней и международной политики России в пушкинское время.

Так, в дополнение к традиционному представлению о трех девицах как обычных персонажах фольклорного произведения добавляется социально-политическая трактовка С. Горюнкова, по мнению которого три девицы олицетворяли три самых сильных державы пушкинской поры: образ поварихи представляет Францию, образ ткачихи — Англию, а сватья баба Бабариха — это Священная Римская империя германской нации.

А. Тюняев в аллегорических фигурах сказки видит отражение не международной, а русской истории и славянской мифологии. Первая сестра, по мнению исследователя, — персонификация богини смерти Мары, вторая сестра — это могущественная богиня Вселенной Мокошь. а, третья сестра — персонификация славянской богини жизни Живы.

Еще одна трактовка, предлагаемая А. Тюняевым, связана с русской историей. Исследователь приходит к выводу о том, что в сказке А. С. Пушкин мог отразить противостояние двух жен Ивана III — Марии (Мары) и Жизни (Живы). При этом он предполагает, что такое содержание сюжет идет не от А. С. Пушкина, а из варианта сказки, рассказанного Ариной Родионовной.

Определенную сложность представляет толкование ономастикона сказки. Часть имен является не только нетипичными, но и трудно объяснимыми для русской фольклорной и литературной традиции. До сих пор у литературоведов вызывают споры имена главных героев — Гвидон и Салтан, их этимология остается непроясненной. Еще более спорным вопросом является топонимика сказки. Сторонники славянских корней произведения ищут остров Буян среди известных сегодня реальных островов, в то время как историки склонны интерпретировать этот образ как собирательно-мифологический, не связанный ни с одной реальной географической локацией.

Язык сказки демонстрирует глубокое знание А. С. Пушкиным народной и литературной культуры. С лингвистической точки зрения, сказка представляет собой уникальный языковой синтез устной народной, современной А. С. Пушкину литературной и древней книжной традиции. Он отражает способность автора проникнуть не только в глубину сюжета, но и в глубину эстетики источников произведения.

Попытки трактовки образов «Сказки о царе Салтане» А. С. Пушкина являются процессом поиска ключа к тому, как именно были трансформированы автором древнеславянские мифы. По существу, эти мифы прошли как бы двойную трансформацию. Вполне возможно, что А. С. Пушкин услышал от няни и других источников сказок уже довольно значительно трансформированный сюжет, который он переосмыслил в еще большей степени. В результате образы и сюжеты древнеславянского мифа прошли две ступени преображения: сначала народного, а затем — индивидуально-авторского.

Пушкинский вклад в трансформацию древнеславянского мифа, на наш взгляд, заключается в перенесении места действия в современную ему среду и наделении героев и ситуаций признаками и характеристиками, близкими его современникам. Так, в сказке действует царь, а не князь (что было бы более типичным для древнеславянского сказания), действие происходит в стране со сложным государственным устройством. Уровень культурного развития героев (все они умеют читать и писать, простые девушки — сестры царицы — способны подделать царскую грамоту так, что их не уличают в обмане ни сам царь, ни его бояре) также показывает то, что автор склонен изменять внешний антураж действия .

При том, что А. С. Пушкин вводит сюжет в новое пространство, содержание и специфика отношений между героями древнеславянских мифов изменяется лишь в незначительной степени. Так, баба Бабариха (переосмысленная Баба Яга) полностью сохраняет свою функцию злой силы, вредящей всему доброму на земле. Отметим, что такая функция бабы Яги характерна именно для древнеславянского мифа, а не для более поздних волшебных сказок, которые могут представить Бабу Ягу и в виде перевоспитанного и раскаявшегося героя.

Установление факта переосмысления древнеславянских мифов в сказке А. С. Пушкина имеет не только литературное, но и историко-культурное значение. Так становится понятно, что древнеславянский миф не утратил своего значения даже в период расцвета христианской и светской культуры, а продолжал свое бытование даже в среде образованного дворянства.

Библиография Азадовский М. К. Источники сказок Пушкина // Временник пушкинской комиссии. — 1936. — Ч. 1. — С. 142−156.

Азадовский М. К. Пушкин и фольклор // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937.

— Вып. 3. — С. 152−182.

