Пространство советской культуры в творчестве В. М. Шукшина

Актуальность настоящего исследования непосредственно связана с тем количественным и качественным скачком в изучении творчества В. М. Шукшина, который наметился в научной парадигме последнего времени. На сегодняшний день можно с уверенностью говорить о том, что творчество В. М. Шукшина стало заметным феноменом в искусстве XX века. Немалое время, истекшее со дня смерти писателя, социальные, политические, культурные перипетии, которые претерпела с тех пор общественная жизнь страны, не только не уменьшили интереса к наследию писателя, но, напротив, открыли в его произведениях новые, неожиданные и в высшей степени актуальные смысловые пласты. Шукшин продолжает удивлять, преподносить сюрпризы и широкой читательской аудитории, и специалистам — ученым-филологам.

За период своего существования шукшиноведение прошло немалый путь, проделало значительную эволюцию. О зрелости этого научного направления свидетельствует все более частое в последнее время появление работ, отвечающих потребности научной авторефлексии, связанной с осознанием необходимости упорядочить шукшиноведческий дискурс. Первой в ряду подобного рода работ стала появившаяся еще в 1980 году статья H.A. Биличенко «Герой Шукшина в оценках критики"1, автор которой попытался очертить основной круг проблем изучения шукшинской прозы в том виде, в каком их наметила критика 1960;70-х годов. Интенсивная работа в области освоения творческого наследия писателя, проводившаяся в 1980;90-е годы, к концу данного периода вновь сделала очевидной необходимость подвести общий знаменатель под перечнем новых находок и открытий. Появившаяся в 1995 году статья С. М. Козловой «Рассказ «Срезал» в отечественной и зарубежной критике» как нельзя более отвечала потребностям момента. Отталкиваясь от критической биографии единственного рассказа, исследователь выходит в обширный шукшиноведческий контекст, включая и малодоступные для широкого круга ученых зарубежные исследования, освещает самые свежие и востребованные (для середины 1990;х годов) научные идеи и положения. Точный, фиксирующий самое существенное в подлежащих обзору работах ракурс вкупе с сопровождающим их глубоким критическим авторским комментарием позволяет говорить о том, что статья С. М. Козловой не утратила своей актуальности и сегодня.

Ставшие этапными в современной шукшинистике монографии.

A.И. Куляпина и О. Г. Левашовой, А. И. Куляпина, Н. И. Стопченко, О.Г. л.

Левашовой, на данный момент замыкают собой намеченный ряд обзоров.

В работах последнего времени, так или иначе рассматривающих эволюцию шукшиноведения, выделяются, как правило, две основные линии этого научного направления. Одну из них, ровесницу самого писателя, составляет преимущественно корпус критических и — в меньшей степени — специально-филологических разборов его творчества. Данный исследовательский подход варьирует в основном идеи раннего шукшиноведения (1960;70-х годов), в кругу которых центральным являлось положение о реалистической творческой манере.

1 Биличенко H.A. Герой Шукшина в оценках критики // Русская литература. 1980. № 2.

2 С. М. Козлова. Рассказ «Срезал» в отечественной и зарубежной критике // Рассказ.

B.М. Шукшина «Срезал» Проблемы анализа, интерпретации, перевода. Коллективная монография. Барнаул, 1995.

3 А. И. Куляпин, О. Г. Левашова. В. М. Шукшин и русская классика. Барнаул, 1998; А. И. Куляпин. Проблемы творческой эволюции В. М. Шукшина. Барнаул, 2000; Н. И. Стопченко. Василий Шукшин в зарубежной культуре. Ростов-на-Дону, 2001; О. Г. Левашова В.М. Шукшин и традиции русской литературы XIX века. Барнаул, 2001. писателя: «Долгие годы творчество Шукшина рассматривалось почти исключительно в русле традиций реалистической литературы. «Реализм» при этом понимался предельно просто — как правдивое изображение действительности. Весьма типично высказывание С. Залыгина, писавшего, что автор «Любавиных» «представлял то искусство, которое есть не только правдивое, не только талантливое изображение жизни, но и сама жизнь реальная, повседневная, героическая, разная. <. .> Так же как Шукшин без грима играл, так же без грима он и писал. <.> При этом технологические понятия литературы — сюжет, фабула, завязка, кульминация — теряли свое значение, смещались и заменялись понятием жизни, и даже не понятием, а ею самой» «4. Вопрос о творческом методе Шукшина разрешился, даже не будучи поставлен.

Столь прямолинейное зачисление Шукшина в лагерь писателей-реалистов делало ненужной постановку вопроса об эстетических основаниях его творчества — стиле, методе, поэтике — и автоматически провоцировало перенесение дискуссионного поля в область идейной проблематики его прозы: социальной, философской, нравственной и т. п.5 «Ей-богу, пропадает охота городить литературоведческие термины,.

4 А. И. Куляпин. Проблемы творческой эволюции В. М. Шукшина. Барнаул, 2000. С. 3. Ср. также: «Реализм Шукшина с его исследованием характеров, с его эстетикой повседневного расширяет и углубляет наше знание жизни». — Горн В. Ф. Характеры Василия Шукшина. Барнаул, 1981. С. 9- «Совершенно естественно, что центральным вопросом для Шукшина-художника становится вопрос правды жизни в искусстве». -Апухтина В. А. Проза В. Шукшина. М., 1986. С. 7.

