XIV век ознаменован значительными изменениями как в культурной, так и в языковой ситуации в южных и восточных славянских землях. В XIIIXIV вв. Византия, а вслед за ней Болгария и Сербия переживают культурный подъем, затронувший разные области духовной жизни: богословие в виде учения монахов-исихастов, иконопись, литературу, книжный язык. Именно в это время в Византийской Православной Церкви осуществляются литургические реформы, в результате которых формируется новый тип обряда, до настоящего времени определяющего литургическую жизнь Православной Церкви [Пентковский 1993, с. 217]. Важнейшим событием в этой связи стала замена действовавших церковных уставов. Церковный устав является систематическим регулятором порядка служб суточного, триодного и месяцесловного круга, это одна из позднейших богослужебных книг, созданная в то время, когда три перечисленные порядка уже сложились и каждый из них получил устойчивый вид. Устав не создает ничего нового относительно содержания службы, а, опираясь на уже существующий служебный материал, упорядочивает его и регулирует его использование в течение церковного года [Мансветов 1885, с. 1]. В процессе реформирования богослужебной практики в Византийской Церкви был принят Иерусалимский Типикон (далее — ИТ), пришедший на смену Типикону Алексея Студита.
ИТ появился в палестинских монастырях в X — XI вв., в XI — XII вв. он был переведен с греческого на сирийский, арабский и грузинский языки. Позже, во второй половине XIII в., ИТ становится основным регулятором богослужения в константинопольской и афонской монастырской и соборно-приходской практике. И в Византии, и в славянских странах богослужебную реформу, связанную с переходом на новый устав, отличало стремление унифицировать и кодифицировать богослужебную практику: именно в это время в Константинополе создается подробнейший свод предписаний, регулирующих совершение евхаристии и ежедневных богослужений, который сразу же передается славянам. В рукописных источниках эти предписания соединяются с именем патриарха Филофея (1354−1357, 13 641 376), который, несомненно, способствовал их повсеместному распространению, хотя высказывается мнение, что первоначально они были составлены в Константинополе еще в правление патриарха Афанасия I (12 891 293, 1303−1309) [Мейендорф 2000, с. 421 — 425]. Формируется соответствующий комплекс богослужебных книг, использование и состав которого определял ИТ: Минеи служебные, Триоди Постная и Цветная, Октоих, Часослов, Евхологий, Псалтирь, Апостол и Евангелие служебные. Новые богослужебные книги отличались от предшествующих главным образом по структуре, набору и организации текстов, тогда как сами тексты большинства канонов, стихир и тропарей существенно не отличались от использовавшихся ранее [Пентковский 2004, с. 161]. Возникла также необходимость составить текст, устанавливающий последование литургии, и в середине — второй половине XIV в. на Афоне появляются два нормативных текста, тесно связанных с новой литургической традицией, определявшейся ИТ. Один из них определял особенности совершения всенощного бдения, утрени и вечерни (Дкхта^стг]<- ^?poStаxov^а<-),. Другой текст, получивший впоследствии широкое распространение в Византии и за ее пределами, регламентировал совершение литургии (AiaTa^tтг)<- Qs? a<- Xeiuoupyiat-)2. Авторство или окончательная редакция этих текстов и приписывается игумену Великой Лавры на Афоне Филофею Коккину [Jacob 1968, 441 — 442- Taft 1988, 191 — 194], ставшему позднее митрополитом Гераклеи и затем.
1 Издание греческого текста: [Goar 1730, с. 1 — 8].
2 Издание греческого текста см.: [ТрестееХас- 1935, с. 1 — 16]. константинопольским патриархом (1353 — 1354/5 гг., 1364 — 1376 гг.). В число трудов патриарха Филофея входят также гимны, каноны и другие песнопения различных циклов — ежедневного, недельного, годового и пасхального. Так, Филофей не только составил службу в честь св. Григория Паламы, которого канонизировал в 1369 г., а также сочинил несколько других литургических и агиографических текстов. Поскольку у Филофея были постоянные связи со славянскими странами, его гимны и молитвы были переведены на славянский язык еще при его жизни — либо в Болгарии, либо на Руси [Прохоров 1972, с. 120 — 149]. Авторитет патриарха Филофея и однородность византийской литургической традиции в Палеологовский период, которая на всей территории Империи регламентировалась ИТ, способствовали скорому принятию Устава Божественной Литургии (Диатаксиса) в Константинополе [Пентковский 2004, с. 15 8].
Новый Устав (ИТ) получает широкое распространение и на Афоне, где находилось большое количество как греческих, так и славянских монашеских центров. Изменения в византийской литургической традиции, связанные с переходом на ИТ, оказали влияние и на славянскую литургическую традицию, которая находилась в непосредственном контакте с византийской и представляла собой традицию-реплику по отношению к византийскому оригиналу [Пентковский 2001, с. 72 — 80]. Вскоре на Афоне появляются первые славянские переводы ИТ. В первой половине XIV в. в Великой Лавре св. Афанасия старец Иоанн впервые, как считают исследователи, осуществляет перевод на болгарский язык Типикона, а также новых служебных Евангелия и Апостола, Служебника, Псалтыри, Минеи и Октоиха [Сырку 1889, с. 456 — 457]. Этой редакции принадлежит болгарская рукопись ИТ XIV в. из Иерусалимской патриаршей библиотеки (Jerusalem, Orthod. Patr. Slav. 133), а также болгарский список XIV в., хранящийся в Софии (ЦИАИ.
3 Описание см. в [Красносельцев 1888, с. 16−17].
201, л. 1 — 235). Другой болгарский монах — старец Иосиф — переводит Постную и Цветную Триоди [Попов 2004, с. 175]. В 1319 г. ИТ был переведен по указанию сербского архиепископа Никодима («Никодимов типик», известный в списках XIV в. ГИМ Воскр. перг. 9- РНБ F.п.1.93- Sin. Slav. 30- БМС 173 — Бечкеречский типик и др.). В 1331 г. иноком Романом был выполнен второй сербский перевод ИТ для Хиландарского монастыря на Афоне (известен в списках XIV в. РНБ, F.n.1.26- РГБ, Сев. 27 и др.) [Пентковский 2004, с. 153 — 171].
Итак, южными славянами ведутся активные переводческие и редакторские работы в книжных центрах на Афоне, в Константинополе, а вслед за тем в Сербии и столице II Болгарского царства Тырнове. Афон был более древним и традиционным центром распространения славянских рукописей. С X века Святая Гора стала не только местом молитвы и созерцания, но также очагом культурного обмена между греческими, славянскими, грузинскими, сирийскими и даже латинскими монахами.
История Афона в XIV веке ознаменовалась возрождением исихазма, а также увеличением числа монахов из славян, что было связано, в основном, с господствующим положением Сербии на Балканском полуострове. Тесная связь между Афоном и Сербией установилась еще со времен св. Саввы, основателя сербской церкви, который начинал свой путь на Афоне. Сербский.
Хиландарский монастырь на Афоне превосходил Зографский монастырь, своего болгарского соперника, и по интенсивности византийско-славянских сношений, и по количеству переписываемых славянских рукописей.
Мейендорф 2000, с. 425 — 427]. Болгарский патриарх Евфимий Тырновский.
1375 — 1393 гг.), проведший долгое время на Афоне и ставший свидетелем изменений в афонской церковной практике, проводит реформу богослужения в Болгарской Церкви. Наряду с литургическими реформами в Болгарии начинается деятельность по исправлению церковных книг. Книжные нормы, канонизированные деятельностью патриарха Евфимия и его учеников, тесно 6 связаны с нормализаторской деятельностью книжников предъевфимиевского периода, афонских книжников. Впоследствии при Евфимии в Болгарии появляется вторая болгарская редакция ИТ, в основу которой был положен первый перевод старца Иоанна, эта редакция известна в так называемом Черепишском типике (София, XIV в. ЦИАИ 44). В соответствии с новым уставом формируется и новый комплекс богослужебных книг, а также составляется болгарская редакция Устава литургии Иоанна Златоуста. Таким образом, столица болгарской империи царя Иоанна Александра (1331 — 1371 гг.) Тырново также являлось центром распространения в славянском мире византийских идей, текстов и авторов.