Акимова Т. М. Заметки о народности жанра сказок Пушкина // Фольклор народов РСФСР. — Уфа, 1976. — С. 111−122.

Аникин П. В. Всемирная сказка // Сказки народов мира. В десяти томах. T.I. — М.: Дет. лит., 1987. — С. 4−19.

Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. Т.

1. — М.: Современный писатель, 1995. — 800 с.

Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. — М.: ГИХЛ, 1951. — 644 с.

Бартенев П. И. Род и детство Пушкина // О Пушкине. — М.: Современная Россия, 1992. — С. 3−62.

Березкина С. В. Сказки Пушкина и современная им литературная критика // Пушкин. Исследования и материалы. — СПб., 1995. — Т. 15.

— С. 110−153.

Благой Д. Д. Шагами великана (Пушкин в развитии мировой литературы) // Душа в заветной лире. — М.: Советский писатель, 1979. — 623 с.

Бонди С. М. Комментарии // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. — М.-Л.: Художественная литература, 1935. — 732 с.

Бонди С. М. Народный стих у Пушкина // О Пушкине: Статьи и исследования. — М.: Художественная литература, 1983. — С. 370−411.

Бонди С. М. Сказки Пушкина // Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3. — М.: Художественная литература, 1975. — С. 469−470.

Веселовский А. Н. Историческая поэтика. — Москва: Высшая школа, 1989. — 406 с.

Виноградов В.В. О языке художественной литературы. — М.: Гослитиздат, 1959. — 654 с.

Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. — СПб.: Северо-Запад, 1995. — 383 с.

Горюнков С. Герменевтика пушкинских сказок. — СПб.: Алетейя, 2009. — 398 с.

Гусев В. Е. Мифологическая школа // Литературный энциклопедический словарь / под общ. ред. В. М. Кожевникова и П. А. Николаева. — М.: Советская энциклопедия, 1987. — С. 222.

Дмитриева Е. Где искать остров Буян? // Наука и жизнь. — 2011. — №

1. — С. 31−34.

Елеонский С.Ф.

Литература

и народное творчество. — М.: Учпедгиз, 1956. — 239 с.

Зуева Т. В. Народная волшебная сказка в творческом развитии А. С. Пушкина // Фольклорные традиции в русской и советской литературе. — М.: Наука, 1987. — С. 40−66.

Зуева Т. В. Сказки А.С. Пушкина. — М.: Просвещение, 1989. — 159 с.

Корепова К. Е. Сказка о Жар-птице в фольклоре и литературе // Русский фольклор. — Л., 1989. — Вып. 25.- С. 59−70.

Леонова Т. Г. Русская литературная сказка XIX века в ее отношении к народной сказке (поэтическая система жанра в историческом развитии). — Томск, 1982. — 214 с.

Липовецкий М. Н. Поэтика литературной сказки. — Свердловск: УрГУ, 1992. — 184 с.

Лупанова И.П. О фольклорных истоках женских образов в «Сказках» А. С. Пушкина // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. — М., 1958. — № 3. — С. 120−129.

Лупанова И. П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX века. — Петрозаводск: б/и, 1959. — 315 с.

Маршак С.Я. О сказках Пушкина // Маршак С. Я. Сочинения: В 4 т. Т. 4. — М.: Гослитиздат, 1960. — С. 14−38.

Морозова М. Н. Антропонимия русских народных сказок // Фольклор. Поэтическая система. — М.: Наука, 1977. — С. 231−240.

Мохов И.А. К вопросу об изучении сказок Пушкина // Ставропольский педагогический институт. Сборник трудов. — Вып. 4. — Ставрополь, 1949. -

С. 29−46.

Некрылова А. Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: Конец XVIII — начало ХХ века. — Л.: «Искусство» Ленинградское отделение, 1984. — 191 с.

Непомнящий В. Что ждет сказку? // Детская литература. — 1973. — № 3.

— С. 14−23.

Никольский Н. М. Язык сказок А. С. Пушкина // Ученые записки Ульяновского государственного педагогического института. — 1949. — С. 153−209.

Никонов В. А. Имя и общество. — М.: Наука, 1974. — 167 с.