5 Аннинский Л. А. Путь Василия Шукшина // Аннинский Л. А. Тридцатыесемидесятые. М., 1977; Аннинский Л. А. Шукшинская жизнь // Литературное обозрение. 1974. № 1- Апухтина В. А. Проза В. Шукшина. М., 1986; Бровман Г. Правда исторического оптимизма. По страницам художественной прозы 1963 года // Москва. 1964. № 1- Горн В. Ф. Василий Шукшин. Личность. Книги. Барнаул, 1990; Горн В. Ф. Концепция личности в прозе В. М. Шукшина (нравственный аспект характеристике героя) // Проблемы современной литературы. Метод, жанр, характер. Вып. 1. М., 1978; Горн В. Ф. Наш сын и брат: Проблемы и герои прозы В. Шукшина. Барнаул, 1985; Горн В. Ф. Характеры Василия Шукшина. Барнаул, 1981; Емельянов Л. И. Василий Шукшин. Очерк творчества. Л., 1983; Канторович В. Я. Новые типы, новый словарь, новые отношения // Канторович В. Я.

Литература

и социология. М., 1984; Коробов В. И. Василий Шукшин. М., 1988; Залыгин С. Герой в кирзовых когда соболезнуешь этим доживающим свой век людям, потому что воспринимаешь их точно живыми", — писал один из критиков этого направления о персонажах шукшинского рассказа6. И сам Шукшин при таком подходе представал «писателем-полупрофессионалом, автором «бедной» прозы, но богатым и редким «информантом» «7. В центре внимания критики 1960;70-х годов оказались вопросы, касающиеся не формы, но исключительно содержания произведений Шукшина. Новизна и актуальность тематики, с которой он пришел в литературу, заслонила все прочие аспекты его творчества, заставила именно в этой области искать специфику и самобытность писателя.

Перебирая темы, составившие творческий багаж писателя, прижизненная критика очень скоро, во второй половине 1960;х годов, особо выделила проблему деревни и города. Дискуссии о характере решения этой темы в творчестве В. М. Шукшина приобрели особую остроту на фоне возродившихся как раз в данный период идеологических споров новых западников и неославянофилов. Полемика вокруг вопроса о принадлежности Шукшина к «деревенскому» направлению в литературе стала одним из заметных эпизодов этого конфликта8. В разное время, с разной степенью участия и в разной модальности проблему «Шукшин и деревенщики» обсуждали такие маститые и малоизвестные критики, ученые, литераторы, как сапогах // Шукшин В. Избр. произведения: в 2-х тт. М., 1975. Т. 1- Золотусский И. Познание настоящего // Вопросы литературы. 1975. № 10- Чалмаев В. Обновление перспективы. М., 1978; Кузнецов Ф. С веком наравне // Новый мир. 1975. № 2- Фомин В. Пересечение параллельных. М., 1976; Овчаренко Ал. Рассказы Василия Шукшина // Дон. 1976. № 1- Дедков И. Последние штрихи // Дружба народов. 1975. № 4.

6 Сиркес П. Подтверждение родства// Наш современник. 1971. № 6. С. 123.

7 С. М. Козлова. Рассказ «Срезал» в отечественной и зарубежной критике // Рассказ В. М. Шукшина «Срезал» Проблемы анализа, интерпретации, перевода. Коллективная монография. Барнаул, 1995. С. 11. о.

Ср., например, нашумевшую дискуссию о «деревенском» статусе прозы Шукшина, развернувшуюся в 1968 году на страницах «Литературной газеты».

B.Кожинов, М. Чудакова, А. Урбан, Л. Емельянов, М. Геллер, П. Сиркес,.

C. Залыгин, Е. Черносвитов, В. И. Коробов, В. Ф. Горн, Д. Немец-Игнашев, Е. Вертлиб, В. Е. Ветловская, В.К. Сигов9.

Не останавливаясь подробно на перипетиях данной дискуссии, отметим один общий момент в работах сторонников зачисления Шукшина в «деревенский» стан: определяя авторскую тональность, они говорят, как правило, о «серьезном», «истовом» отношении писателя к собственному материалу. Первым, по всей видимости, писателей «деревенского» направления (в том числе и Шукшина) назвал «серьезными» В. Кожинов в статье 1967 года с программным для новых славянофилов названием — «Ценности истинные и мнимые»: «В последнее время все более остро встает вопрос о „деревенской теме“ в литературе <.> Для ряда прозаиков <.> она имеет принципиальный характер, является, так сказать, не только темой, но и идеей. <.> В состав этой группы <.> я включил бы имена В. Белова, В. Марченко, Е. Носова, <.> В. Шукшина. Я выделяю этих писателей не столько потому, что они наиболее даровиты, но прежде всего потому, что они наиболее серьезны» (выделено автором. — О.С.)10. Пять лет спустя М. Чудакова в статье «Заметки о языке современной прозы» поставила в.

9 Кожинов В. Статьи о современной литературе. М., 1990; Чудакова М. Заметки о языке современной прозы // Новый мир. 1972. № 1- Урбан А. С подлинным верно // Звезда. 1974. № 4- Емельянов JI. Единица измерения // Наш современник. 1973. № 10- М. Геллер. Василий Шукшин: В поисках воли // Вестник русского христианского движения. Париж — Нью-Йорк — Москва, 1977; Сиркес П. Указ. изд.- Залыгин С. Трифонов, Шукшин и мы // Новый мир. 1991. № 11- Черносвитов Е. В. Деревня и город как символы жизни и смерти в прозе Василия Шукшина // Дальний Восток. 1993. № 6- Черносвитов Е. Пройти по краю. М., 1989; Коробов В. И. Василий Шукшин. М., 1988; Горн В. Ф. Указ. изд.- Nemec-Ignashev Diane. Vasily Shukshin’s «Srezal» and the Question of Transition // The Slavonic and east european review. Vol. 66. № 3. July 1988; Вертлиб E. Василий Шукшин и русское духовное возрождение. New York. 1990; Ветловская В. Е. Славянофильская концепция народа и Шукшин // Славянофильство и современность. С-Пб., 1994; Сигов В. К. Русская идея В. М. Шукшина. Концепция народного характера и национальной судьбы в прозе. М., 1999.