В XIV в. возобновились прерванные монголо-татарским нашествием связи Руси с Афоном и Константинополем, крупнейшими в то время центрами культурных контактов между греками, болгарами, сербами и русскими. Под влиянием нововведений в византийской и южнославянской.
Церкви первой половины XIV века изменения произошли и в богослужебной традиции Русской Церкви. Здесь литургическая реформа осуществлялась во второй половине XIV века. Эта эпоха является переходной эпохой в древнерусской культуре, что ярче всего проявилось в письменности: в это время происходят заметные изменения в репертуаре древнерусской книжности, оформлении рукописей, их почерках, графики и орфографии.
Характеристика этих перемен была сформулирована А. И. Соболевским, которым был предложен и термин «второе южнославянское влияние», обозначающий совокупность данных изменений и указывающий на их источник. Основные перемены, происходящие на Руси в XIV — XV вв., заключаются, во-первых, в увеличении корпуса текстов за счет новых переводов и редакций, выполненных южнославянскими книжниками на протяжении второй половины XIII — первой половины XV вв. «Прежде всего это тексты, связанные прямо или косвенно с заменой в церковной практике.
Студийского устава Иерусалимским, и значительное число сочинений, 7 относящихся к монашеской жизни и аскетической практике" [Турилов 1998, с. 321]. Итак, на Руси за 1350−1450 годы количество византийских сочинений, доступных в переводах, удвоилось, и в огромной степени это произошло благодаря болгарским переводам, привезенным на Русь. Более чем кто-либо такому заимствованию переводов способствовал митрополит Киприан, он был болгарином по происхождению, сподвижником и ставленником патриарха Филофея, самолично потратил много труда на перевод греческих текстов, переписку рукописей и распространение византийских идей и традиций на Руси4. Во-вторых, изменения произошли и в составе употребляющихся в древнерусских рукописях графем, орфографии и языке, которые состоят в появлении и распространении в древнерусской письменности ряда южнославянских (в первую очередь среднеболгарских) особенностей. В-третьих, в число изменений входит распространение младшего полуустава, возникшего под влиянием южнославянских по происхождению полууставных почерков и вытеснившего из употребления восточнославянские почерки — устав и старший полуустав. Наконец, происходят изменения в оформлении восточнославянских рукописей: распространение балканского, неовизантийского орнамента, вязи в заголовках, фигурного завершения в текстах [Гальченко 2001, с. 325 — 326].
При всей важности различных аспектов второго южнославянского влияния главным является распространение в восточнославянской письменности корпуса новых текстов. Оригинальные южнославянские сочинения имеют в них очень скромное место, особенно если не включать в.
4 Фигура митрополита Киприана ярко выделяется на фоне церковной, культурной и политической жизни Руси. Византийско-русские связи, отношения с католическим западом, историографическая, агиографическая и литургическая практика эпохи отмечены его личностью и идеями, которые, подобно идеям самого патриарха Филофея, основывались на принципе единства «византийского православного содружества» и будущей Руси — от Карпат до Волги — как неделимого целого [Мейендорф 2000, с. 466 -471]. их число тексты, созданные южнославянскими авторами на Руси — Житие, служба и похвальное слово митрополиту Петру митрополита КиприанаСлова Григория Цамблакажития и службы, написанные Пахомием Логофетом. Обмен текстами между православными славянскими литературами происходит почти исключительно в рамках круга памятников с общехристианской либо общеправославной тематикой. Оригинальные памятники участвуют в процессе литературного обмена, если они посвящены соответствующей тематике, либо входят в макротекст устойчивого состава (службы в составе служебных Миней, краткие жития в составе Пролога, похвальные слова в составе Торжественника), или, наконец, являются вспомогательными (служебными) текстами (предисловие, послесловие) при каком-то крупном памятнике. Именно появление корпуса новых текстов и знаменует собой начальный этап второго южнославянского влияния, тексты предшествуют всем прочим признакам явления [Турилов 1998, с. 322 — 323]. Следует отметить, что большинство византийских текстов, переведенных после крещения Руси, носило религиозно-церковный характер5. Тем не менее, в XIV веке был произведен еще более строгий отбор и переводились исключительно литургические тексты и произведения монашеской духовности, в том числе агиографические, патристические (в частности, исихастские) сочинения.
Отмечается, что начало изменений в графико-орфографических системах древнерусских рукописей близко по времени к появлению новых текстов. Между появлением этих текстов в древнерусской письменности и началом изменений в графике и орфографии проходит, по подсчетам.
5 Так, в житии Мефодия сказано, что первоучитель перевел на церковно-славянский язык все библейские книги (за исключением Маккавеев), однако полностью и в большом числе древних списков до нас дошла только Псалтирь. Другие же книги Кирилло-Мефодиевского происхождения сохранились лишь во фрагментах — в так называемых паремгшных чтениях, или перикопах (текстах, которые устав предписывал прочитывать вслух). Подробнее об этом см. [Верещагин 2000, с. 72 — 73].
М.Г.Гальченко, около десяти лет. В рукописях, написанных восточнославянскими писцами на Афоне и в Константинополе, этот интервал еще меньше. При этом изменения в графике и орфографии в конце XIV века наблюдаются почти исключительно в рукописях, содержащих новые для Древней Руси тексты и редакции. С 80-х годов XIV века графико-орфографические изменения появляются в рукописях, созданных восточнославянскими книжниками на Афоне и в Константинополе (например, в Диоптре инока Филиппа 1388/89 гг.). Рукописи этого времени, созданные на территории Руси, включая и новые тексты, еще не содержат таких инноваций. В большинстве русских рукописей, написанных за последнюю четверть XIV века, изменения графики и орфографии очень незначительны. С начала XV века число древнерусских памятников с графико-орфографическими признаками второго южнославянского влияния увеличивается. Немного позднее, примерно с 10 — 20-х годов XV века, признаки второго южнославянского влияния в области правописания отмечаются уже и в рукописях с традиционными для древнерусской книжности текстами [Гальченко 2001, с. 333 — 334]. Таким образом, значение второго южнославянского влияния заключается в начале последовательной книжной справы на Руси.
Изучая причины возникновения и распространения второго южнославянского влияния в древнерусской письменной традиции, авторы современных работ по этому вопросу приходят к выводу, что основные стимулы этого процесса лежали во внутреннем развитии, потребностях собственно русской книжности и культуры в целомэтот процесс не представлял собой механический перенос изменений в южнославянской и византийской культурах на культуру Руси. Как отмечает Б. А. Успенский, второе южнославянское влияние не связано с иммиграцией южных славян и не может рассматриваться как непосредственное перенесение южнославянских книжных реформ на русскую почву, причины его ю возникновения следует искать в самой России. Этой внутренней, а не внешней причиной явилось стремление русских книжников обновить свою письменность, очистить свой литературный язык от всего того, что могло бы рассматриваться как порча этого языка. Основная роль в этом процессе принадлежала, таким образом, не южнославянским учителям, а самим русским книжникам. Южнославянский извод церковнославянского языка послужил той моделью, на которую ориентировались русские книжники. «[Успенский 2002, с. 275]. По мнению А. А. Турилова, «асинхронность проявления отдельных элементов «второго южнославянского влияния», наиболее ранним среди которых являются новые тексты (в южнославянских переводах), не оставляет сомнений в причинах явления. Оно вызвано потребностями новых общежительных монастырей в аскетической литературе и монашеских руководствах и сменой церковного устава». «Последняя четверть XIV — первое десятилетие XV в. (для Новгорода — 1420-е годы) — период распространения новых текстов, переведенных южными славянами, в восточнославянской письменности» [Турилов 1998, с. 324,329].
