Кимильский говор и его место в диалектной системе лезгинского языка

Метатеза.81.

Субституция (замещение) согласных.82.

Эпентезы. 82.

Нерегулярные соотвествия.83.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Морфологические особенности.84−117.

Имя существительное.84.

Образование формы множественного числа.84.

Категория падежа.87.

Особенности общего характера.89.

Образцы склонения.91.

Имя прилагательное.93.

Имя числительное.95.

Особенности системы местоимения.98.

Йар ечие.116.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Особенности лексической системы. 118−123.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

124−130.

Список использованной литературы. 131−146.

Условные сокращения.147.

Приложения.148−190.

I. Тексты.148.

Грамматический анализ текста «Джуновурарын суьруь» .154.

Н.Словник кимильского говора.158−190.

Лезгинский язык один из крупных письменных языков Дагестана, имеющий многолетние литературные традиции.

Особое место занимает он и в географическом отношении. Находясь среди множества других больших и малых языков, он соприкасается с немалым количеством разносистемных языков, относящихся к кавказской, тюркской и индоевропейской семьям языков.

Данное обстоятельство, а также то, что вся известная история лезгин представляет вереницу исторических событий, способствовавших переходу территории лезгин из рук одних захватчиков и владетелей в руки других, многократно увеличивали всевозможные связи лезгин с нелезгиноговорящими.

Таким образом, лезгинский язык не мог развиваться однотипно, по одним и тем же законам и правилам. В нем естественно появились различного рода новшества, а отдельные из уже имевших место особенностей изменялись или же исчезали полностью. В целом язык стал своеобразным объединением говорящих на множестве говоров, диалектов и наречий. В поле зрения специалистов появились новые реалии, а именно диалектные факты и разновидности, изучение которых стало неотъемлемой частью лезгиноведения, особенно в тех исследованиях, которые анализируют исторические факты и причины тех или иных явлений, многие тайны которых кроются именно в диалектологии.

Однако, несмотря на немалый срок проведения подобных изысканий и исследований, еще остались неисследованными и почти незатронутыми многие говоры и даже целые диалекты лезгинского языка.

Предлагаемая вниманию читателя скромная работа посвящена описанию особенностей одного из неисследованных говоров лезгин, носители которых проживают на территории Азербайджанской республики, а именно кимильско-му говору, на котором говорят жители ряда крупных сел, имеющих одну историческую основу, образование которых шло путем отпочкования выселок, временных хозяйственных поселений в самостоятельные села, сохраняющиеся в лингвистическом отношении как общие особенности, характерные для речи всех кишлаков, так и отличающих нововеяния, связанные со всем, что произошло в их жизни и быту в новых условиях самостоятельного существования (см. ниже).

Как самостоятельный язык, заслуживающий научного изучения, лезгинский, как известно, давно привлек к себе внимание русских и даже зарубежных исследователей. Однако в лезгиноведении началом подлинно научного изучения лезгинского языка так же как и ряда других дагестанских языков считается время работы над ним П. К. Услара, который результаты трехчетырехлетней своей работы (1867−1871гг.) опубликовал в Тбилиси в 1896 г. в виде большой монографии под названием «Кюринский язык».

Упоминание здесь работы П. К. Услара «Кюринский язык» прежде других не просто дань памяти великого ученого: именно он, П. К. Услар, впервые указывает на существование в лезгинском языке трех (кюринский, ахтынский, кубинский) наречий и, что еще важнее, пытается установить их лингвистические взаимоотношения, отмечает ряд принципиальных особенностей ахтынского наречия в области фонетики и грамматического строя по отношению к кюринскому и в общих чертах характеризует близость кубинского наречия к описываемому им самим кюринскому и по этой причине как бы освобождает себя от доказательства контрольными примерами однотипности кюринского и кубинского наречий по отношению к ахтынскому.

Другим немаловажным обстоятельством, обязывающим нас называть первым имя П. К. Услара, является то, что зачинатель научного изучения лезгинского языка и его диалектов поместил в своей книге специально для сравнения один и тот же текст (сказка «Лиса и волк») сразу на двух (кюринском и ахтын-ском) диалектах. Названные усларовские записи стали для нас не только первыми по времени записями лезгинской речи, но также ценными документами, позволяющими установить как именно, в каких областях и в каком направлении наметился общий путь развития лезгинского языка за последние 1,5−2 века.