10 В. Кожинов. Указ. изд. С. 60−61. вину «деревенщикам» то самое свойство, которое известный критик расценивал как их заслугу. Любопытно отметить, что, сокрушаясь по поводу низкого стилевого качества современной литературы, исследовательница прибегает к той же лексике, что и В. Кожинов: «Мгновенная потеря чувства иронии, характерная для прозы самых последних лет, оказалась по-своему катастрофична. <.> На смену «иронической» школе приходят молодые литераторы, первыми же своими рассказами и повестями заявившие о тяготении к иной, глубоко «серьезной» авторской интонации <.> Не столько сам материал, сколько это новое «серьезное» и даже истовое отношение к нему сблизило сегодня многих литераторов и определило некоторые общие черты художественного языка современной «серьезной» прозы"11. Разворачивая данный тезис в анализе стилистических особенностей прозы писателя, М. Чудакова по сути отказывает ему в собственном стиле («.в своих рассказах Шукшин почти не претендует на то, чтобы слушали его самого. Он более всего озабочен разговорами своих героевон дает нам возможность выслушать все междометия, которыми обмениваются эти герои, переждать вместе с ними все паузы — словом, поприсутствовать при их частном разговоре"12) и — вполне в характере шукшиноведения 1960;70-х годов — выдвигает постулат о презумпции материала в произведениях писателя: «Автор набрасывает перед нами множество судеб — сложных, очень разных, литературе почти совсем не известных, — набрасывает крупными мазками. Его увлеченность, зараженность всеми этими судьбами, а не собственными декларациями, очевидна. И все же этот автор несколько подавлен своим материалом, всем виденным и слышанным <. .> многочисленные рассказы Шукшина.

11 М. Чудакова. Указ. изд. С. 227−228.

12 Там же. С. 221. вполне объединяются в некую большую книгу под названием «Что я.

13 видел. " .

Стушеваться перед собственным материалом можно только в том случае, если этот материал в высшей степени значителен и ценен. Идеология представителей «деревенского» направления в литературе базировалась на уверенности в обладании последней, окончательной истиной, важнейшим, существеннейшим смыслом. Ключевыми в этом контексте становятся слова «подлинный», «истинный», «значительный», «серьезный», «исконный», апеллирующие к сфере неотчуждаемых ценностей. Неудивительно, что, включенная в «деревенский» контекст, проза Шукшина приобретала свойства сакрального текста, которому можно вслед за самим автором только «внимать»: «.именно проблема подлинных человеческих ценностей явилась глубокой внутренней движущей силой таких книг, как «Сельские жители» В. Шукшина и «Привычное дело» В. Белова. <.> Все чувствуют присутствие в этих книгах какого-то особенного и необычайно важного смысла, выходящего далеко за пределы «деревенской темы» как таковой"14.

Нужно отметить, что рассмотренный в подобном ключе идейно, тематический план произведений Шукшина приходит в противоречие с особенностями его художественной манеры, как они описываются сегодня. В частности, попытка изобразить автора «серьезным», т. е. однозначно совпадающим с предметом изображения, звучащим в унисон собственному герою, никак не увязывается с таким, например, наблюдением: «.отголоски абсурдной иронии придавали Шукшину и его героям очарование и легкость. Они разговаривали — в отличие от персонажей других деревенщиков, которые вещали, в кульминационных моментах переходя на диалекты, от непонятности значительные. Сказать.

13 Там же. С. 233.

14 В. Кожинов. Указ. изд. С. 61. жене «Эх ты, акварель!» мог шукшинский, но не абрамовский механизатор"15. Истекшее десятилетие ознаменовано появлением нового, уже преимущественно специально-филологического, собственно научного подхода. Одной из первых свежие пути решения шукшиноведческих задач наметила Г. А. Белая, чьи работы «Антимиры Василия Шукшина» и «Парадоксы и открытия Василия Шукшина"16, посвященные анализу стилевых особенностей прозы писателя, стали, как характеризует их С. М. Козлова, «значительным шагом «внутрь».

17 поэтики Шукшина". Опираясь на известную концепцию М. М. Бахтина, исследовательница выдвигает положение о «карнавальной» природе шукшинского слова, реализуемой в словесной игре, суть которой — в смене ролей, «социальных масок»: своеобразном «травести», словесном «переодевании» героев.

Тезис Г. А. Белой о неоднозначности семантического поля произведений Шукшина, о существовании в них, наряду с лежащим на поверхности «миром», скрытых, неявных «антимиров», подлежащих реконструкции с помощью специального научного, а не критического инструментария, задал направление шукшиноведческих изысканий второй половины 1980;90-х годов. Важнейшим этапом на этом пути «в глубину» произведений писателя стала монография С. М. Козловой «Поэтика рассказов В.М. Шукшина». Отталкиваясь от мысли о чрезвычайно сложной повествовательной структуре в рассказах.

1 8.

Шукшина", С. М. Козлова, используя богатейший исследовательский аппарат, восстанавливает действительно весьма изощренную картину.

15 П. Вайль, А. Генис. Шестидесятые. Мир советского человека. М., 1998. С. 238.

16 Белая Г. А. Антимиры Василия Шукшина // Литературное обозрение. 1977. № 5- Белая Г. А. Парадоксы и открытия Василия Шукшина // Белая Г. А. Художественный мир современной прозы. М., 1983.

17 С. М. Козлова. Рассказ «Срезал» в отечественной и зарубежной критике // Рассказ В. М. Шукшина «Срезал» Проблемы анализа, интерпретации, перевода. Барнаул, 1995. С. 19. взаимодействия, сцепления множественных преи подтекстов в творчестве писателя, описывает принципы поэтики, систему авторских приемов работы с материалом.