На Руси появление и распространение новых текстов, таким образом, также связано с изменениями в церковной практике, а именно с принятием.
Иерусалимского Типикона в Русской Православной Церкви. Одним из первых таких текстов явился текст самого устава, славянские переводы которого появляются и распространяются на Руси. Так, с XIV века на Руси были известны все южнославянские переводы ИТ: редакция старца Иоанна, переработка которой содержится в рукописи РГАДА ф.381 № 45.
Пентковская 2004, с. 240], сербские редакции Никодима и Романа, евфимиевская редакция, на основе которой создаются русские переводы ИТ.
Так, одним из представителей поздней русской традиции, восходящей к евфимиевскому переводу, является список ГИМ, Усп. 5-перг. (XV в.), содержащий редакцию ИТ, сформированную уже при митрополите Киприане.
Пентковский 1993, 235]. Деятельность московского митрополита Киприана.
11 во многом способствовала прочному введению нового устава в богослужебную практику в XV веке и согласованию с ним имевшихся богослужебных книг [Мансветов 1885, с. 274−275, Мансветов 1882, с. 7]. Помимо русских редакций на основе евфимиевского перевода, известна также русская рукопись рубежа XIV — XV вв. из бывшей коллекции П. Фекулы (Fekula VI), в которой содержится еще одна особая версия ИТ [Пентковская 2006, с. 147].
Ко второй половине XIV в. относится особая, ранняя редакция ИТ далее — ИТ-р), представленная в двух русских списках из собрания.
Синодальной библиотеки: ГИМ, Син. 329 (XIV в.) и ГИМ Син. 328 (XIV в.).
Она имеет локальный характер, не имеет прямой зависимости от южнославянских образцов и обнаруживает влияние Студийского устава.
Мансветов 1885, с. 274]. О «местно русском» характере данной редакции свидетельствует присутствие в месяцеслове ИТ-р русских памятей, в частности, запись в Син.329 о кончине св. Петра, митрополита Московского.
Этот факт, наряду с фактом наличия на полях Син. 329 известия о кончине св. Алексея, митрополита Московского, сделанного более поздним почерком, а также некоторыми другими литургическими особенностями показал, что рукопись была создана в Москве и имеет отношение к кремлевскому Чудову монастырю и, таким образом, к деятельности устроителя этого монастыря, самого митрополита Алексия [Пентковский 1993, с. 221−224]. Графикоорфографические особенности (отсутствие орфографических южнославянизмов) и особенности лексики, использованной в редакции, также свидетельствуют о ее локальном характере и времени создания — до второго южнославянского влияния в области орфографии. Анализ лексического состава этого перевода выявил его независимость от соответствующих южнославянских текстов и позволил указать на следующие характерные признаки: 1) наличие характерных лексических русизмов, относящихся к сфере литургической терминологии (вты^одъ для обозначения.
12 входа священнослужителей в алтарь в соответствии с греческим £1стооо<-, жсыьуюгъ для перевода названия книги, содержащей уставные чтения, сороунны — «сороковой день после смерти, когда совершается церковное поминовение усопшего») и древних вариантов, которым в южнославянских редакциях соответствуют «новые» варианты (каныоула'ЫН для греческого fAOvoyevY]!- в соответствии с «новым» едннороАнъшпрнтворъ греч. о vap07]<- в соответствии с южнославянским пьпрьть) — 2) некоторое количество лексических грецизмов в ИТ-р, которые, однако, не характерны для южнославянских переводов (кьыанльптнсъ для передачи греческого о xav$Y]Xa7iT7]<-, сныьптн для греческого r cruva7mr]) — 3) в ИТ-р даются славянские соответствия литургическим грецизмам, характерным для южнославянских редакций ИТ (поклоыеынгс, поклоыъ в соответствии с южнославянским метмчне для греческого г [летavoia, всенофно! е греч. г) aypuizvia в соответствии с южнославянским Г|ЖП1чн*а, многомнлостнвъш для греч. 7ioXusXeo<- — южнославянское полнела, нс^ожеинк греч. Y) Xinf) — южнославянское mhthia, ^в^ковннкн для аХфа^тос- — южнославянское ьлфьвнтъ и др.) — 4) в ряде случаев в ИТ-р зафиксирована ситуация, когда в соответствии с греческим термином используется и грецизм, и славянский эквивалент, при этом преобладает последний (о exxXY) criap%i<- — кклнсньр^ъ и.
HjjKBHNbYbAbNHK’b, 0 SlGXOq — ДНСКОСЪ и БЛЮДО, ТО 7COTY]ptOV — потнръ и YMJJ*).
Сравнение терминологии ИТ-р с терминологией поздних русских редакций ИТ, восходящих к южнославянской (евфимиевской) редакции выявило влияние ИТ-р на поздние редакции [Пентковская 2009, с. 169 — 190].
Итак, принятие ИТ в славянских землях повлекло за собой формирование нового комплекса богослужебных книг, а также, как указывалось выше, создание текстов, регулирующих порядок совершения богослужений суточного круга (Дьата^ктг)<- ispoStaxovtag) и литургии Иоанна Златоуста (Aiaial-ic, Qeuxq Хестоирусад). Устав литургии.
Диатаксис), таким образом, — это текст-регулятор совершения литургии, регламентирующий действия священнослужителей во время богослужения. Если текст литургии включает молитвы, ектении и возгласы священнослужителей, то Диатаксис представляет собой подробный сценарий совершения богослужебных действий, единый чин совершения литургии с уточнением всех деталей обрядового значения. Как было указано выше, создание греческого текста Диатаксиса приписывается константинопольскому патриарху Филофею Коккину6, который составил этот важнейший богослужебный текст на основе уже существовавших в древних евхологиях рубрик. До XVI в. Диатаксис существовал в рукописной традиции наряду с другими уставами, со временем вытеснив их на территории Византии, и претерпел ряд изменений, однако первоначальный его вариант установить невозможно.
Известные греческие тексты Диатаксиса — это прежде всего списки, опубликованные Н. Ф. Красносельцевым наряду с другими различными уставами литургии XIII — XVI вв.: наиболее близким к первоначальному тексту Диатаксиса, по его мнению, следует считать список из библиотеки Ватопедского монастыря Vatopedi 133 / 744 XIV в.- еще два списка греческого текста, изданные Красносельцевым, — это списки из библиотеки Пантелеймонова монастыря Pantel. gr. № 421 1545 г. и № 435 XVI в. [Красносельцев 1889, с. 33 — 34]. Известен также список XIV в. Pantel. gr. № 770 / 6277, опубликованный П. Трембеласом [Трг^тсеХа" — 1935, с. 1 — 16]. Все списки имеют атрибуцию в них патриарху Филофею, но в них имеются.
6 Тот факт, что Дкхта^чiff, GeickХатоируСоц принадлежит перу патриарха Филофея, был доказан палеографическим исследованием греческих рукописей [Фонкич 2000, с. 59−60]. различия, свидетельствующие о том, что устав литургии приспосабливался к изменениям богослужебной практики.
Диатаксис патриарха Филофея получил такое широкое признание, что оказал влияние и на архиератиконы, в которых более детально разработаны функции священнослужителей и младших клириков, участвующих в архиерейском богослужении. В 1386 г. на основе Диатаксиса пронотарий Великой Церкви диакон Димитрий Гемистос составил Архиератикон, который содержал описание литургии, совершавшейся патриархом в Святой Софии [Jacob 1968, с. 443 — 445- Rentel 2000, с. 118 — 119].
Диатаксис, введенный авторитетом патриарха Филофея и явившийся одним из следствий принятия ИТ, получил широчайшее распространение на всем Православном Востоке. Его переводы, как и переводы самого ИТ, появляются у славян — на Афоне, в Болгарии и на Руси. Славянские редакции.
