Мотивы и образы

В данном параграфе мы остановимся как на «кочующих» образах и мотивах книг Барикко, так и на тех, которые имеют важное значение в пределах только одного произведения.

Море-океан (Море-океан, Новеченто) Вода — одна из фундаментальных стихий мироздания. В самых различных мифологиях вода, мировой океан — первоначало, исходное состояние всего сущего, эквивалент первобытного хаоса. Вода — это среда, агент и принцип всеобщего зачатия и порождения, отсюда — два аспекта мифологемы воды. В роли женского начала вода выступает как аналог материнского лона и чрева, но одновременно вода — это плодотворящее мужское семя. С мотивом воды как первоначала соотносится значение воды для акта омовения, возвращающего человека к исходной чистоте. В то же время водная бездна — олицетворение опасности и метафора смерти. Океан, как пребывающее в хаотическом состоянии первовещество, находится везде. Он безграничен, неупорядочен, неорганизован, опасен и ужасен, безвиден (иногда отмечается его какофоничносить, противопоставленная упорядоченному ритму моря).

В Море-океане у Барикко вода — это такое же действующее лицо, как и все остальные. Черты антропоморфизма налицо: «Il mare incanta, il mare uccide, commuove, spaventa, fa anche ridere, alle volte, sparisce, ogni tanto, si traveste da laga, oppure costruisce tempeste, divora navi, regala richezza, non dа risposte, и saggio, и dolce, и potente, и imprevedibile. Ma soprattutto: il mare chiama» (М-О, 79); употребеление одушевлённого местоимения «lui» и… наличие глаз.

Во второй книге повести — «Морское чрево» — море предстаёт как разрушающая стихия: «Il mare… E' stato, fin dal primo momento, tutto… santuoso, meraviglioso mostro infinito. C’era lui nelle mani che uccidevano, nei morti che morivano, c’era lui, nelle seye e nella fame, nell’agonia c’era lui, nella viltа e nella pazzia, lui c’era l’odio e la disperazione, era la pietа e la rinuncia, lui и questo sangue e questa carne, lui и questo orrore e questo splendore… Ogni cosa и diventata mare.» (М-О, 108).

Как видно из вышеизложенного, море — это амбивалентный символ. Так же и у Барикко: одних героев море возрождает, а других губит. Всегда жизнь идёт рядом со смертью.

Аналогичным образом, только без формального метафоризма и мифологизма, представлен образ океана в Новеченто. Герой рождается и умирает на океанских просторах (известный мотив смерти от воды). Если для Тима океан — это нечто нестабильное, то для Новеченто — это родная стихия.

Стекло (Замки жажды).

Болезнь Гектора Хор? сподвигла его на строительство Стеклянного Дворца. Основные особенности стекла — это иллюзорность, обманчивость, непрочность. В некотором смысле стекло подобно зеркалу, которое является сложным и поливалентным символом. В образе стекла слиты некая твердыня и в то же время лёгкость и прозрачность. Стекло творит чудеса: «Entrare in un posto e avere l’impressione di uscire fuori… Essere protetti dentro qualcosa che non impedisce di guardare ovunque, lontano… Fuori e dentro nello stesso momento…» (ЗЖ, 154). Печальный конец проекта Гектора Хор? созвучен мотиву крушения надежд, разрушению воздушных замков, параллели которому присутствуют и в самом названии романа.

Дом (Замки жажды, Шёлк, Сити) Скитания героев обостряют в них жажду поиска какого-то надёжного и прочного основания в жизни. В Сити одно из детских воспоминаний Шетси — это большая выставка «Идеальный дом». Тогда, не устояв перед всей этой пронизывающей до боли идеальностью, она расплакалась. Став взрослой, она не перестаёт чувствовать свою «овнешленность» и одиночество: «Quando ti accade di vedere il posto dove saresti salvo, sei sempre lм che lo guardi da fuori. Non ci sei mai dentro. E' il tuo posto, ma tu non ci sei mai» (ЗЖ, 46). Пытаясь купить фургон, Шетси даже попадает на лекцию о веранде, как о фронтальной части дома. Нет настоящего дома и у Гоулда.