К настоящему времени мы имеем ряд признанных исследований по синтаксису (М.М. Гаджиев), по диалектологии (У.А. Мейланова), фразеологии (А.Г. Гюльмагомедов), по лексике и словообразованию (Р.И. Гайдаров), по лексикографии (М.М. Гаджиев, Б.Б. Талибов) и по другим областям лезгиноведе-ния. Учеными-лезгиноведами сделана большая работа по укреплению научных основ лезгинского литературного языка, по упорядочению его орфографических норм.

Следует отметить, что все, что делалось в области языка независимо от целей и задач различных авторов, все это делалось на основе, в тесной связи и главным образом опираясь на диалектные данные и особенности языка, именно они послужили благодатной средой и наиболее верной опорой для всех достижений в области дальнейшего изучения лезгинского языка.

Квалификационные сведения о диссертации.

Как и всякая другая научная работа, диссертация имеет своей основной целью введение в научный обиход новых до сих пор неизвестных данных по объекту исследований, их научный анализ на основе того, чем располагает данная область науки.

Объектом диссертации является отдельно взятая диалектная единица, а именно кимильский говор лезгинского языка, по которому в диалектологических изысканиях по этому языку имеются лишь отдельные разрозненные сведения, как правило, без последовательного сравнения с другими подобными языковыми единицами, а также с нормами лезгинского литературного языка.

Целью исследования является не только выявление и систематизация расхождений, но и определение занимаемого им места и яруса в общей системе кубинского наречия и всего лезгинского языка в целом.

• Научная новизна работы помимо того, что она в подобном плане выполняется впервые, заключается еще и в том, что сам кимильский говор, который в предыдущих исследованиях сводился исключительно к речи одного селения Кимиль, мы рассматриваем как бы объединение особенностей речи трех селений, которая наряду с отличиями, сохранила много общего, первоначального, исторически ценного.

Основные тексты и иллюстративные примеры мы записывали еще в начале 70 г. прошлого века.

Однако их научная значимость нисколько не уменьшилась, а наоборот несколько увеличилась. Из-за произошедших в последние годы в связи с распадом Союза социодемографических изменений на территории Азербайджана, особенно в районах с лезгиноязычным населением, материал, собранный раньше, как нам кажется, более достоверно отражает специфику речи говора. Чем записи, произведенные сейчас, когда азербайджанское письмо перешло на латиницу, а общественное значение лезгинского языка и его функционирование ослабли, старое поколение носителей говора количественно уменьшилось.

Праюгнческая ценность исследования следует усмотреть в том, что оно значительно дополняет научные сведения о кубинском наречии, помогает более точно и обоснованно решить вопрос о диалектном дроблении лезгинского языка. Диссертация даст возможность уточнить ряд моментов преподавания курса лезгинской диалектологии в обоих дагестанских университетах и их филиалах (в том числе и в Баку), а также расширит языковую базу учебников и учебных пособий, по которым преподается лезгинский язык в общеобразовательной школе.

Теоретическая значимость диссертации прежде всего определяется тем, что она стирает еще одно белое пятно с диалектологической карты лезгинского языка и тем самым создает дополнительные условия для проведения дальнейших более глубоких исследований, в меру возможностей обогащает арсенал фактов и явлений, связанных с изучением истории дагестанских языков, с которыми они не один век контактировали в прошлом и продолжают взаимодействовать в настоящее время.

Методы сбора, обработки и анализа материала были обычно используемые в подобного рода работах: записи ответов на вопросы, наблюдения над речью в общественных местах, в процессе работы, чтение материалов в районной газете, в школьных стенгазетахзапись связных текстов из уст носителей говоразнакомство с письмами, получаемыми жителями из армии, прослушивание и запись фольклорных произведений: сказок, песен и др.- получение консультации по отдельным вопросам грамматического характера у учителей местных школ и др. При этом особое внимание при обработке и изложении обращалось на проверку отмеченных особенностей речи у других респондентов, возрастных групп носителей на версификацию всего нового и интересного с точки зрения выявления и фиксации особенностей говора.

Источниками привлекаемых и анализуемых материалов послужили полевые записи, все, что имеется в специальной литературе по кубинскому наречию, в частности по речи кимильцев, материал, содежащийся в разного рода словарях лезгинского языка и др.