Диатаксиса патриарха Филофея появляются довольно скоро: если сам.
Диатаксис датируется серединой — второй половиной XIV в., то самые ранние славянские его списки относятся к концу XIV в. Представляется, что впервые Диатаксис был переведен славянскими книжниками на Афоне, где осуществлялись непосредственные греко-славянские контакты. Далее.
Диатаксис патриарха Филофея, как один из нормативных текстов, связанных с богослужением по ИТ, переводится в Болгарии. Болгарский Устав литургии.
Иоанна Златоуста относится к трудам патриарха Евфимия Тырновского: как известно, сам патриарх перевел Служебник (Зографский служебник), в состав которого входил устав литургии. Болгарская редакция Филофея известна и в.
Зографском свитке XIV в., который был приготовлен для руководства при новом богослужении. Текст Служебника обнаруживает сходство с текстом свитка, однако в то же время представляет собой более буквальный перевод с греческого. Считается, что оригиналом для Евфимия послужила редакция устава Филофея, ближайшую версию которой представляет список, сделанный в Ватопедском монастыре на Афоне [Сырку 1890, с. I — XIV]. На.
Русь Диатаксис патриарха Филофея приходит в конце XIV в. сначала как особый текст, записанный отдельно от литургии, затем, претерпевая изменения, сливается с текстом литургии и со временем подвергается сокращениям. Вопрос авторства и источников русского Диатаксиса остается открытым. Наибольшее распространение получает афонская редакция Диатаксиса: она известна в рукописях всех изводовнаименьшим количеством списков (только 2) характеризуется редакция Евфимия Тырновскогорусская редакция получила распространение только на Руси (известны лишь русские ее списки). Впоследствии редакцией, легшей в основу Устава литургии в русских первопечатных служебниках, становится афонская редакция Диатаксиса, русская редакция не получает признания и широкого распространения.
Объектом настоящего исследования являются списки славянских редакций Диатаксиса патриарха Филофея Коккина различных изводов, выполненные в XIV — XVI вв. и хранящиеся в российских и зарубежных рукописных собраниях. Наличие в рукописях именно Устава патриарха Филофея определялось по соотнесению с известными греческими его списками, а также со славянскими списками, отражающими текст, наиболее близкий к архетипу. К сопоставительному исследованию привлекаются также данные славянских переводов и редакций ИТ, Литургии Преждеосвященных Даров, славянских списков древнейших, дофилофеевских уставов литургии, а также других памятников славянской книжности.
Хронологически исследование охватывает период с конца XIV до начала — середины XVI века. Нижняя граница — конец XIV в. объясняется временем создания как греческого текста Диатаксиса (40-е — 60-е гг. XIV в.), так и первых славянских редакций этого текста. Самыми ранними из известных нам рукописей, содержащих Диатаксис, являются служебники.
Vat.Slav. 14, ГИМ Син. 601, Зограф. 1 г. 12, они датируются второй.
16 половиной — концом XIV в., то есть со времени создания самого текста до его рецепции в славянской письменности проходит очень мало времени. Эти рукописи содержат древнейшие варианты славянского перевода Диатаксиса. Основная часть рукописей XV в. отражает процесс эволюции текста в славянской традиции, появление вариантов внутри различных редакций, попытки смешения редакций и унификации текста. К концу XV — XVI вв. оформляются окончательные варианты славянских редакций Диатаксиса патриарха Филофея Коккина, и процесс исправления и взаимопроникновения редакций завершается. XVI век — время новых исправлений богослужебных текстов по современным греческим евхологиям, время изменения и наполнения текста Диатаксиса новыми богослужебными указаниями. В этот период происходит трансформация Диатаксиса патриарха Филофея, практически создается новый текст, вошедший впоследствии в первопечатные служебники. Данный процесс находится за рамками исследования, так как задачей работы является изучение языка и текстологии именно филофеевского Устава.
Цели и задачи исследования. Целью исследования является лингвотекстологическое изучение славянских редакций Диатаксиса патриарха Филофея на надежной источниковедческой базе, с привлечением максимального числа источников устава, определение их переводческих установок, а также сопоставление их данных с материалом переводных богослужебных текстов XIV — XV вв. и установление принадлежности редакций Диатаксиса к определенному книжному кругу. Цели работы определяют постановку следующих задач:
1. установление состава славянских списков Диатаксиса и сопоставление их с имеющимися оригиналами греческого устава;
2. определение литургических особенностей славянских списков Диатаксиса и классификация этих списков по редакциям;
3. анализ языка афонской редакции Диатаксиса на различных уровнях, сопоставление ее по ряду параметров с южнославянскими, в частности афонскими, переводами и редакциями ИТ и Литургии Преждеосвященных Даров;
4. анализ языка евфимиевской редакции Диатаксиса на различных уровнях, сопоставление ее данных по выявленным диагностическим признакам с материалом болгарских, в частности евфимиевских, редакций ИТ и Литургии Преждеосвященных Даров;
5. анализ языка русской редакции Диатаксиса на различных уровнях, сопоставление ее языка по заданным параметрам с языком других славянских редакций Диатаксиса, а также с данными переводных богослужебных текстов и некоторых оригинальных сочинений, определение отношения данной редакции к предшествующей русской традиции, изучение ее эволюции на Руси;
6. систематизация разночтений, выявленных в редакциях Диатаксиса, и определение степени их взаимовлияния и текстологических связей;
7. изучение влияния на редакции Диатаксиса языка древнейших славянских уставов, созданных до распространения устава патриарха Филофея.
Методология исследования — комплексное лингвотекстологическое изучение текста устава литургии Иоанна Златоуста во многих списках. С целью установления специфики состава текста, переводческих установок различных редакций и выявления языковых особенностей каждой редакции изучение проводилось в несколько этапов. На первом этапе были выявлены служебники, содержащие устав литургии, и устанавливалась их принадлежность к определенной местной рукописной традиции, а также определялось время их создания. На следующем этапе выявлялись текстовые особенности устава литургии в служебниках, и списки группировались по.
18 редакциям. Далее изучался язык каждой редакции на лексическом, словообразовательном, морфологическом и синтаксическом уровнях, и выявлялись важнейшие особенности, характеризующие лексико-грамматическую норму редакции, путем сплошной выборки материала из текстов. В процессе исследования и описания лингвистического материала проводился сопоставительный анализ с близкими по времени создания, а также с предшествующими переводами богослужебных текстов и с оригинальными сочинениями для установления связей с той или иной книжной традицией. В результате такого комплексного исследования представляется возможным охарактеризовать языковую норму славянских редакций Диатаксиса, предположительно установить время и место их создания, а также вписать их в круг переводных богослужебных текстов XIV века и определить возможные их родственные связи.
Актуальность темы
настоящей работы обусловлена как характером самого памятника, так и степенью его изученности на настоящий момент.
Устав литургии Иоанна Златоуста является частью комплекса богослужебных книг, широко использовавшихся при православном богослужении и весьма востребованных. В связи с тем, что текст Диатаксиса появляется лишь в XIV в., он не проходил всех тех этапов правки, которым подвергались переводные богослужебные памятники, известные в славянских землях с древнейших времен, такие, как тексты литургии,.
Псалтыри, Евангелия, Апостола. Вследствие этого памятник представляет особый интерес как сочинение, появившееся именно в период второго южнославянского влияния и относящееся к текстам, регулирующим богослужение, поскольку нормализаторские установки его создателей отражают ту лингвистическую ситуацию, которая имела место в славянской книжности в указанное время. В Диатаксисе реализовывались строгие установки в отношении языка, и его норма, наряду с нормой других богослужебных текстов верхнего яруса, представляла собой образец для.