Как бы далеко не уезжали Эрве Жонкур (Шёлк) и сеньор Рэйл (Замки жажды) и что бы с ними не приключалось, они всегда возвращаются домой.

Средства передвижения (Замки жажды, Море-океан, Новеченто, Шёлк, Сити).

Герои Барикко — это герои-странники, поэтому средства передвижения присутствуют во всех произведениях.

Прежде всего, это водный транспорт: корабли: «Альянс» и «Адель», а также спасительный плот в Море-океане; в Новеченто вся жизнь героя проходит на борту трансатлантического лайнера «Вирджиниан», Эрве Жонкур из Сити нанимает лодки, чтобы добраться до берегов далёкой Японии. В Замках жажды «рамой» романа является путешествие рассказчицы в Америку на судне «Атлас». Образ спасительного плывущего ящика (корабль, ковчег, плот, большое каноэ, лодка и др.) тесно связан с широко распространёнными мифами и легендами о потопе и, как следствие, о гибели одних и спасении других героев.

Один из самых ярких образов Замков жажды — локомотив «Элизабет». Антропоморфизм и архетипичность этого образа соответствует тому толкованию, которое вложил в него К. Г. Юнг (огнедышащее чудовище). Именно строители железной дороги убивают Морми. Но, тем не менее, поезд — это позитивный образ. Он соответствует атмосфере научно-технического прогресса, созвучен экспериментам Пекиша, задаёт направленность и ритм повествованию: «un treno sta divorando l’aria e il tempo» (ЗЖ, 67). Для сеньора Рэйла рельсы — это оплот надёжности, потому что они никогда не пересекутся. В образе «Элизабет» можно усмотреть аллюзию на современную цивилизацию, постоянно стремящуюся к техническому усовершенствованию. Но, очевидна авторская ирония по этому поводу, т.к. «Элизабет» так и не тронулась с места.

В Сити, чтобы гигант Дизель смог увидеть мир, Шетси покупает большой жёлтый фургон. Он тоже никуда не поехал, но зато мытьё фургона переросло в ритуал. Наводя на него блеск, Шетси, Гоулд, Дизель, Пумеранг, профессор Мондриан Килрой предавались мечтам о дальних странствиях.

Музыка (Замки жажды, Новеченто) Итальянский литературовед Мария Корти обозначила, что «le due anime di Baricco, quella musicale e quella letteraria, che convivono „come vasi comunicati“ per creare un’evasione dalla realtа, „un irreale piщ reale del reale“».

О музыке много было сказано при разборе структуры произведений. Классическая музыкальность Море-океана противостоит неистовым звуковым экзерсисам Пекиша из Замков жажды и джазовой атмосфере Новеченто. В образе Пекиша чувствуется авторская ирония по поводу всё той же музыкальности. Герой просто потерялся в мире звуков и сошёл с ума. Джазовые импровизации, синкопированный ритм и тягучие спиричуэлсы отвечают тому состоянию «комфортного дискомфорта», в котором пребывал главный герой. Такой темпоритм наилучшим образом отвечает теме и душевному состоянию как автора, так и героя. «Lo scrittore, infatti, non и fedele, rovescia le cose come guanti: и quanto fa Baricco… Un carosello coloratissimo dove procedono insieme divertimento e cultura, specie quella musicale».

В данной работе музыкальная наполненность произведений Барикко нашла своё отражение на формальном уровне, на смысловом лишь частично. Наряду с таким эстетическим феноменом, как музыка, у Барикко присутствует и живопись. Например, в Сити один из героев размышляет над произведением французского импрессиониста Клода Моне «Кувшинки», находит эти картины китчевыми и приходит к заключению, что Моне хотел изобразить ничто. Заметим, что четырнадцать больших декоративных пано «Кувшинки», в Сити становятся восьмью. Смысловая и идейная нагрузки этих «эстетических» линий в данной работе не анализировалась. Отметим, что к такого рода линиям можно отнести также научные исследования и эксперименты Пекиша в Замках жажды; манеру живописи Плассона и энциклопедию Бартльбума в Море-океане; технологию шелководства в Шёлке; «Эссе об интеллектуальной порядочности» Мондриана Килроя и линии футбола и бокса в Сити.