Овчинникова Л. В. Русская литературная сказка XX века. История, классификация, поэтика. — М.: Флинта: Наука, 2003. — 312 с.

Пелисов Г. А. О фольклорных основах «Сказок» А. С. Пушкина // Советская этнография. — 1950. — № 4. — С. 100−114.

Пропп В. Я. Фольклор и действительность. — М.: Наука, 1976. — 375 с.

Пушникова О.Ю., Фролов Н. К. Имена персонажей сказок из романтических поэм А. С. Пушкина // Славянские духовные традиции Сибири. — Тюмень, 1999. — С. 6−8.

Слонимский А. Л. Мастерство Пушкина. — М.: Художественная литература, 1963. — 527 с.

Смирнова М. Волшебные мотивы в литературной сказке // Детская литература. — 1977. — № 9. — С. 3−49.

Соймонов А.А. П. В. Киреевский и его собрание народных песен. — Л.: б/и, 1971. — 250 с.

Соколов Ю. М. Пушкин и народное творчество // Литературный критик. — 1937. — № 1. — С. 140−155.

Суслова A.B., Суперанская A.B. О русских именах. — Л.: Лениздат, 1991. — 220 с.

Томашевский Б. В. Историзм Пушкин // Пушкин. Книга вторая. Материалы к монографии (1824−1837). — М.-Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1961. — 575 с.

Томашевский Б. В. Стилистика. — Л.: Изд. Ленинградского университета, 1983. — 288 с.

Тюняев А. Что зашифровал Пушкин в сказке о царе Салтане [Электронный ресурс]. -

http://via-midgard.info/news/20 202-chto-zashifroval-pushkin-v-skazke-o-care-saltane.html — Дата обращения: 02.

03.2012

Фролов Н.К., Ячменева Л.B. Мотивация функций антропонимов в романе Л.H. Толстого «Анна Каренина» // Слово и конструкция в художественном тексте: Сб. науч. тр. Тюмень, 1991. — С. 67−72.

Шнеерсон М. А. Фольклорный стиль в сказках Пушкина // Ученые записки Ленинградского государственного университета. Серия филологических наук, № 46. — Вып. 3. -

1939. — С. 149−161.

Азадовский М. К. Пушкин и фольклор // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. — Вып.

3. — С. 181.

Бонди С. М. Народный стих у Пушкина // О Пушкине: Статьи и исследования. — М.: Художественная литература, 1983. — С. 374.

Томашевский Б. В. Историзм Пушкин // Пушкин. Книга вторая. Материалы к монографии (1824−1837). — М.-Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1961.

— С. 415.

Томашевский Б. В. Пушкин и народность // Пушкин. Книга вторая. Материалы к монографии (1824−1837). — М.-Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1961.

— С. 142.

Там же. — С. 153.

Соймонов А. А. Проблема фольклоризма в творчестве А. С. Пушкина 30-х годов XIX века и его собрание народных песен // П. В. Киреевский и его собрание народных песен. — Л.: б/и, 1971. — С. 106.

Соймонов А. А. Проблема фольклоризма в творчестве А. С. Пушкина 30-х годов XIX века и его собрание народных песен // П. В. Киреевский и его собрание народных песен. — Л.: б/и, 1971. — С. 105.

Благой Д. Д. Шагами великана (Пушкин в развитии мировой литературы) // Душа в заветной лире. — М.: Советский писатель, 1979. — С. 10.

Зуева Т. В. Народная волшебная сказка в творческом развитии А. С. Пушкина // Фольклорные традиции в русской и советской литературе. — М.: Наука, 1987. — С. 52.

Слонимский А. Л. Мастерство Пушкина. — М.: Художественная литература, 1963. — С. 414.

Бонди С. М. Комментарии // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. — М.-Л.: Художественная литература, 1935. — С. 623.

Смирнова М. Волшебные мотивы в литературной сказке // Детская литература. — 1977. — № 9. — С. 32.

Там же. — С. 33.

Смирнова М. Волшебные мотивы в литературной сказке // Детская литература. — 1977. — № 9. — С. 32.

Непомнящий В. Что ждет сказку? // Детская литература. — 1973. — №

3. — С. 17.