Представление о сложности, семантической и функциональной неоднородности различных элементов в произведениях писателя XX века, положение об игровой, театральной его манере, о «карнавальной» логике развертывания смыслов в его творчестве было развито и конкретизировано в работах С.М. Козловой19, О.Г. Левашовой20, о 1.

П.Ф.Маркина. В исследованиях А. И. Куляпина, С. М. Козловой, О.В.

Тевс, В. И. Хомякова анализируется уровень символов в творчестве Шукшина. Проблемами исследования интертекстуальных аспектов прозы писателя занимались О. Г. Левашова, А. И. Куляпин, В. В. Десятов, Е.И. Конюшенко23.

18 С. М. Козлова. Поэтика рассказов В. М. Шукшина. Барнаул, 1993. С. 10.

19 С. М. Козлова. Что же жизнь — комедия или трагедия? (нравственно-эстетические основания шукшинской концепции «жизнь — театр») // Россия и театр Шукшина. Барнаул, 1997.

20 Левашова О. Г. Анализ шукшинского рассказа «Обида» в свете оппозиции «жизньтеатр» (Ф.М. Достоевский и В.М. Шукшин) // Россия и театр Шукшина. Барнаул, 1997; Левашова О. Г. Игровое начало в рассказах В. М. Шукшина // Творчество В. М. Шукшина. Поэтика. Стиль. Язык. Барнаул, 1994.

21 Маркин П. Ф. Шутовство как тип поведения героев в рассказах В. М. Шукшина // Алтай. 1994. № 3.

22 Куляпин А. И. Художественный мир Шукшина в символах // Творчество В. М. Шукшина в современном мире. Барнаул, 1999; А. И. Куляпин. Переправа / Дверь / Окно / Баня / Библиотека / Алкоголь / Погоня // Творчество В. М. Шукшина в современном мире. Барнаул, 1999; Тевс О. В. Семиотический аспект моделирования природы и социума в художественном мире В. М. Шукшина. Автореф. дис.. канд. филол. наук. Барнаул, 1999; Тевс О. В. Больница / Сердце / Дыхание / Болезнь / Шляпа / Курение // Творчество В. М. Шукшина в современном мире. Барнаул, 1999; Козлова С. М. Автомашина / Самолет / Техника // Творчество В. М. Шукшина в современном мире. Барнаул, 1999; Хомяков В. И. Образ печи в рассказах В. М. Шукшина // В. М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997.

23 А. И. Куляпин, О. Г. Левашова. В. М. Шукшин и русская классика. Барнаул, 1998; О. Г. Левашова. В. М. Шукшин и традиции русской литературы XIX века. Барнаул, 2001; Куляпин А. И. Интертекстуальность / Шукшин и русская литература XVIII века / A.C. Пушкин (в соавторстве с О.Г. Левашовой) / Ф. М. Достоевский (в соавторстве с О.Г. Левашовой) / Л. Н. Толстой (в соавторстве с О.Г. Левашовой) / В. М. Шукшин и зарубежная литература (в соавторстве с О.Г. Левашовой) // Творчество В. М. Шукшина в современном мире. Барнаул, 1999; В. В. Десятов. Шукшин и мудрецы.

Заметно прирастающее в последнее время количество крупных монографических работ свидетельствует о зрелости сегодняшнего шукшиноведения. Вместе с тем открытая исследователями в 1980;90-х годах сложность, многомерность, «искусственность» текстового пространства прозы Шукшина, а также постоянно повторяющиеся в трудах последнего времени положения о существенной роли «игровых», «театральных», нереалистических принципов его творчества со всей настоятельностью поставили вопрос о спецификации художественного метода писателя. Монографии А. И. Куляпина и О. Г. Левашовой «В. М. Шукшин и русская классика», А. И. Куляпина «Проблемы творческой эволюции В.М. Шукшина» отвечают современной потребности в научном осмыслении эстетических принципов писателя, которого в разное время и различные исследователи относили к соцреалистам, реалистам, (пост)модернистам. В своей работе А. И. Куляпину удалось разрешить данное противоречие введением в рисунок сложных переплетений шукшинских эстетических координат концепции динамики, эволюции его прозы. Такая точка зрения позволяет зафиксировать местоположение каждой из названных эстетических доминант в четкой системе периодизации творчества, писателя. Эволюция художественной манеры Шукшина представляется движением от соцреалистического канона ранних произведений (19 581 965 гг.) через реализм «новомировского толка» (1966;1968 гг.) к постмодернистским эстетическим тенденциям последних лет творчества писателя (1969;1974 гг.). «С первых шагов отстаивая право на самобытность <.> он постепенно приходит к мысли о том, что нехоженных троп в литературе немного. Перед писателем встает задача, духовные прототипы персонажа сказки «До третьих петухов») // «. Горький, мучительный талант». Сб. ст. Барнаул, 2000; В. В. Десятов. Маяковский // Творчество В. М. Шукшина в современном мире. Барнаул, 1999; Е. И. Конюшенко. Шукшин и Достоевский // В. М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1 997. как, не утратив своеобразия, влиться в русло общеевропейского литературного процесса. Шукшин достойно ответил на вызов эпохи. В поздний период творчества он действительно сумел подняться до высот культуры, создав ряд новаторских произведений, открытых в контекст.

24 мировои литературы" .

Подводя итог вышесказанному, можно утверждать, что сегодняшнее шукшиноведение дезавуировало миф о некоем неразъемном синкретизме писателя и материала его произведений и тем самым обратило дискуссионный вектор от идейно-тематических вопросов творчества Шукшина к проблемам методологического порядка. Вместе с тем постоянно повторяющиеся в актуальном научном контексте эпитеты, характеризующие художественную манеру Шукшина — «сложная», «игровая», «театральная», — закрепили представление о текстах писателя как о «сделанных», «искусственных», «сконструированных» — т. е., в конечном счете, культурных.