19 других памятников церковнославянской книжности. Несмотря на указанные факты, текст Диатаксиса остается довольно бедно изученным в литургическом отношении, при этом в лингвистическом отношении славянские редакции текста являются практически не исследованными. Между тем, текст устава литургии, центральной службы христианского церковного культа, входит в число текстов, роль которых в культурной и общественной жизни средневековых славян была очень значима. В настоящей работе представлен системный анализ лингвотекстологических особенностей славянских редакций Диатаксиса в сопоставлении с языковыми данными близких по времени и месту создания переводов, призванный восполнить существующий пробел в изучении языка памятников славянской письменности.
Научная новизна исследования заключается прежде всего в том, что целостное рассмотрение языка прежде не изученного памятника проводится в объеме, не имевшем прецедентов в научной литературе. Нашими предшественниками рассматривались лишь различные аспекты: выявлялся древнейший греческий список Диатаксиса (Н.Ф. Красносельцев), ставился вопрос об авторстве славянских переводов (И. Д. Мансветов, А. М. Пентковский), прослеживалась история функционирования греческих и славянских списков (О. Г. Ульянов), анализировались литургические и текстологические особенности редакций (Т. И. Афанасьева). При этом зачастую выводы строились на основании рассмотрения лишь нескольких отдельных списков. Целостный охват лингвотекстологических особенностей Диатаксиса на материале большого количества списков в сопоставлении с переводческой традицией, представленной в других богослужебных текстах, представлен впервые. В работе также делается попытка определения происхождения русской редакции, атрибуции ее митрополиту Киприану на более веских основаниях. Ряд источников, представленных в работе, рассматривается и вводится в научный оборот впервые.
Теоретическая значимость работы. В работе представлены результаты лингвотекстологического описания афонской, болгарской и русской редакций Диатаксиса, текста, не изученного с лингвистической точки зрения, данные результаты заполняют лакуну в изучении истории русского литературного периода второго южнославянского влияния. В научный оборот вводится материал рукописей устава, многие из которых мало цитировались или вообще не цитировались в литературе. В исследовании также делаются выводы относительно заимствований из греческого языка на разных языковых уровнях, причин их появления и их функционирования, а также относительно природы и источников лексических регионализмов в узком смысле, представленных в редакциях Диатаксиса. Общая характеристика лексико-грамматической нормы редакций Диатаксиса также имеет большое значение при описании нормы южнославянских и восточнославянских переводов XIII — XIV вв.
Практическая значимость работы заключается в том, что материалы исследования могут быть задействованы в русской исторической лексикографии, при составлении словарей древнерусского и церковнославянского языка. Они также могут служить основой для изучения славянского устава литургии более позднего времени — XV — XVII вв., вошедшего в старопечатные служебники и представляющего собой афонскую редакцию Диатаксиса с дальнейшим расширением и изменениями. Выводы и результаты изучения славянских текстов Диатаксиса могут быть использованы в соответствующих разделах курса истории русского литературного языка, истории болгарского и сербского языка, лингвистического источниковедения и текстологии. Более того, материалы диссертации могут быть использованы при подготовке критического издания славянских редакций Диатаксиса патриарха Филофея.
История изучения Диатаксиса.
Лингвистического изучения редакций Диатаксиса не производилось вплоть до настоящего времени, однако вопросы возникновения и бытования текста поднимались различными исследователями как в прошлом, так и в наше время.
Появление славянских редакций Диатаксиса патриарха Филофея Коккина и их авторство интересовало российских ученых уже в XIX в.
В середине XIX в. митрополит Макарий (Булгаков) в своей «Истории Русской Церкви», описывая ситуацию с богослужебными книгами на Руси в XIV в., когда количество разных их списков увеличилось до такой степени, что необходима была унификация этого разнообразия, говорит о деятельности в этой области митрополита Алексия, а также митрополита Киприана. Последний, по словам Макария, сам вновь переводит с греческого языка Служебник, с которого и снимались дошедшие до нас списки XV в. Упоминается также послание Киприана к псковскому духовенству о том, что он отправил в Псков «верные» списки литургии и другие церковные чинопоследования. Анализируя существовавшие на тот момент различия в чине проскомидии, митрополит Макарий относит в группу служебников, на проскомидии которых уготовлялось 5 или 6 просфор, и так называемый Служебник митрополита Киприана (ГИМ Син. 601), утверждая, что он был составлен и подписан «собственной рукой митрополита». Таким образом, в науке появляется мнение о том, что рукопись Син. 601 принадлежит перу Киприана, а также ему приписывается и создание самого устава литургии, содержащегося и в указанном Служебнике [Макарий 1995, с. 170, 452 — 454].
Впервые вопрос о редакциях и об авторстве славянских переводов.
Диатаксиса был поставлен И. Д. Мансветовым в монографии, посвященной литургической деятельности митрополита Киприана. Отмечая южнославянские корни, а также тесные связи митрополита с.
Константинополем, Афоном и лично с патриархом Филофеем, Мансветов говорит о наличии у Киприана всех возможностей переместить на русскую почву изменения, происходившие в византийской и афонской литургической практике, и называет его «компилятором тогдашних греко-славянских порядков». По мнению исследователя, митрополит Киприан во многом содействовал введению в русскую церковь нового Иерусалимского Устава и согласованию с ним богослужебных книг. Известны переводы молитв и канонов патриарха Филофея, выполненные самим митрополитом. Мансветов также утверждает, что в русле этой деятельности Киприан заимствует «из болгарских требников» устав литургии, вводит его в употребление в Москве и пересылает в Псков [Мансветов 1882, с. 1—8].
Рассматривая Служебник Син. 601, Мансветов подвергает сомнению авторство митрополита Киприана, поскольку почерк рукописи отличается от автографов митрополита и принадлежит, по-видимому, иноку Иларию, который оставил свое имя в приписке на л. 132 рукописи. Он же воспроизвел с подлинника и приписку Киприана: «Сии служебникъ преписанъ от грецкыхъ книгъ на рускыи языкъ рукою своею. Киприанъ смирении митрополитъ кыевъскыи всея Руси.». Важно, что эта приписка находится на л. 72, то есть в середине рукописи, непосредственно за текстом литургий, вероятно, этой частью оригинал митрополита Киприана и ограничивался. Таким образом, в литературе впервые высказывается сомнение в атрибуции служебника Син. 601 митрополиту Киприану [Мансветов 1882, с. 13 — 14].
В том же труде И. Д. Мансветов, рассуждая о распространении устава литургии в славянских землях, выделяет две славянские редакции — южнославянскую редакцию Евфимия Тырновского и русскую митрополита.
Киприана. При этом Мансветов указывает на то, что существовало две версии русской редакции Диатаксиса: одна, в которой устав был записан отдельно от литургии, и другая, введенная в состав литургии (как в Син. 601).
Первая версия, по мнению ученого, имела своими источниками.
23 южнославянские уставы — такой вывод ошибочно делается на основании служебника Син. 268, где текст русской редакции смешан с текстом евфимиевской редакции. Вторая же была переведена непосредственно с греческого подлинника самим митрополитом Киприаном, она и получила на Руси дальнейшее распространение [Мансветов 1882, с. 22 — 23]. Среди особенностей этой версии русской редакции Диатаксиса Мансветов упоминает о замечании в ней «Приемъ финикъ събираетъ крошкы около святаго блюда» как о практике, введенной в русской церкви митрополитом Киприаном (ср. его «Ответы» игумену Афанасию на вопросы, касающиеся богослужения по новому уставу), взятой в свою очередь из греческих списков устава. Обращая внимание на некоторые текстовые отступления от греческого оригинала устава (Мансветов использовал в качестве греческого Диатаксиса текст литургии, опубликованный Гоаром [Goar 1730 с. 1 — 8]) и объясняя их заимствованиями из уставов вечерни и утрени, а также стремлением применить этот чин к потребностям русской церкви, исследователь впервые также останавливается на особенностях языка русского Диатаксиса. Мансветов отмечает влияние греческого языка на выбор лексем n^ctoiah (тгроесгтах-), (bufjuxvbua), стое блюдо / Блюдце сгхо<-), первослужнтель (ap^iStaxovoc-).