Структура диссертации. Она содержит введение, три главы и краткое заключение. К ней приложены записи текстов и список литературы. Прилагается также словник кимильского говора, включающий 1379 слов.

Результаты исследования понейских говоров автор опубликовал в виде монографии под названием «Гюнейский диалект — основа лезгинского литературного языка» [1970], которая стала своеобразным практическим пособием для учителей и работников средств массовой информации. Кроме того, данная работа У. А. Мейлановой послужила основополагающей для ведения дальнейших исследований по диалектам лезгинского языка.

В течение последующих 10−12 лет У. А. Мейланова продолжала исследовать диалекты и говоры. Так ею в эти годы описаны говоры, входящие в яркин-ский, курахский диалекты лезгинского языка. Вместе с тем она сопоставила результаты своих исследований с теми данными, которые имеются в публикациях других авторов (Гайдаров Р.И., Саадиев Ш. М., Гаджиев М. М., Гюльмагомедов А. Г. и др.), а также в работе П. К. Услара «Кюринский язык» [1896].

У.А. Мейланова первой из исследователей лезгинского языка сделала попытку установить географические границы лезгинских диалектных единиц, опубликовала первую диалектологическую карту лезгинского языка [1964].

Другой заслуживающей особой похвалы удачей У. А. Мейлановой является то, что она ввела в научный обход новый тип и соответствующий термин для обозначения отдельных диалектных единиц: смешанный говор, который до нее никто не употреблял. Это было не просто дальнейшим дроблением диалектологической системы языка, а сугубо научной необходимостью, потому что в течение последних десятилетий в жизни и в быте лезгинского народа произошли такие существенные изменения, что многие говоры, утратив свою самобытность, характерные им специфические черты, превратились в диалектологически оморфные субстанции. Унейзат Азизовна не только выделила, но и описала подобные говоры и явления. Таковы, например, говоры с. Касумкент, Магарам-кент, Гилияр и др. [1964].

Материалы смешанных говоров позволяют говорить, что при всей устойчивости и консерватизме языковых структур, они также подвержены изменениям и развитию, и главным в данном процессе является не только временной фактор или же длительность контактов, но также интенсивность их, участие в процессе широких слоев говорящих.

Для правильного понимания структуры и особенностей диалектной системы лезгинского языка, особенно для прослеживания ее истории в целом и отдельных фактов немалое значение имеют также многочисленные полемические высказывания У. А. Мейлановой о трудах других авторов и исследователей лезгинского языка.

Нельзя не остановиться и на других работах Р. И. Гайдарова и У. А. Мейлановой, в которых имеются важные сведения о кубинском наречии, в которое входит и исследуемый нами кимильский говор.

Р.И. Гайдаров первый из исследователей лезгинских диалектов получил специальную диалектологическую подготовку. В 1951;1954 годы, будучи аспирантом Дагестанского филиала АН СССР, под руководством Е. А. Бокарева и М. М. Гаджиева исследовал ахтынский диалект лезгинского языка и представил первую кандидатскую диссертацию по диалектологической тематике. В 1961 г. она издана отдельной книгой. Однако у Р. И. Гайдарова имеются и другие серьезные заслуги перед лезгинской диалектологией. Получив в 1955 году должность заведующего кафедрой дагестанских языков, Р. И. Гайдаров, не оставил свою аспирантскую специальность, наоборот, сделал все возможное для дальнейшего изучения диалектов лезгинского языка и особенно для становления диалектологии как научной, так и учебной дисциплины. В 1956;1957 учебном году по настоянию Р. И. Гайдарова впервые в учебный план русско-дагестанского отделения филфака Даггосуниверситета был введен курс диалектологии. Р. И. Гайдаров подготовил и издал учебную программу этого курса [1957].

В учебный план университета была включена также и обязательная диалектологическая практика для студентов. Названные обстоятельства сыграли существенную роль в дальнейшем развитии и становлении диалектологии как науки не только по лезгинскому языку, но и по другим языкам.