Нетрудно заметить, что в рамках означенных выше подходов сформировались противоположные точки зрения на творчество писателя. В работах 1960;70-х гг. сложился образ Шукшина-дидактика и традиционалиста, в то время как современные ученые скорее склонны видеть в писателе «артиста», новатора, модерниста, экспериментатора, -другими словами, склонны отмечать прежде всего «культурность» его творчества. На наш взгляд, подобная разноречивость требует к себе особого внимания и со всей настоятельностью ставит в повестке дня вопрос о взаимоотношениях Шукшина с культурой. Проблема культуры в аспекте изучения творчества писателя, одна из самых насущных в сегодняшнем шукшиноведении, обусловливает актуальность вопросов, поднятых в настоящей работе.

24 А. И. Куляпин. Проблемы творческой эволюции В. М. Шукшина. Барнаул, 2000. С 8.

Научная новизна данного исследования определяется постановкой вопроса о роли и масштабе функций контекста советской культуры в произведениях В. М. Шукшина. Следует отметить, что, хотя изучение творчества писателя в широком литературном и культурном контексте является сегодня одним из приоритетных направлений шукшиноведения, внимание ученых сфокусировалось, главным образом, на взаимоотношениях писателя с русской классикой XIX века25. Между тем именно советская ситуация, представляя собой ближайшее, непосредственное окружение писателя, формирует его отношение к культуре в целом и программирует направление и характер апелляций Шукшина к иным, более далеким культурным пластам.

Впервые советская культура в прозе писателя рассматривается в ее пространственном измерении. Нельзя сказать, чтобы шукшиноведение совсем проигнорировало довольно заметно представленную в творчестве В. М. Шукшина область советских смыслов, однако.

25 См., например: А. Е. Базанова. Традиции русской классической литературы (Ф.М. Достоевский, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Чехов) в прозе В. М. Шукшина. Автореф. дис.. канд. филол. наук. М., 1986; П. Ф. Маркин. Путь к человеку: традиции Ф. М. Достоевского в творчестве В. М. Шукшина // Алтай, 1987. № 1- С. А. Комаров. Сатирическая повесть для театра. «Энергичные люди» В. М. Шукшина в контексте русской комедии // В. М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1992; JI.T. Бодрова. «Чужое слово» как фактор поэтики в коротком рассказе В. М. Шукшина // В. М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1994; J1.T. Бодрова. Культура диалога с классикой в поэтике // В. М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997; Е. И. Конюшенко. Шукшин и Достоевский // В. М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1997; А. И. Куляпин, О. Г. Левашова. В. М. Шукшин и русская классика. Барнаул, 1998; О. Г. Левашова. В. М. Шукшин и традиции русской литературы XIX века. Барнаул, 2001 и др.

26 Геллер Л. Опыт прикладной стилистики. Рассказ В. Шукшина как объект исследования с переменным фокусным расстоянием // Wiener Slawistisher Almanach. 1979. № 4- Эшельман Р. Эпистемология застоя. О постмодернистской прозе В. Шукшина // Russian Literature XXXV (1994). North-HollandКозлова С. М. Поэтика рассказов В. М. Шукшина. Барнаул, 1992; Givens John D. Provincial polemics: folk discourse in the life and novels of Vasilii Shukshin. Ann Arbor, 1993; Куляпин A.M. Литературные мифы советской идеологии и шукшинская идеология мифов // Рассказ В. М. Шукшина «Срезал»: Проблемы анализа, интерпретации, перевода. Коллективная монография. Барнаул, 1995; Десятое В. В. Шукшин и мудрецы (духовные прототипы сказки «До третьих петухов») // «Горький, мучительный отсылки к ним носили вспомогательный, эпизодический характер, вследствие чего целостный семантический пласт распадался на дискретные идеологические элементы. В настоящей работе акцент поставлен на спациальных формах существования советской культуры, что позволило упорядочить соответствующий материал и впервые дало возможность рассмотреть рассредоточенные в текстах Шукшина советские значения как последовательную систему, функционирующую в рамках специфичного советского культурного пространства.

В то же время сами пространственные координаты шукшинской модели мира неоднократно вызывали исследовательский интерес. На разных этапах изучения художественного наследия писателя они.

27 заполнялись социальным (В.Ф. Горн, Е. Черносвитов),.

28 метафизическим (Н.Л. Лейдерман), онтологическим (А.Д. Вартаньянц,.

М.Д. Якубовская) содержанием. В аспекте собственно культурном пространственные модели в прозе Шукшина начали изучаться сравнительно недавно в рамках семиотического подхода к творческому.

30 наследию писателя (О.В. Тевс, А.Д. Хуторянская). Общим качеством этого ряда работ стало выявление в текстах писателя самых глубоких, талант." Сб. ст. Барнаул, 2000; Тевс О. В. Семиотический аспект моделирования природы и социума в художественном мире В. М. Шукшина. Автореф. дис.. канд. филол. наук. Барнаул, 1999; Осипов Б. И. Речевые стереотипы коммунистической пропаганды в творчестве В. М. Шукшина // В. М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1994; Конюшенко Е. И. Национальное, народное и «советское» в творчестве В. Шукшина // В. М. Шукшин. Жизнь и творчество. Барнаул, 1994. Как правило, исследователи отмечали полемику Шукшина с советской идеологией.