Липовецкий М. Н. Поэтика литературной сказки. — Свердловск: УрГУ, 1992. — С. 8.

См.: Овчинникова Л. В. Русская литературная сказка XX века. История, классификация, поэтика. — М.: Флинта: Наука, 2003. — 312 с.

Овчинникова Л. В. Русская литературная сказка XX века. История, классификация, поэтика. — М.: Флинта: Наука, 2003. — С. 22.

См.: Пропп В. Я. Фольклор и действительность. — М.: Наука, 1976. — 375 с.

Азадовский М. К. Источники сказок Пушкина // Временник пушкинской комиссии. 1936. Ч. 1. — С. 150.

Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10-ти томах. Т. X. — М.-Л., 1949. — С. 108.

Там же. — С. 119.

Бартенев П. И. Род и детство Пушкина // О Пушкине. — М.: Современная Россия, 1992. — С. 57.

Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10-ти томах. Т. III. — М.-Л., 1949. — С. 456.

Березкина С. В. Сказки Пушкина и современная им литературная критика // Пушкин. Исследования и материалы. — СПб., 1995. — Т. 15.

— С. 136.

Цит. по: Там же. — С. 140.

Цит. по: Березкина С. В. Сказки Пушкина и современная им литературная критика // Пушкин. Исследования и материалы. — СПб., 1995. — Т.

15. — С. 141.

Цит. по: Там же. — С. 145.

Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. — М.: ГИХЛ, 1951. — С. 519.

Цит. по: Березкина С. В. Сказки Пушкина и современная им литературная критика // Пушкин. Исследования и материалы. — СПб., 1995. — Т.

15. — С. 144.

Цит. по: Там же.

Цит. по: Березкина С. В. Сказки Пушкина и современная им литературная критика // Пушкин. Исследования и материалы.

— СПб., 1995. — Т. 15. -

С. 150.

Цит. по: Там же.

Цит. по: Там же.

Цит. по: Там же. — С. 151.

Цит. по: Там же.

Цит. по: Березкина С. В. Сказки Пушкина и современная им литературная критика // Пушкин. Исследования и материалы. -

СПб., 1995. — Т. 15. — С.

152.

Азадовский М. К. Источники сказок Пушкина // Временник пушкинской комиссии. — 1936. — Ч. 1. — С. 144.

Соколов Ю. М. Пушкин и народное творчество // Литературный критик. — 1937. — № 1. — С. 150.

Соколов Ю. М. Пушкин и народное творчество // Литературный критик. — 1937. — № 1. — С. 143−144.

Шнеерсон М. А. Фольклорный стиль в сказках Пушкина // Ученые записки Ленинградского государственного университета. Серия филологических наук, № 46. — Вып.

3. — 1939. — С. 180.

Виноградов В.В. О языке художественной литературы. — М.: Гослитиздат, 1959. — С. 230.

Мохов И.А. К вопросу об изучении сказок Пушкина // Ставропольский педагогический институт. Сборник трудов. — Вып.

4. — Ставрополь, 1949. — С.

29−46.

Пелисов Г. А. О фольклорных основах «Сказок» А. С. Пушкина // Советская этнография. — 1950. — № 4. — С. 106.

Маршак С.Я. О сказках Пушкина // Маршак С. Я. Сочинения: В 4 т. Т. 4. — М.: Гослитиздат, 1960. — С. 24.

Елеонский С.Ф.

Литература

и народное творчество. — М.: Учпедгиз, 1956. — С. 131.

Лупанова И.П. О фольклорных истоках женских образов в «Сказках» А. С. Пушкина // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. — М., 1958. — № 3. — С. 120−129.

Лупанова И. П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX века. — Петрозаводск: б/и, 1959. — С. 206.

Лупанова И. П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX века. — Петрозаводск: б/и, 1959. — С 152−153.

Бонди С. М. Сказки Пушкина // Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3. — М.: Художественная литература, 1975. — С. 469−470.

Там же. — С. 470.

Акимова Т. М. Заметки о народности жанра сказок Пушкина // Фольклор народов РСФСР. — Уфа, 1976. — С. 122.

Леонова Т. Г. Русская литературная сказка XIX века в ее отношении к народной сказке (поэтическая система жанра в историческом развитии). — Томск, 1982. — С. 108.