Начиная с 1958 года в ДГУ стали проводиться регулярные диалектологические экспедиции студентов IV курсов и преподавателей по сбору диалектных данных по самым отдаленным населенным пунктам, в том числе по лезгинским селам Азербайджана. С этого времени установились тесные контакты между учеными института ИЯЛ и учебных заведений. Ряд активных участников экспедиций был послан в аспирантуры городов Баку, Москва, Тбилиси, а в тематике их диссертационных работ исследование диалектов и говоров стало занимать значительное место. В их числе автор этих строк, который в качестве соискателя кафедры дагестанских языков (руководитель проф. Р.И. Гайдаров) также взял тему по диалектологии, а именно по малоисследованному кимильскому говору кубинского диалекта. В 1963 г. было издано первое вузовское учебное пособие по диалектологии лезгинского языка.

Данная работа подытожила все, что было сделано в области диалектологии лезгинского языка, вместе с тем на сугубо научных началах характеризовала все три наречия и шесть диалектов лезгинского языка, определила место каждого из них в диалектной системе языка, во многих случаях раскрывала причины особенностей, указывала действующие тенденции их развития. Пособие содержало также словарь из 1500 слов по всем диалектам и литературному языку, а также диалектологические тексты и некоторые таблицы словоизменения, в частности по фийскому диалекту ахтынского наречия.

Названное пособие, а также монография «Ахтынский диалект лезгинского языка» Р. И. Гайдарова сыграли определенную направляющую роль в дальнейших исследованиях в данной области.

Обстоятельному анализу говоры селений Лаза и Дуруджа Куткашенского района подверг А. Г. Гюльмагомедов. Речь с. Лаза по автору ближе к докузпа-ринским говорам, а речь с. Дуруджа — к ахтынским.

В лазинском говоре имеются гласные [о, оь]. По мнению А.Г. Гюльмаго-медова возникновению [о, оь] способствовала передача лабиализованности корневого согласного, смежному с ним гласным, ассимиляция гласных [а, е], губными согласными [в, м], и тесный контакт говора с азербайджанским языком [1966].

Говор отличается от литературного языка также отсутствием лабиализованных [гв, п1 В, т1 В, кв]. Г.

В говоре встречаются аффиксы эргатива: -ы, -ды, -дуь, -ц1ы, -ыпы вместо литературногоа, -ди, -у, -уни.

Суффиксами исходных падежей в говоре выступаютаа, (-аь, аь), -агъ (-аьгъ). Количество падежей составляет 14.

Самым обстоятельным по охвату населенных пунктов и глубине анализа собранного диалектологического материала по кубинскому наречию, куда входит и описываемый нами его кимильский говор, является труд М. М. Гаджиева «Кубинский диалект лезгинского языка», изданный через много лет после кончины автора в книге «М. М. Гаджиев. Из лингвистического наследия», составленной А. Г. Гюльмагомедовым [1997]. t В работе М. М. Гаджиева описание только фонетических особенностей диалекта занимают более 50 страниц. Автор подробнейшим образом отмечает особенности звукового состава, все, имеющие место в диалекте, звуковые явления и процессы, особенности артикуляции и функционирования отдельных звуков, а также автор пытается на высоком профессиональном уровне и с использованием собственных обширных знаний по лезгинскому языку объяснить причины и кубинского диалекта. Именно работа М. М. Гаджиева послужила для нас образцом и путеводителем при анализе собранных нами кимильских материалов и при подготовке настоящей диссертационной работы. Не раз примеры, приводимые М. М. Гаджиевым, использовались нами при верификации отдель-Ф* ных собственных находок в говорах кимильских сел. Приложенные М. М. Гаджиевым к работе диалектологические тексты послужили для нас эталоном записи и перевода при подготовке текстовых материалов, прилагаемых к данной работе.

О М. М. Гаджиеве и его монографии «Кубинский диалект лезгинского языка» имеется подробнейшая статья проф. А. Г. Гюльмагомедова. Считаем не совсем уместной повторную характеристику труда М. М. Гаджиева здесь, скажу только, что она и у нас вызывает восхищение и полное согласие.

Интерес лезгиноведов к кубинскому диалекту, являющемуся многоговорным и находящемуся с одной стороны под влиянием азербайджанского языка, а с другой все больше приближающимся к литературным нормам самого лезгинского языка, не исчерпан и сейчас. Свидетельством этого является диссертация В. А. Бабаева по яргунскому говору кубинского диалекта, которая недавно успешно защищена [1997].