27 Горн В. Ф. «Материк» Василия Шукшина // Алтай. 1979. № 1- Черносвитов Е. В. Деревня и город как символы жизни и смерти в прозе Василия Шукшина // Дальний Восток. 1993. № 6- Черносвитов Е. Пройти по краю. М., 1989;

28 Лейдерман Н. Л. Движение времени и законы жанра. Свердловск, 1982; Лейдерман Н. Л. Мироздание по Шукшину // Урал. 1982. № 3.

29 Вартаньянц А. Д., Якубовская М. Д. О двух типах художественного пространства и времени в рассказах В. М. Шукшина // Филологические науки. 1984. № 4.

30 Тевс О. В. Семиотический аспект моделирования природы и социума в художественном мире В. М. Шукшина. Автореф. дис.. канд. филол. наук. Барнаул. 1999; Хуторянская А. Д. Картина мира в «малой» прозе В. Шукшина. Автореф. дис.. канд. филол. наук. Барнаул. 2000. базовых, архетипических для человеческих институтов пространственных структур, относящихся к культуре в самом широком, общеродовом понимании. Ничуть не умаляя заслуг этого направления, все же заметим, что к настоящему моменту назрела необходимость в конкретизации. Настоящая работа вызвана потребностью специфицировать пространственные формы в аспекте их принадлежности к одной и совершенно определенной культурной модели — советской.

В диссертации впервые предпринята попытка выявить связь между пространственными манифестациями культуры, как они представлены в произведениях писателя, и эстетическими основаниями его творческой манеры.

В основе исследования лежит рабочая гипотеза: негативная реакция писателя на советский культурный контекст при ближайшем рассмотрении оборачивается недоверием ко всей сфере культурных установлений. Явившееся результатом такой позиции желание преодолеть культуру разворачивается в произведениях Шукшина в поиск подлинных, неотчуждаемых ценностей и, переходя в область эстетической рефлексии, со временем приводит к усложнению творческой манеры писателя.

Цель данной работы заключается в том, чтобы описать смысл и характер функционирования пространственных презентаций советской культуры в прозе В. М. Шукшина в свете взаимоотношений писателя с культурой как таковой. Объектом исследования является художественная проза В. М. Шукшина. Предмет исследования составляет пространство советской культуры в художественном мире писателя.

Поставленной целью определяется ряд частных задач настоящей работы:

1. реконструировать состав советской топографической культурной модели вкупе с ее идеологическим наполнением в произведениях В. М. Шукшина;

2. выявить способы презентации пространственных реалий советской культуры, к которым прибегает В. М. Шукшин, и соотнести их с мировоззренческими позициями писателя;

3. описать представленные в творчестве Шукшина альтернативные пространственные модели, зафиксировать их функции в рамках шукшинской оппозиции «культура / не культура»;

4. определить содержание и роль архитектурных образов в прозе В. М. Шукшина как одной из форм манифестаций советской культуры;

5. описать логику эволюции «архитектурного текста» в творчестве писателя в связи с характером изменений его методологических принципов.

Методологическую основу исследования составили работы отечественного и западного направлений семиотики, в которых было сформулировано и разработано положение о знаковой природе культуры. Предложенное отечественной структурно-семиотической школой определение культуры и ее установлений как «вторичных.

31 моделирующих семиотических систем" (В.Н. Топоров, В.В. Иванов), как системы кодификации, нормативных предписаний (Ю.М. Лотман,.

Б.А. Успенский и др.) оказалось созвучно исследованиям соответствующей проблематики в рамках французского крыла.

31 Иванов В. В., Топоров В. Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М., 1965.

32 Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3-х т. Таллинн, 1992; Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М., 1992; Успенский Б. Л. Избр. труды: в 2-х тт. М., 1994. л л семиотики. В работах Р. Барта было высказано предположение о репрессивной природе языка, обусловленной его знаковой сущностью. Соответственно, специфика эстетической деятельности определяется стремлением художника «переиграть знак» — с тем, чтобы освободиться от навязываемых им смыслов. В работах Ж. Бодрийяра, М. Фуко34 проблема возможности человеческой свободы в ситуации тотального семиозиса обсуждалась уже применительно не только к области искусства, но и ко всей сфере человеческой институциональной деятельности. Данная научная парадигма закрепила представление о репрессивной природе культуры, связанной с ее способностью к означиванию.

Этот же круг вопросов волнует представителей относительно недавно сформировавшегося советологического направления. В работах, представляющих данную исследовательскую парадигму (К. Кларк,.

Х.Гюнтер, Б. Гройс, И. Смирнов, Е. Добренко и др.) постструктуралистский подход разворачивается в анализе советской культуры тоталитарного периода, что, конечно, значительно.

33 Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989; Барт Р. Мифологии. М., 1996.

34 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997; Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. М., 1999; Фуко М. Рождение клиники. М., 1998; Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб, 1994.

35 Кларк К. Сталинский миф о «великой семье» // Вопросы литературы, 1992. Вып. 1. Гюнтер X. «Сталинские соколы» // Вопросы литературы. 1991. № 11−12- Гюнтер X. Поющая родина (Советская массовая песня как выражение архетипа матери) // Вопросы литературы. 1997. Июль — август (№ 4) — Гройс Б. Полуторный стиль: социалистический реализм между модернизмом и постмодернизмом // Новое литературное обозрение. 1995. № 15- Гройс Б. Утопия и обмен: Стиль Сталин. О новом. Статьи. М., 1993; Смирнов И. П. Психодиахронологика. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М., 1994; Смирнов И. П. Человек человеку — философ. СПб., 1999; Пятигорский А., Смирнов И. О времени в себе // Независимая газета. 1995. 10 ноябряДобренко Е. Искусство социальной навигации (Очерки культурной топографии сталинской эпохи) // Wiener Slawistischer Almanach. 45 (2000). актуализирует спектр значений власти, принуждения, насильственного преобразования. Вместе с тем, в центре внимания оказывается так называемая «культурная мифология» — комплекс базовых для конкретной культурной модели идеологем.