Там же. — С. 109.

Там же. — С. 108.

Березкина С. В. Сказки Пушкина и современная им литературная критика // Пушкин. Исследования и материалы. — СПб., 1995. — Т. 15.

— С. 142.

Гусев В. Е. Мифологическая школа // Литературный энциклопедический словарь / под общ. ред. В. М. Кожевникова и П. А. Николаева. — М.: Советская энциклопедия, 1987. — С. 222.

Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. Т.

1. — М.: Современный писатель, 1995. — С. 8.

Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. — СПб.: Северо-Запад, 1995. — С.

5.

Там же. — С.

8.

Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. — СПб.: Северо-Запад, 1995. С. 7.

Некрылова А. Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: Конец XVIII — начало ХХ века. — Л.: «Искусство» Ленинградское отделение, 1984. — С. 6.

Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. — СПб.: Северо-Запад, 1995. — С. 8.

Там же. — С. 10.

Там же.

Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. — СПб.: Северо-Запад, 1995. — С. 11.

Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. — СПб.: Северо-Запад, 1995. — С. 11.

Там же. — С. 20.

Там же. — С. 21.

Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. — СПб.: Северо-Запад, 1995. — С. 27.

Там же. — С. 28.

Фролов Н. К. Мотивация функций антропонимов в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина» // Слово и конструкция в художественном тексте: сб. науч. тр. — Тюмень: Тюменск. пед. ин-т, 1991. — С. 68.

Никонов В. А. Имя и общество. — М.: Наука, 1974. — С. 12.

См.: Морозова М. Н. Антропонимия русских народных сказок // Фольклор. Поэтическая система. — М.: Наука, 1977. — С. 234.

Суслова A.B., Суперанская A.B. О русских именах. — Л.: Лениздат, 1991. — С. 8.

Корепова К. Е. Сказка о Жар-птице в фольклоре и литературе // Русский фольклор. — Л., 1989. — Вып. 25.- С. 59.

Пушникова О.Ю., Фролов Н. К. Имена персонажей сказок из романтических поэм А. С. Пушкина // Славянские духовные традиции Сибири. — Тюмень, 1999. — С. 8.

Азадовский М. К. Пушкин и фольклор // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. — Вып.

3. — С. 152.

См.: Виноградов В. В. О языке художественной литературы. — М.: Гослитиздат, 1959. — С. 245.

Фролов Н.К., Ячменева Л.B. Мотивация функций антропонимов в романе Л.H. Толстого «Анна Каренина» // Слово и конструкция в художественном тексте: Сб. науч. тр. Тюмень, 1991. — С. 68.

Зуева Т. В. Сказки А.С. Пушкина. — М.: Просвещение, 1989. — С. 58.

Зуева Т. В. Сказки А.С. Пушкина. — М.: Просвещение, 1989. — С. 89.

Леонова Т. Г. Русская литературная сказка XIX века в ее отношении к народной сказке (поэтическая система жанра в историческом развитии). — Томск, 1982. — С. 63.

Дмитриева Е. Где искать остров Буян? // Наука и жизнь. — 2011. — №

1. — С. 32.

Горюнков С. Герменевтика пушкинских сказок. — СПб.: Алетейя, 2009. — 398 с.

Там же. — С. 78.

Тюняев А. Что зашифровал Пушкин в сказке о царе Салтане [Электронный ресурс]. -

http://via-midgard.info/news/20 202-chto-zashifroval-pushkin-v-skazke-o-care-saltane.html — Дата обращения: 02.

03.2012

Там же.

Тюняев А. Что зашифровал Пушкин в сказке о царе Салтане [Электронный ресурс]. -

http://via-midgard.info/news/20 202-chto-zashifroval-pushkin-v-skazke-o-care-saltane.html — Дата обращения: 02.

03.2012

Веселовский А. Н. Историческая поэтика. — Москва: Высшая школа, 1989. — С. 59.

Томашевский Б. В. Стилистика. — Л.: Изд. Ленинградского университета, 1983. — С. 199.

Аникин П. В. Всемирная сказка // Сказки народов мира. В десяти томах. T.I. — М.: Дет. лит., 1987. — С. 7.