Обобщая материал по уставу литургии, И. Д. Мансветов группирует все списки литургий по трем типам. В первый тип он включает списки древнейшей редакции литургии, в которых еще нет устава литургии как такового, а присутствуют лишь краткие уставные рубрики. Второй тип отличается отдельным изложением устава литургии от ее текста, при этом на основании данных служебника Син. 268 делается вывод о южнославянском происхождении этого типа. К третьему типу принадлежат служебники с уставом в тексте литургии, которые имеют своей основой чин, составленный Киприаном (ближайший к нему список — Син. 601), однако отличаются от него индивидуальными особенностями. Итак, в работе Мансветова делается первая попытка систематизировать все разнообразие списков устава литургии [Мансветов 1882 с. 26 — 35].
И. Д. Мансветов в своей монографии уделяет внимание и вопросу происхождения греческого текста Диатаксиса. В соответствии с мнением исследователя, появление Иерусалимского Типикона способствовало созданию устава служб суточного круга (Дкзстa£, i<z tyj<- tepoSiaxovia<-) и литургии, однако ученый отказывает патриарху Филофею в правах авторства этих текстов в связи с отсутствием надежных тому подтверждений, кроме атрибуции в заглавии. Доказывая изначально отдельное существование устава литургии от самого текста молитв и возгласов, Мансветов предлагает свою датировку и атрибуцию греческого Диатаксиса. Он исследует синодальную запись в греческом уставе Син. 381 и, опираясь на поминовение в этом уставе в качестве живых патриарха Афанасия I (1289 — 1293, 1304 -1311), епископа Нифонта, царей Андроника и Ирины, приходит к выводу о составлении Диатаксиса в период между 1289 и 1311 гг. и его принадлежности деятельности патриарха Афанасия [Мансветов 1882, с. 18 -21].
Н. Ф. Красносельцев, изучавший различные уставы литургии XIII.
XVI вв., опубликовал указанный греческий устав из афонской рукописи Син.
381 рубежа XIII — XIV вв. и опроверг мнение Мансветова о том, что устав этот представляет собой древнейшую редакцию устава патриарха Филофея.
По мнению Красносельцева, Син. 381 представляет собой устав, непосредственно предшествовавший Диатаксису патриарха Филофея, но не относящийся еще к той версии, которая получила распространение при патриархе Филофее. Красносельцев считал, что наиболее близким к первоначальному тексту Диатаксиса следует считать список из библиотеки.
Ватопедского монастыря № 133 / 744 XIV в. Наряду с этим списком.
Красносельцев издал также два списка Диатаксиса из библиотеки.
Пантелеимонова монастыря № 421 1545 г. и № 435 XVI в. [Красносельцев 1889, с. 17−35].
Н. Ф. Красносельцев занимался также исследованием славянских переводов Диатаксиса, и, помимо публикации текста устава из Служебника Син. 601, он нашел среди славянских рукописей Ватиканской библиотеки и опубликовал также служебник-конволют Vat. Slav. 14, содержащий устав литургии, записанный отдельно от текста литургии. Изучив греческую приписку в рукописи, заключающую в себе перечень епархий Киевской митрополии, исследователь выдвигает предположение о том, что устав в Vat. Slav. 14 был составлен и переведен митрополитом Киприаном [Красносельцев 1885, с. 162- 194].
Проблема соотношения дофилофеевских уставов и Диатаксиса патриарха Филофея поднималась и в трудах профессора М. Д. Муретова, который, изучив историю чинопоследования проскомидии, утверждает, что греческий устав Син. 381 содержит чин проскомидии, весьма сходный с Филофеевским Диатаксисом. Это сходство свидетельствует лишь о том, что проскомидийный устав уже существовал в богослужебной практике Константинополя и стал писаться в кормчих, типиках и евхологиях ранее Филофея, еще в XIII в. Однако это касается только проскомидийной части, литературную же зависимость литургийной части Филофеевского Диатаксиса, по мнению богослова, установить невозможно ввиду не только различий в самом изложении и стиле, но и в крупных статьях. Муретов утверждает, что к XIV в. чин проскомидии сложился во всех своих основных частях, но все еще был неустойчив и позволял проникать в себя местным особенностям. Окончательная санкция была дана патриархом Филофеем, который создал для Православной Восточной Церкви однообразный устав литургии, включающий и сложившееся чинопоследование проскомидии. Этот устав и был вскоре переведен на славянские языки [Муретов 1895, с. 199, 263−264].
Современные богословские и источниковедческие исследования продолжают разработку вопроса о славянских редакциях и происхождении Диатаксиса. Так, в работах А. М. Пентковского было высказано мнение о том, что славянская редакция Диатаксиса в Vat.Slav.14, приписываемая Киприану, на самом деле была выполнена при митрополите Алексии. Прежде всего исследователь рассматривает особенности редакции устава Vat. Slav. 14 в сопоставлении с редакцией Евфимия Тырновского. Сравнение Vat. Slav. 14 со Служебником Евфимия (Зограф. 1 г. 12 XIV в.) показало как текстологические различия этих редакций, так и различия в некоторых употребленных в них литургических терминах. На основе этих различий делался вывод о том, что редакции были созданы независимо друг от друга и, более того, восходят к разным греческим оригиналам, которые на данный момент еще недостаточно изучены. При этом считается, что евфимиевская редакция достаточно строго соответствует греческому оригиналу, в то время как в Vat. Slav. 14 внесены некоторые изменения по сравнению с греческим. Итак, выявленные различия касаются литургической терминологии: используются разные термины для перевода греческих слов ((лоОста —нинкъ в Vat. Slav. 14 и метлнид в Зограф. 1 г. 12, хаХи (Л (ла — покровець в Vat. Slav. 14 и покр-ывьло в Зограф. 1 г. 12, жеровинкъ в Vat. Slav. 14 соответствует греческому.
7гро0Е (71с-, жуътътнкъ в Зограф. 1 г.12 — греческому (Зт)рих). Различаются также описания последовательностей некоторых частей Литургии (описание облачения и снятия облачений священнослужителями, проскомидия, наличие в болгарском переводе молитвы на чтение Евангелия). Vat. Slav. 14 имеет свои характерные особенности в описании некоторых моментов Литургии.
Прежде всего, это отличия в описании проскомидии: при вынимании частиц из просфор в нем упоминаются имена и чины святых, отсутствующие в известных греческих списках и в Зограф. 1 г.12 — списке евфимиевской редакции (например, указание имени митрополита Петра, «новаго.
27 чюдотворца рускаго" - то же самое находим и в русском переводе ИТ) — специально упоминаются на проскомидии «благочестивый князь» (вынимается отдельная частица), «все благочестивые и христолюбивые князи наши, иже русскою землею пекущиеся», «блаженные цари и благочестивые патриархи», чего также нет в греческих текстах и редакции Евфимия Тырновского. Другой особенностью Vat. Slav. 14 является неоднократное указание различий при богослужении в монастыре и в приходском храме: на проскомидии, в ектениях, при описании целования Евангелия на малом входе. Только для этого текста характерны указания на совершение литургии архиереем («святителем»), а не священником. Две последние особенности свидетельствуют о том, что первоначальный текст предназначался для соборной церкви и связанного с ней монастыря. В Vat. Slav. 14 присутствует также большое количество изменений, дополнений и комментариев, которые могли быть внесены, как считается, только самим ктитором, устроителем: разъяснение о порядке действий на проскомидии в случае, когда просфора, из которой изымается Агнец, еще теплая, («Аще ли же якоже преже сказахомъ тепла боудетъ просфоура.»), ссылка на литургическую традицию Святой Софии Константинопольской при описании целования трапезы после перенесения Святых Даров («зде же неции единоу точию святоую трапезу целоуют доволно рекша се, яко же и вь Святей Софиа Великой Церкви творимо есть, иде же и мы паучихомся видевше»), а также некоторые другие фрагменты, отсутствующие в опубликованных греческих текстах (изменения в описании порядка облачения священника и диакона в начале богослужения, последовательности завершения службы) [Пентковский 1993, с. 230].