Данные положения, обсуждаемые в рамках вышеозначенных теоретических направлений современной гуманитарной мысли, послужили методологической основой настоящей диссертации.

Методы исследования. В рамках семиотического подхода в работе используются структурно-семиотический и культурологический анализ.

Материалом настоящей диссертации послужили литературные произведения В. М. Шукшина (романы, рассказы, повести, киноповести), публицистика, интервью, наброски, а также привлекавшиеся по мере необходимости мемуарные источники.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В творчестве В. М. Шукшина находит отражение специфичная модель советского культурного пространства, явившаяся результатом действия особой советской «топографической мифологии»;

2. Конструируя в своих произведениях советский образ страны, писатель одновременно корректирует, смещает его ценностные доминанты, подвергает инверсии основные идеологические позиции и тем самым отчуждает область советских культурных значений;

3. Негативное отношение Шукшина к советским культурным тенденциям конца 1950;70-х гг. связано с отторжением всей сферы культурных установлений и обусловливает характерное для писателя стремление наметить другую, вне-культурную систему ценностейэтой задаче отвечает предложенная.

Шукшиным пространственная модель, концептуальной доминантой которой становится топос дома;

4. Семантическое наполнение, роли и функции архитектурной образности в прозе Шукшина служат индикатором его оценки советской культуры;

5. На раннем этапе творчества образы строительного ряда заимствуются писателем из области соцреалистического канона искусства, в рамках которого они получили широкое распространениеманера подачи архитектурной метафорики демонстрирует пока еще некритическое отношение Шукшина к советским культурным и политическим институтам;

6. В середине 1960;х гг. мировоззренческие взгляды Шукшина приобретают перспективу эстетической рефлексии: резкая негативная позиция, которую писатель в это время занимает по отношению к советской культуре, связана с осознанием ее репрессивного характера, который, в свою очередь, обусловлен знаковой, симулятивной природой культуры как таковойна данном этапе творчества манера писателя определяется намерением в рамках собственного текста отменить или «преодолеть» символ, о чем свидетельствует способ презентации архитектурных образов;

7. К концу 1960 — началу 1970;х гг. эстетические принципы писателя вновь претерпевают изменение: на смену попыткам «преодолеть» знак приходит стремление «переиграть», дискредитировать и дезавуировать его, что определяет условность, «театральность» поздних произведений Шукшина.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры теории, истории и методики преподавания литературы Алтайского государственного университета. Отдельные положения работы использованы в работе над энциклопедическим словарем-справочником «Творчество В. М. Шукшина». Материалы диссертации легли в основу докладов, прозвучавших на IV Всероссийской научно-практической (Барнаул, 1997), V Международной юбилейной научной (Барнаул, 1999), VI Всероссийской (Барнаул, 2002) конференциях «В. М. Шукшин. Жизнь и творчество», а также в рамках межвузовского семинара молодых ученых (Барнаул, 1998). Основные положения диссертации отражены в 13 публикациях общим объемом более 4,5 п.л. Материалы исследования использованы при чтении спецкурса «Современный литературный процесс».

Заключение

.

Подводя итоги настоящей работы, отметим прежде всего, что выбор аспекта изучения творчества В. М. Шукшина — в контексте советской культуры 1950;х — начала 60-х годов — показал свою актуальность и правомерность. Учет ближайшего культурного окружения позволил, как нам хотелось бы верить, сделать очевидным то обстоятельство, что соотносимый с мировоззренческими позициями писателя идейно-тематический план его произведений, равно как и эстетические ориентиры автора «Любавиных», оказываются так или иначе связаны с парадигмой значений и способами само осуществления современной ему культурной модели. Предпринятое исследование позволило описать характер взаимоотношений писателя и советской культуры указанного периода, а также определить те формы, в которые выливается в его творчестве данное взаимодействие. Проведенный анализ дал возможность рассмотреть проблематику прозы Шукшина в новом ракурсе, выявить обойденные вниманием исследователей моменты и одновременно уточнить и углубить некоторые уже известные положения, касающиеся и тематики творчества, и особенностей его художественной манеры.

Мир, который открывает читателю шукшинская проза, — это мир советского человека, советское культурное пространство конца 1950;хначала 1970;х гг., формирующее в своих пределах достаточно специфический спациальный самообраз. В поисках способов автореализации, самоосуществления живая, действенная советская культура обращается к пространственным координатам социалистической державы, наполняя их актуальным идеологическим содержанием, делая небезотносительными к области своих смыслов и в итоге преображая реальную географию страны в продукт собственной активности — культурную топографию.

Такое особым образом преобразованное, трансформированное пространство и составляет мир, окружающий шукшинских персонажей. В произведениях писателя находит отражение тот образ страны, та модель советского пространства, которая явилась результатом действия особой «топографической мифологии». Вместе с тем нетрудно заметить складывающееся на уровне топографической рефлексии отчужденное, в целом негативное отношение Шукшина к советской культуре. Так, конструируя в своем творчестве модель советской вселенной, писатель одновременно корректирует, «поправляет» ее собственной картиной мира, тем самым смещает пространственные и ценностные ее доминантыпредставляя данную модель сквозь призму восприятия «наивного», «некультурного» героя, он подвергает характерной инверсии основные советские идеологические позиции. Подобная негация, как мы постарались показать, обусловлена реакцией писателя на ведущие тенденции внутренней москва-центричной политики конца 1950;х — начала 70-х гг., тенденции, направленные на агрессивное социальное и культурное преобразование пространства советской периферии. В то же время провоцирующие неприязнь Шукшина специфические аспекты советской культурной динамики середины XX века представляют собой только частный случай общих, типологических свойств культуры как таковой — нормативной, репрессивной по своей сути.