О яргунском говоре в специальной литературе до исследования его В. А. Бабаевым нет никаких сведений. Между тем, этот говор представляет немалый интерес. Он характеризуется как одна из древних диалектных единиц лезгинского языка, подвергшийся сильному иноязычному влиянию, но сохранивший множество древних реликтовых фактов и явлений, представляющих интерес для воссоздания истории развития лезгинского языка [Бабаев 1997].

Диссертация В. А. Бабаева содержит большое количество фактического материала, который помогает в решении вопросов взаимодействия разносис-темных языков в условиях, когда основные функции официального литературного языка для носителей говора выполняет другой, не родной для них язык.

Завершая обзор основных трудов по изучению говоров кубинского наречия, следует отметить:

1. П. К. Услар первым назвал кубинское наречие как самостоятельную диалектологическую единицу кюринского (лезгинского) языка и отметил его близость к собственно кюринскому наречию [1896]. Однако он не уточнил к какому именно диалекту кюринского наречия он близок.

2. А. Н. Генко назвал кубинское наречие промежуточным, но имеющим много точек соприкосновения с ахтынским диалектом [1929].

3. Гаджибек Гаджибеков поддерживал по данному вопросу мнение П. К. Услара и считал, что кубинский диалект близок к ахтынскому диалекту [1928].

4. М. М. Гаджиев, как было указано выше, считал кубинский диалект смешанным. По М. М. Гаджиеву рассматриваемый диалект объединяет три группы говоров, а именно: а) центральная или восточная группа, которая обнаруживает близость к кюринскому диалектуб) западная группа говоров (говоры Кузунде-ре и западной части Кусарского района, которые близки к ахтынскому диалектув) в особый диалект М. М. Гаджиев выделяет речь жителей селений Кимиль, Куснет, Учпон.

Точку зрения М. М. Гаджиева по этому вопросу одобряет в своих «Очерках лезгинской диалектологии» и У. А. Мейланова [1964].

5. Р. И. Гайдаров считает речь говоров всех кубинских лезгин единым наречием, дилектное дробление наречия преждевременно, так как изучение кубинских говоров незавершено [1963].

6. С утверждением Р. И. Гайдарова солидарен и В. А. Бабаев, автор диссертации по яргунскому говору кубинского диалекта [1997].

Транскрипция и диакретические знаки.

В основе транскрипции, использованной нами в предлагаемой работе, лежит современный лезгинский практический алфавит.

Нижеследующие буквы этого алфавита имеют полное соответствие в транскрипции: А, б, в, г, гь, гь, д, е, ж, з, и, й, к, къ, кь, к1, л, м, н, о, п, nl, р, с, т, ml, у, уь, ф, х, хъ, хъ, п, nl, ч, ч1, ш, щ, ъ, ы.

Однако те звуки, которые не имеют соответствующих букв в современном практическом алфавите, изображаются следующими знаками:

Ль — негубной гласный переднего ряда нижнего подъема.

Оь — губной гласный переднего ряда среднего подъема.

К, п, т. ц, чглухие непридыхательные смычные согласные.

Kh, nh, mh, цк, чЬ — глухие придыхательные смычные согласные.

Гзаднеязычный звонкий спирант. Дж — звонкая переднеязычная аффриката. XI — глухой фарингальный спирант (арабская гамза) Г1-звонкая фрикативная согласная фонема (арабский айн). Vk В работе использованы также следующие диакретические знаки. — обозначает соответствие звуков или слов. — указывает на направление перехода одного звука или слова в другой. — над слогом ударение, указывает, когда имеется расхождение с литературным языком. — указывает на назализованность гласного звука [у]. — - над буквой обозначает долготу соответствующего гласного [а].

Список информаторов.

1. Абасов Абдулуслим — 1920 г. р., агроном.

2. Амрахов Камал Алимирзе оглы — 1920 г. р., учитель из Верхнего Кимила.

3. Амирбеков Агамурад Сафар оглы — 1928 г. р., учитель из Верхнего Кимила.

4. Керимов Амирали Гаджиахмед оглы — 1901.р., пенсионер из Нижнего Кимила.

5. Мамедов Сабир Исмаил оглы — 1930 г.р., учитель из Верхнего Кимила.