Шёлк (Шёлк) Это образ представлен в сильной позиции — заглавие повести. Как уже было отмечено, сами поездки героя «плетут шёлковое полотно». Приходит аналогия с Великим шёлковым путём, связывавшим Европу и Азию. Шёлк широко использовался на востоке магами, тонкое и лёгкое полотно которого создавало иллюзию таинственности и явности в то же время. Молчаливая наложница была одета в лёгкую шёлковую тунику (явственность), а вход её хижины всегда был завешен шёлковым покрывалом (таинственность). Мотив связи посредством нити широко распространён у многих народов, спасительная нить фигурирует в мифе об аргонавтах — нить Ариадны. Тактильный контакт героев происходит через шёлковую ткань, что не притупляет чувствительность и не оскверняет тело девушки.

Птицы (Шёлк) У молчаливой наложницы Хара Кея был большой вольер с тысячью редких птиц. У восточных мужчин есть обычай: чтобы почтить верность своих возлюбленных, они дарят им не драгоценности, а прекрасных птиц. В различных мифопоэтических традициях птицы выступают как непременный элемент религиозно-мифологической системы и ритуала. Они выступают как особые мифопоэтические классификаторы и символы божественной сущности, неба, солнца, свободы, жизни, души и мн. др. Широко известен обряд выпускания птиц на волю: «Una voliera. Tu la riempi di ucelli, piщ che puoi, pio un giorno che ti succede qualcosa di felice la spalanchi, e li guardi volar via» (Ш, 61). Птицы — это те, кто приносит вести, является «связниками» между людьми. В Шёлке птицы — это одна из тех невербальных систем, посредством которой герои могли общаться.

Жизнь, смерть и любовь (Замки жажды, Море-океан, Новеченто, Шёлк, Сити).

Данные мотивы проходят через все книги. Они неразделимы и составляют некий комплекс бытия, существования. Говоря о любви и смерти, в своём литературном мифе Барикко объединяет то, что в мифологеме психоанализа выражено двумя принципами — Эроса и Танатоса. Любовь и смерть — лишь этапы эволюции духа.

Бытие многих героев и образов становится Бытием в Слове, что соответствует онтологической концепции постструктурализма. Подтверждение тому — «благословение-высказывание» моря в Море-океане: «Se il mare non si puт piщ benedire, forse, lo si puo ancora dire. Dire il mare. Dire il mare. Dire il mare» (М-О,) В Замках жажды Знакомая Гектора Хору рассказала, что узнала о трагичном конце Стеклянного Дворца из воображаемой энциклопедии, которую писал её муж задолго до того времени. Более того, вся жизнь Квиннипак является историей путешественницы в Америку. Жизнь Эрве Жонкура из Шёлка замыкается на листке бумаги, исписанном незнакомыми иероглифами. В Сити Шетси умирает после того, как была написана финальная сцена её вестерна, а Гоулд исчезает, как только закончилась боксёрская история.

Игра (Море-океан, Новеченто, Шёлк, Сити) Игра является коммуникативным действием и в том смысле, что, собственно, не такая уж большая разница между тем, кто играет (писатель), и тем, кто наблюдает (читатель). Зритель явно больше, чем простой наблюдатель, следящий за тем, что разворачивается перед ним. В качестве участника он — составная часть самой игры. Основной мотив современного искусства заключается в том, что оно хочет преодолеть расстояние, разделяющее публику, зрителей, потребителей искусства, и сами произведения искусства. Игра существует благодаря правилам, нарушение которых ведёт к дисквалификации. Профессор Талтомар озвучил это правило: «O guardi o giochi» (С, 120). Помимо того, что в игру вовлекается читатель, призванный распутывать и упорядочивать сюжетные линии, искать «владельца» изречённой фразы, узнавать персонажей; играют и сами герои романа. Играет Новеченто. В Море-океане адмирал Лангле выигрывает свою собственную жизнь в шахматы. Плассон и Бартльбум предстают как части ребуса или мозаики. В Сити на улицах Города играют в футбол и баскетбол. В Шёлке Бальдабью играет в бильярд за двоих — себя и своего противника. Таким образом, игра в произведениях Барикко присутствует как на формальном (сюжетном) уровне, так и на смысловом.

барикко проза сюжет архитектоника.