На основе вышерассмотренных особенностей делается вывод о том, что устав Vat. Slav. 14 был составлен под руководством самого ктитора для московского Успенского собора и связанного с ним Чудовского монастыря.
Формулируется гипотеза о том, что редакции и ИТ-р, и Vat. Slav. 14 были.
28 осуществлены на Руси и являются результатами деятельности одного человека — московского митрополита Алексия. Редакция же митрополита Киприана, по мнению Пентковского, находится в служебниках ГИМ, Син. 268 и Син. 326, поскольку они имеют южнославянские особенности в орфографии и текстуально близки к служебнику Евфимия Тырновского [Пентковский 1993, с. 225−231].
Ответом на эту гипотезу стала работа Т. И. Афанасьевой, в которой впервые была введена в научный оборот афонская редакция Диатаксиса, ранее не описанная, и были проанализированы текстологические особенности всех трех славянских редакций Диатаксиса — афонской, евфимиевской и русской — на основании данных 35 славянских списков устава. Сопоставление некоторых литургических черт русской редакции Диатаксиса с древнейшими афонскими греческими и славянскими уставами литургии, а также афонской редакцией Диатаксиса показало преемственность их традиций. Атрибуция митрополиту Алексию была оспорена, и автор вернулся к классической атрибуции русской редакции Диатаксиса митрополиту Киприана, основываясь, однако, на экстралингвистических факторах и данных текстологического анализа7 [Афанасьева, в печати].
К традиционной атрибуции русской редакции Диатаксиса возвращается в своих работах и ученый и церковный археолог О. Г. Ульянов. Исследование Служебника Vat. Slav. 14 позволило обнаружить в заголовке автограф протодиакона московского Успенского собора Спиридония. Имя этого писца, тогда еще диакона, впервые встречается на л. 207 в рукописи Евангелия РНБ F.n.1.18, созданного в 1393 г. «благословением Киприана, митрополита всея Руси», и «повелением благоверного князя Владимира Андреевича». Согласно летописи, в 1396—1397 гг. Спиридоний сопровождал митрополита Киприана в его поездке в Киев, где им была выполнена для.
7 Подробнее о текстологии славянских редакций Диатаксиса см. главу «Текстология».
Смоленского епископа Михаила Киевская Псалтирь 1397 г. (РНБ, ОЛДП F.6), после чего в конце 1397 г. он вернулся в Москву. На л. 111 в рукописи Vat. Slav. 14 находится список (на греческом языке) 18 епархий Киевской митрополии, в том числе названа Пермская, учрежденная лишь в 1383 г., то есть уже после митрополита Алексия, на что указывал еще Н. Ф. Красносельцев.
Итак, ученый утверждает, что перевод Диатаксиса патриарха Филофея на Руси был осуществлен митрополитом Киприаном, при этом первый этап работы, как считается, отражен в служебнике Син. 268, содержащем смешанную редакцию Диатаксиса. Мнение об авторстве митрополита Киприана подтверждается также свидетельством средневековых приписок в рукописях Син. 268, Син. 601, Син. 326, несмотря на то, что эти приписки не относятся к автографам митрополита [Ульянов 2005, с. 268 — 271].
Изучение греческих списков Диатаксиса позволило определить, что образцом для творения патриарха Филофея Коккина послужил чин времени патриарха Афанасия I (Ordo), впервые инициировавшего литургические изменения с опорой на Иерусалимский Типикон. Был также выявлен древнейший греческий текст Диатаксиса — кодекс из библиотеки Пантелеймонова монастыря Pantel. gr. 770 / 6277, один из писцов которого был ближайшим сотрудником Филофея. Эта редакция разделяет некоторые литургические особенности уставов времени патриарха Афанасия I, что позволяет сделать вывод о том, что Диатаксис Филофея был составлен на основе Ordo патриарха Афанасия для унификации служб суточного круга и Литургии во всем православном мире. Что касается древнейшего списка русского перевода Диатаксиса, О. Г. Ульянов утверждает, что им является рукопись-конволют Vat.Sav.14, а также устанавливает его текстуальное совпадение с греческой редакцией Pantel. gr. 770/6277 и Vatopedi 133/744. На основании некоторых фактов ученый приходит к выводу, что Диатаксис Vat.Slav.14 не может быть атрибутирован митрополиту Алексию, а был.
30 составлен по благословению Киприана тотчас по его возвращении 6 марта 1390 г. на кафедру в Москву. Хотя в практике греческих скрипториев Aiaia^Kттг)<- 0sta<- XstioupYia*- обычно предшествовал литургии, в Vat.Slav.14 русская редакция Диатаксиса была помещена в конце всего кодекса согласно русской традиции местоположения синаксаря в композициях Евангелий и Апостолов [Ульянов 2008, с. 211 — 224].
Таким образом, изучение славянских редакций Диатаксиса касалось прежде всего решения вопроса об авторстве русской редакции, атрибуции ее кругу митрополита Алексия или митрополита Киприана, а также особенностей состава последования различных редакций. Решение некоторых спорных вопросов, заявленных в литературе, призвано по возможности найти комплексное рассмотрение языковых и текстологических особенностей трех славянских редакций Диатаксиса патриарха Филофея.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Анализ славянских редакций Диатаксиса патриарха Филофея Коккина позволяет сделать следующие выводы.
Южнославянские редакции Диатаксиса — афонская и евфимиевская — в некоторой степени следуют общим принципам, объединяющим южнославянские переводы. Это проявляется прежде всего на лексическом уровне, в использовании общих эквивалентов греческим литургическим терминам: метмчне, леръ, ктнторъ, лъжнцл, метлнцл. На морфологическом уровне общими являются употребление местоимения тт> в качестве личного при указании на 3-е лицо и на предмет.
Однако существуют и различия между южнославянскими переводами на разных уровнях. Так, в лексике афонской редакции преобладающей оказывается тенденция к последовательности, упорядоченности в передаче тех или иных элементов греческого текста, строгости и понятности текста. Здесь отсутствуют буквальные переводы, нарушающие славянскую языковую норму (нестандартные грецизмы, копирование греческих моделей, затемняющих смысл фразы), отсутствуют какие-либо региональные элементы. Афонская редакция — это редакция Диатаксиса, в которой в наименьшей степени представлено варьирование различных способов передачи греческих структур, здесь реализуется установка на создание строгого, однозначного соответствия и устранение вариантности в пределах текста. Вместе с тем, афонская редакция в ряде случаев придерживается архаичных средств перевода на разных уровнях (лексемы предъстлтель, оусопшнн, беспредложные конструкции с творительным падежом, славянские эквиваленты греческих инфинитивных конструкций), хотя присутствуют и грецизированные элементы (калькированные инфинитивные конструкции, употребление еже в артиклевой функции). Важной чертой афонской редакции.
285 является правильное употребление двойственного числа глагольных форм, что отсылает к «старшей» книжной норме, а также к традиции южнославянских сербских переводов, где двойственное число употребляется последовательно во всех ожидаемых случаев. С сербской же традицией, реализованной в сербских переводах ИТ, связывает афонскую редакцию наличие общих языковых единиц (пртздъстьтель, лнкъ, ктнторъ, вариативность предложных и беспредложных конструкций, инфинитивные конструкции с въыегдь), при этом наибольшую близость демонстрируют афонская редакция.