6. Мамедов Сийидали Бегали оглы — 1902 г.р., пенсионер из Нижнего Кимила.

7. Бейдиева Оглангерек Асеф кызы — 1891 г. р., из Верхнего Кимила.

8. Амирбекова Джулейфа Орудж кызы — 1893 г.р., из Верхнего Кимила.

Считаем своим долгом выразить благодарность всем указанным товарищам, оказавшим мне в той или иной мере помощь в сборе материалов.

ГЛАВА I.

ФОНЕТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ 1.1. Система гласных.

В кимильском говоре представлены гласные [а, и, э, у, уь, аь, оь, о, ы]. Звуки [а, и, э, у, уь] в говоре и литературном лезгинском языке являются общими для исконно лезгинских слов.

Кроме того, в кимильском говоре встречаются звуки [о, оь, аь, ы}, представленные только в отдельных говорах лезгинского языка. Звуки [о, ы] функционируют почти во всех говорах, но самостоятельной фонемой [ы] является в ахтынском диалекте [Гайдаров 1961] и кимильском говоре [Саадиев 1961: 83]. В кимильском говоре самостоятельными фонемами являются также [оь, аь].

Следует указать, что нефонемный [аь] лазинского говора [Гюльмагомедов 1963: 38], отсутствующий в фийском диалекте выступает самостоятельной фонемой в кимильском говоре, хотя состав гласных фонем кимильского говора близок к лазинскому говору, чем к какому-либо другому говору лезгинского языка.

Таким образом, общее количество самостоятельных гласных фонем в кимильском говоре составляет девять: [а, и, э, у, уь, аь, оь, ы, о].

Неогубленных гласных в кимильском говоре пять: [и, ы, э, аь, а].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В ходе изложения материала, в частности при описании более или менее существенных отличий говора, мы обратили внимание читателя на то, каково отношение выявленной особенности к другим диалектным единицам языка, характерно ли данное отличие для других дагестанских языков, а также для соседствующего с кимильским говором иносистемного азербайджанского языка. Это помогало нам понять и объяснить причину рассматриваемого факта и явления.

Рассмотрим данные особенности.

1. В области звуко-фонемного состава:

1.1.Звуковой состав, в частности вокализм в кимильском говоре богаче, чем в литературном языке и во всех других исследованных говоров лезгинского языка: их в говоре девять: [а, и, э, у, уь, аь, оь, о, ы], из которых в лит. языке представлены только шесть: [а, и, э, у, уь, аь]. Причем в говоре все выше названые девять звуков являются самостоятельными фонемами. Причиной подобного развития фонемной системы говора является особо сильное многовековое влияние на речь кимильцев азербайджанского языка, использование характерных для последнего звуковых единиц не только в заимствованных лексемах, но также и собственных исконных словах, в различного рода их словоформах как в именных, так и в глагольных образованиях, включая и корневые морфемы этих единиц.

1.2. Огромную роль в данном процессе сыграли такие фонетические законы как делабиализация и гармония гласных, которые распространяются или же охватывают не единичные факты, а целый ряд однородных реалий.

Так, например, в связи с делабиализацией в консонантной системе в говоре полностью исчезли лабиализованные согласные [гв, гъв, зв, кЬв, св, тЬв, хв, хъв, цв, цГв^ являющиеся полноправными фонемами в лит. языке и в большинстве говорах других диалектов.

1.3. Данные о функциях и общей употребительности отдельных согласных в говоре фактологически подтверждают некоторые высказывания и предположения ученых по поводу происхождения, исконности и хронологии бытования в языке отдельных согласных фонем. Например, о фонеме [ф] (Е.А. Бокарев, Р.И. Гайдаров).

2. В области морфологии.

2.1. Категория числа в говоре всегда формально выражена. Она охватывает наибольшее количество единиц языка (все три имени, местоимение и отглагольные образования: масдар и причастие). Суффиксом, выражающим множественность является сонорныйр, которому в зависимости от исхода лексемы, ее слоговой структуры и вокала, в отдельных случаях от происхождения могут сопутствовать фонестемыи, -л, -б. Эти же элементы функционируют при образовании формы множ. числа и в азербайджанском языке, в котором они также являются сопровождающими.