Данным обстоятельством объясняется, как нам хотелось продемонстрировать, стремление писателя вывести своего персонажа за пределы модальности культуры, поставить его вне парадигмы культурных значений, ценностей и предписаний. С этой целью Шукшин формирует в своих текстах иную, альтернативную советской — и вообще культурной — пространственную модель, концептуальным центром которой становится образ дома. В творчестве писателя дом соотносится с неинституциональным, естественным, со-природным способом вхождения человека в мир и пребывания в нем и, соответственно, актуализирует иную, нежели та, что связана с культурой, область значений (природа, семья, род и т. д.). В то же время, как показывает анализ, изображая топос дома, Шукшин повторяет сумму хорошо знакомых культуре идей и оказывается к традиции ближе, чем в какой-либо иной тематической области своего творчества. Этот факт ставит под сомнение итог предпринятой писателем попытки освободиться от культуры при помощи прямой идеологической полемики с ней. Отказ от культуры в данном случае вылился только в отрицание частной советской культурной модели и повлек за собой реставрацию другой.

Совершенно иную, нежели дом, концептуальную нагрузку несет в творчестве В. М. Шукшина комплекс архитектурных образов. В отличие от дома, архитектура апеллирует к социальной, институциональной ипостаси человека, пребывающего в пространстве культуры. Получившие широкое распространение в советскую эпоху, ставшие, в каком-то смысле, знамением времени, образы «строительного» ряда служат в произведениях Шукшина своеобразным индикатором его отношения к советской культуре в целом.

Проведенное исследование позволило утверждать, что в восприятии и оценке советской культуры писатель проходит значительную эволюцию. Одновременно претерпевает изменения характер использования им архитектурных мотивов, манера подачи темы строительства. На раннем этапе творчества архитектурная образность заимствуется Шукшиным вкупе с соцреалистическим каноном искусства, в рамках которого, в свою очередь, обращения к строительной метафорике стали общим местом. Первый роман писателя,.

Любавины", демонстрирует его некритическое отношение к советским культурным и политическим установлениям. Проблема самоопределения, стратификации собственной мировоззренческой позиции еще не встает перед создателем «Любавиных" — соответственно тема строительства, составляющая, на наш взгляд, сюжетный и концептуальный стержень романа, не достигает пока уровня авторской рефлексии. Но хотя сам Шукшин в этот период скорее склонен игнорировать семиотический потенциал данной темы, символика, тем не менее, исподволь, ненамеренно проникает в текст романа и существенно обогащает его в художественном аспекте, превращая этот вполне линейный и плоский образчик соцреалистического искусства в «сложно построенный смысл» (Ю.М. Лотман).

После «Любавиных» мировоззрение Шукшина претерпевает значительный слом. Середина 1960;х гг. — время, когда писатель занимает очень резкую позицию по отношению к советской культуре, о чем свидетельствует продолжение романа, вторая книга «Любавиных». В этом произведении архитектурная тема представлена уже совсем в другом свете. Мотив стройки теперь прочно связывается с областью «советского», становится знаком негативных культурных, тенденций эпохи. Вместе с тем, заостряя социальную критику советской действительности, Шукшин постепенно углубляет свое понимание специфики культуры как таковой и выходит к представлению о ее знаковой, условной, симулятивной природе. Начиная со второй половины 1960;х гг. социальные, политические, мировоззренческие взгляды писателя, рассредоточенные в тематической плоскости его произведений, приобретают перспективу эстетической рефлексии. Шукшинская социальная критика советской культуры, искажающей, вытесняющей подлинные (в восприятии писателя) ценности, оборачивается, как нам хотелось показать, его желанием воскресить это подлинное" в пространстве собственных текстов. Характер подачи Шукшиным архитектурных образов — культурных знаков и, в то же время, знаков, индексов культуры — отныне определяется, как продемонстрировал анализ, эстетической «борьбой за реальность», стремлением «преодолеть», а позднее — «переиграть» культуру, что в конце концов приводит писателя к «театральным», условным принципам творчества.

В современном шукшиноведении до сих пор ведутся дискуссии о правомочности причисления художественного наследия писателя к постмодернистским направлениям искусства конца XX века. По всей видимости, вряд ли сегодня можно игнорировать то обстоятельство, что поздние, итоговые произведения писателя построены скорее в соответствии с логикой игры, чем с логикой жизни. В то же время, возможно, не так уж далеки от истины те исследователи, которые, ссылаясь на некоторые мировоззренческие декларации самого писателя, сравнивая шукшинское творчество с безусловно экспериментальными произведениями таких его современников, как А. Битов, В. Аксенов, И. Бродский и т. д., склонны исключать имя писателя из этой парадигмы искусства. На наш взгляд, именно апелляция к «подлинному»,. а не «мнимому», «реальному», а не сымитированному, в высшей степени актуальная в контексте советской культуры 1960;х — 1970;х гг., сместившись на уровень эстетической рефлексии писателя, обусловила характер его поздних произведений — условных, «сделанных», «построенных», иначе говоря — «культурных».

Настоящее исследование не претендует на полноту охвата того обширного круга вопросов, которые возникают в связи с постановкой проблемы взаимоотношений творчества В. М. Шукшина и ближайшего советского культурного окружения. Рамки данной работы не позволили исчерпывающе рассмотреть весь комплекс пространственных манифестаций советской культуры, как они представлены в произведениях писателя. Вместе с тем советская культура предусматривает, конечно, кроме пространственных и другие формы самоосуществления, изучение которых применительно к творчеству Шукшина в перспективе намечает богатейший спектр направлений дальнейших исследований.