Диатаксиса и второй сербский перевод ИТ — «перевод Романа». Возникновение перевода Романа связано с афонским сербским Хиландарским монастырем, возможно, такую же связь можно обнаружить и у афонской редакции Диатаксиса, поскольку ее язык и язык перевода Романа имеют многие схожие черты, а также на это указывает поминание на проскомидии преподобного Саввы Сербского, основателя и ктитора Хиландарского монастыря. Из этого же монастыря происходит список древнейшего дофилофеевского афонского устава Погод. 37.
Строгость и понятность текста афонской редакции Диатаксиса, опора на основные варианты нормы обеспечили ему стабильность и распространенность во всех изводах церковнославянского языка, на его основе был создан тот текст устава литургии, который позже и вошел в старопечатные служебники.
Язык редакции Евфимия Тырновского, характеризуясь указанными общими южнославянскими элементами, отличается от афонской редакции высокой степенью грецизации на разных уровнях, что свойственно всем переводам круга патриарха Евфимия Тырновского (ср. его редакции ИТ, литургии Преждеосвященных Даров). Наряду с лексическими и грамматическими грецизмами здесь отмечаются также «новые» тенденции среднеболгарских памятников, такие, как отсутствие двойственного числа предикативных форм (ср. то же в указанных переводах Евфимия), использование форм совершенного вида глаголов в контекстах настоящего узуального, расширение употребление дательного приименного падежа существительных, синонимия предлогов, утрата творительного беспредложного. Принадлежность данной редакции Диатаксиса кругу Евфимия, помимо экстралингвистических и палеографических данных, подтверждает также ряд языковых признаков, общих для евфимиевского перевода ИТ из Черепишского типика и евфимиевской редакции Литургии Преждеосвященных Даров.
Русская редакция Диатаксиса значительно отличается от южнославянских редакций и по литургическим особенностям, и по языку. Наряду с некоторыми богослужебными особенностями, русская редакция характеризуется также интересными языковыми явлениями, такими, как неиспользование известных южнославянской традиции грецизмов, но вместе с тем наличие редких заимствований в сфере литургической терминологии, конкуренция калькированных и некалькированных синтаксических конструкций. В общем и целом русскую редакцию отличает число индивидуальных лексических вариантов, свидетельствующих о внимании составителей прежде всего к лексическому уровню. Однако текстологический и лингвистический анализ текста позволил, с одной стороны, найти и проследить преемственность представленной в ней литургической традиции по отношению к традиции древних афонских уставов, с другой стороны, объяснить некоторые уникальные явления языка также через преемственность традиций. На основании выявленных параллелей представляется возможным предположить, что русская редакция Диатаксиса является переработкой южнославянских источников, адаптацией этих источников на русской почве.
Текст русской редакции прошел несколько этапов такой адаптации, в процессе которой из него целенаправленно устранялись как локальные.
287 варианты (сербское неводь, присутствующее в первой, старшей разновидности и устраненное из последующих), так и редкие грецизмы (<\внт, фнннкъ). Однозначно определить, какие именно источники — сербские или болгарские — послужили основой для создания текста русской редакции, не представляется возможным, так как присутствуют черты различных изводов: варианты афонских сербских переводов (нс^одъ, ллвнтл) и черты болгарских редакций (нлстоан, отсутствие двойственного числа).
Вероятно, при составлении использовались как сербские (в их числе афонская редакция Диатаксиса), так и болгарские источники (в их числе евфимиевская редакция), сопровождаемые приспособлением к русской традиции: русские памяти, поминание русских князей на проскомидии, характерные для русских переводов лексемы въ^доу^ъ, кроилсы.
Указанные факторы свидетельствуют о более позднем происхождении русской редакции Диатаксиса по отношению к южнославянским, о том же говорит языковой материал.
Анализ языка русской редакции выявил также отличие ее нормы от нормы ранней русской редакции Иерусалимского Типикона из Син. 329, и, соответственно, необоснованность гипотезы о составлении их одним кругом лиц. С другой стороны, нашла подтверждение гипотеза об атрибуции данного текста митрополиту Киприану, так как некоторые индивидуальные чтения были обнаружены именно в его сочинениях.
Периодизация появления редакций Диатаксиса патриарха Филофея в славянской традиции.
Лингвотекстологическое исследование рецепции Диатаксиса патриарха Филофея в славянской письменности позволяет включить его в общий контекст истории славянских библейских и богослужебных текстов.
Первым этапом в истории славянского текста Диатаксиса является, вероятно, перевод греческого Диатаксиса славянскими книжниками на Афоне, предположительно в сербском Хиландарском монастыре, вскоре после появления самого текста, то есть во второй половине XIV в., не раньше 60-х — 70-х гг.
Примерно в то же время, возможно несколько позже, но не позже конца XIV века, патриарх Евфимий создает свою редакцию Диатаксиса, входящую в состав нового комплекса богослужебных книг по Иерусалимскому Типикону, особую редакцию которого также составляет круг патриарха. Создание болгарских редакций ИТ и Диатаксиса близко по времени, так как в текстах реализована весьма близкая норма.
В первой половине 1390-х гг. митрополит Киприан создает на Руси на основе уже существующих южнославянских источников особую русскую редакцию Диатаксиса в первоначальной ее версии, отдельно от текста литургии. В период со второй половины 1390-х до 1406 г. также под руководством Киприана создается новая разновидность русского Диатаксиса, рубрики которого распределены по тексту литургии. Наконец, в первой половине XV века, уже при митрополите Фотии, составляется третья, сокращенная разновидность русской редакции Диатаксиса.
В дальнейшем широкое распространение получает только афонская редакция, в силу строгости нормы и упорядоченности языковых средств, редакции же Евфимия и Киприана оказываются вытесненными.
СОКРАЩЕНИЯ.
БАН — Библиотека Российской Академии наук (Санкт-Петербург).
ГИМ — Государственный исторический музей (Москва).
НБКМ — Народната библиотека «Св. св. Кирил и Методий» (София).
Погод. — собрание М. П. Погодина. РНБ.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.
РГАДА — Российский государственный архив древних актов (Москва). РГБ — Российская государственная библиотека (Москва). РИБ — «Русская историческая библиотека». РНБ — Российская национальная библиотека (Санкт-Петербург). ЦИАИ — Църковно-исторически архивен Институт при българска Патриаршия (София).
СОРЯС — Сборник Отделения русского языка и словесности Академии.
Наук.
ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы (Санкт-Петербург). ОЛДП — Общество любителей древней письменности. РНБ (Санкт-Петербург).
Супр. — Супрасльский сборник XI в.
Тип. — Фонд библиотеки Московской Синодальной типографии (ф.381). РГАДА.
Син. — Синодальной собрание. ГИМ Соф. — Софийское собрание. РНБ.
ТСЛ — Собрание рукописей Троице-Сергиевой Лавры. РГБ.
Хил. — Хиландарские листки XI в.
СбУ — Успенский сборник XII — XIII в.
Сав. — Саввина книга XI в.
Син. Пс. — Синайская псалтырь XI в.
Зогр. — Зографское четвероевангелие X — XI вв.
Асс. — Ассеманиево Евангелие-апракос XI в. Map. — Мариинское четвероевангелие XI в.
Сокращенные обозначения словарей.
1. СлРЯ — Словарь русского языка XI — XVII вв. Вып. 1−26. М., 1975 — 2004.
2. Картотека ДРС — Картотека Словаря русского языка XI — XVII вв.
3. СлДРЯ — Словарь древнерусского языка XI — XIV вв.
4. Срезневский — Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. I — III. М., 2003.
5. Цейтлин — Старославянский словарь (по рукописям X — XI вв.). Под ред. Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки, Э. Благовой. М., 1999.
6. БЕР — Български етимологичен речник. Т. 1 — 6. София, 1971 —.
2002.