Указанное сходство, однако, не является результатом соседства и влияния азербайджанского языка, т. е. лезгино-азербайджанских контактов, оно имеет гораздо древнее происхождение и восходит к уровню развития дагестанских и тюркских языков.

Что же касается отдельных различий между формами множ. числа в самом лезгинском языке, они всегда однозначно объяснимы. Например, сонорный [й] используется для заполнения зияния между исходным вокалом основы, от которой образуется плюралис и суффиксом множественностиар', лампа един, число > лампа + й+ар множ. числолепе «волна» един, число > лепе +й+ар множ. число. Фонестемабу присутствует при образовании множ. числа от основ прилагательных и причастий и выражает как бы предикативность, а формах числительного набур указывает парность или комплектность предметов.

Обе названные фонестемы (-й— -бу-) видимо восходят к показателям категории грамматического класса, которая сейчас в лезгинском языке перестала функционировать.

2.2.Существенной особенностью системы склонения кимильского говора следует считать, во-первых, отсутствие в нем по сравнению с лит. языком четырех падежей. А именно: местного II, исходного II, направительных II и II падежей, а также то, что в говоре функционирует направительный V падеж, который не представлен в литературном, языке.

2.3. Бросается в глазах и такая особенность говора как переход в падежных формах смычного звука [д] в щелевой [ж]. Направление данного соответствия следует дополнительно уточнить, так как подобная замена смычного [д] щелевым звонким [з] представлена и в других говорах и диалектах лезгинского языка. Например, в ахтынском наречии и в лазинском говоре кубинского наречия и поэтому первичность в данных формах [д] или [з] пока остается спорный.

2.4. Не менее с точки зрения истории интересна и такая особенность склонения имен прилагательных в говоре. Аффиксуда (эргатив един, числа) в говоре соответствуетдра. Это не простое наращение его сонорнымр, а претерпевший ряд изменений осколок аффикса эргативадара, который, обозначая падеж указывал и на грамматический класс, и на число склоняемого слова. Подобное значениебара сохранил в фийском диалекте ахтынского наречия.

2.5.Помимо отмеченных фонетических особенностей говор имеет ряд других любопытных, но на первый взгляд, не особенно существенных для истории языка расхождений с литературным языком.

Показательны, например, следующие: а) числительному яхц1ур «сорок» в диалекте соответствует кьвекъад «буквально: два двадцать" — б) числительного пятьдесят кимильцы передают заимствованным из азердайджанского словом «аьли».

Обе эти лексемы дополняют факты, отмеченные о системе имен числительных и о системе счета в лезгинском языке предыдущими исследованиями, в частности P.M. Шаумяном, М. А. Алипулатовым, Н. А. Абдулжамаповым.

2.6. Кимильцы заимствовали не только целые и самостоятельные слова, но также и некоторые словои формообразовательные аффиксы азербайджанского языка. Таков, например, суффиксинджи, образующий от основы количественного числительного соответствующие порядковые биринджи «первый» от бир «один" — икинджи «второй» от ики «два» и т. д. В литер, лезгинском порядковые числительные образуются описательно — прибавление к основе количественного числительного слова «лагьай» (причастие прошедшего времени от глагола «лугьун» (сказать).

Как видно из примеров, заимствуются не только аффиксинджи, но также основу самого числительного. Здесь сказалось двуязычие кимильцев. Следовательно, и возможность выбора.

2.7. Однако наиболее резкие отличия числительных говора проявляются в склонении порядковых числительных при котором падежные флексии различаются в зависимости от одушевленности — неодушевленности предмета счета. См. образцы склонения выше.

2.8. Особо следует отметить и такой факт, что при образовании наречий на исходе числительного отпадает согласныйд, суффикс наречияра прибавляется его как числительное элементад. Данный факт лишнее свидетельство того. Что элементыд,-б,-р в языке выполняли другие словообразовательно-грамматические функции, которые они продолжают выполнять в близко родственном табасаранском, частично в агульском и др. лезгинских языках.

2.9. Весьма интересный материал представлен в местоимениях говора: 1) при выполнении ими атрибутивной функции указательные местоимения имеют на исходе согласный суффиксн (ан «тот», гъут1он «более отдаленный «тот" — гьак/агъан «упомятый» и т. д., или же употребляются без исходного согласного: вине, «тот верхний», агъа «тот нижний», к которым может прибавляться согласный оформительд: агъад «нижний», вииед «верхний». В лит. языке в данных формах имеется багъан «упомятый» и т. д., или же употребляются без исходного согласного: вине, «тот верхний», агъа «тот нижний», к которым может прибавляться согласный оформительд: агъад «нижний», ви-нед «верхний». В лит. языке в данных формах имеется исходныйм: виним «верхний», ягъампоказывают, что прилагательное и наречие различались не в той степени как сейчас и что первичными из приведенных форм являются те, которые сходны с современными наречиями.

2.10. Говор полностью утратил форму глагола со значением повторяемости и возврата. Здесь главную роль сыграли контакты и сильное структурное воздействие азербайджанского языка: атынв говоре имеет значение и литературного алун «приходить» и литературного хтун «приходить еще развернуться, возвращаться». Данная особенность, т. е. отказ от префиксальных форм и пре-вертов в говоре имеет достаточно широкое распространение, что опять таки связано с азербайджанским языком, которому чужд левосторонее прибавление аффиксов вообще.

В то же время в кимильском говоре сохранились окаменелые классные показатели в составе тех глаголов, которые в литературных эквивалентах их утратил: йырц! ын"таять", йыкъьш «кьун" — йыргын «кипеть" — йигын «дать" — йын «делать», йуьгъуьн «бросать». Санант [й] в этих словах не что иное, как окаменевший показатель грамматического класса.

2.11. Для обозначения цели действия в говоре имеется абсолютно универсальная форма, образуемая прибавлением компонентасад к корневой части или же основе глагола без показателя масдаран: та-сад «оставить» — лит. тазnhamha-cad «бить» — лит. гатазфи-сад «идти» — лит. физ хуъ-сад «хранить» — лит. хуьз и др.

2.12. Образование формы прошедшего совершенного времени в говоре происходит двояко: а) как в литературном языке при помощи присоединения суффиксаа к основе масдара {тун «оставить» туна «оставил" — б) без присоединенияа {тун «оставить» и тун «оставил»).

2.13. Другой существенной особенностью говора является исключительно своеобразное образование будущего времени прибавлением суффиксала к аб-солютиву: къачкирла (лит. къачуда) — кИихьирла (лит. кхьида).

Суффиксла в лит языке употребляется только в деепричастиях и в составе наречий времени.

3. В области лексического состава.

3.1. Словарный состав говора характеризуется следующими особенностями: а) наличие большого количества заимствований из азербайджанского языка, в том числе и таких единиц, которым в лезгинском языке имеются соответствующие эквиваленты. б) Вместе с тем в говоре активно функционирует целый пласт исконно лезгинских слов, который в литературном языке давно и повсеместно вытеснен азербажанизмами.

Среди названных имеются и такие единицы, которые по сравнению с литературными являются разнокоренными, но и там, и там являются исконными, относящиеся к древней части лезгинской лексики. в) Следует отметить, что не все слова являются прямыми заимствованиями, немало среди них калькированные с азербайджанских моделей.

Место кимильского говора в диалектной системе языка.

Кимильский говор относится к кубинскому наречию, которое представляет собой одну из древних диалектных единиц этолезгинского языка. Принадлежность говора к названному наречию определяется рядом грамматико-лексикологических особенностей: а) По вопросу, который ставится к эргативному падежу, говор акающий. Ср. ни? «кто?» (кюринское наречие и лит. язык) — не? «кто?» ахтынское наречиена? «кто?» кубинское наречие.

Б) По употреблению флексийди, -да или жези, -за в падежных формах имен, в флексиях будущего времени глагола, а также при образовании субстантивированных, форма имен прилагательных и причастий кимильский говор следует отнести к диалектным единицам, предпочитающим фрикативные варианты названных суффиксов и флексий, следовательно он стоит ближе к диалектным единицам ахтынского типа, чем к кюринским. Однако фрикатизация флексий в говоре отличается в более широком круге парадигм словоизменения. в) По тому, каково место говора с точки зрения развития флективности и агглютинации, он характеризуется прежде всего тем, что в нем процессами утраты флексий и упрощения словоизменения охвачены больше реалий, чем в говорах кюринского типа. Об этом свидетельствует сокращение количества падежей, утрата ряда левосторонних морфем, в частности префиксом и превертов.