Художественный текст, как отражение современной языковой ситуации (ликсический аспект)

Отметим, что при появлении в тексте объясненных или переведенных иноязычных единиц возникает возможность двоякого прочтения текста: во-первых, читатель может ограничиться данным в тексте переводом — такое восприятие будет более узким, но не мешающим пониманию всего текста, — либо, при условии понимания значения вкрапления, — глубже понять мысль автора и возможную игру значений. Например: муха была совсем юной, и Сэм подумал, что ее английское название — «greenbottle fly» — очень точное: если мы не понимаем значение каждого англоязычного корня, входящего в данное полное вкрапление, то мы в любом случае осознаем, что речь идет о мухе, и вкрапление не затрудняет понимания всего отрывка; если наш уровень знания английского языка позволяет нам понять, что английское «green» соотносится с русским «зеленый» и в переносном значении обозначает «молодость, сила», «bottle» равнозначно значению русского слова «бутылка», корень fly (от глагола to fly — летать) может употребляться отдельно в значении «муха» и встречается в английских названиях многих летающих насекомых (a butterfly — бабочка, a dragonfly — стрекоза), то мы получим не просто формальное понятие о предмете повествования (муха), но и яркий образ, появляющийся в сознании вследствие присутствия в значении слова «бутылка» потенциальной семы «стекло», а у значения слова «стекло», в свою очередь, периферийной семы «блеск при условии попадания света на поверхность», которая в сочетании с цветом, заданным словом «green» и возможностью передвижения по воздуху позволяет читателю воссоздать в сознании не просто «муху», а именно «юную муху», которую В. Пелевин назвал Наташей. Если же мы знаем, что «greenbottle» не просто авторский эпитет к слову «fly» (муха), но вместе эти два слова составляют фразеологическое образование с низкой степенью слитности элементов, то мы вскроем еще один пласт значения: «greenbottle fly» обозначает реалию, в русском языке обозначенную фразеологическим выражением «навозная муха». Так как В. Пелевин пишет свои тексты на русском языке и для русскоязычного читателя, мы полагаем, что, обозначая свою героиню как «greenbottle fly», он имел в виду и отрицательную коннотацию, присущую русскому эквиваленту английского «greenbottle fly» («навозная муха»). Если вспомнить, что в романе «Жизнь насекомых» целая глава посвящена навозным жукам (гл. 2 «Инициация»), то можно провести устойчивые параллели сквозь ткань всего произведения, но мы не считаем нужным включать эту задачу в наше исследование, полагая проблему связей в системе образов предметом отдельного изучения.

Как писал В. В. Винокур, при изучении языка писателя следует разграничивать язык — то, что отбирает писатель из языкового материала для своего произведения (рассмотрено нами выше), и стиль — то, как использует писатель отобранные им единицы. Объясним функциональную роль описанных выше иноязычных вкраплений. Полное вкрапление в прозе В. Пелевина может характеризовать: 1. географическое место действия: так, например, Крым, в котором разворачивается действие романа «Жизнь насекомых», ненавязчиво напоминает о своей принадлежности Украине записью в ресторанном меню (бiточкi посiлянскi з цiбулей) и красной надписью над пунктом сдачи крови, которая была бы русскоязычной (украинские вкрапления обычно не вызывают затруднения у читателей, что объясняется исторической близостью русского и украинского народов, и, думается, в пелевинском «бiточкi» слышна ирония по поводу современной политической ситуации, когда Украина становится «заграницей» и отрицает все русское, включая язык, как чужеродное явление. Но в рамках нашего исследования мы не считаем нужным касаться этой проблемы, считая ее темой для отдельного литературоведческого исследования), если бы не «i» во флексии (…красная надпись «Донорскiй пункт»).

Америка, в которую попал один из персонажей «Жизни насекомых» — таракан Сережа, — заявляет о себе вывесками на улицах (бар «Paradise», табличка с надписью «29 East St.»), указателями на работе (Прошло несколько лет, заполненных мерцанием указателей «work» — «Don't work»), названиями журналов (Саму собаку он никогда не раскапывал, но однажды, по совету журнала «Health Week», отвел ее к ветеринару-психоаналитику), перемещения героя в пространстве и времени (в нашем случае это все немецкие полные вкрапления, кроме «Sigmund freud»), национальностью героя произведения, его социальной и профессиональной принадлежностью: американец Сэм говорит по-английски (Yeah, baby, — нечленораздельно отвечал Сэм. — Y ou smell good. A nd you taste good). Таракан Сережа, русский по происхождению, но переехавший и длительное время живший в Америке, — билингв (личность, владеющая двумя языками, причем здесь двуязычие смешанное, (мы считаем нужным отметить тип двуязычия в данном случае, так как, во-первых, это необходимо нам для правильного восприятия частичных вкраплений (по классификации Ю.

Т. Листровой), во-вторых, это — показатель типа двуязычия большинства пелевинских героев-билингвов, кроме героев-носителей ненормативного билингвизма, когда говорящий владеет обоими языками на уровне просторечия, профессионально-жаргонной речи. Именно этого двуязычия требуют тексты В. Пелевина от читателя) мыслящий на двух языках (Сережа взял со стойки бледно зеленый спичечный коробок с надписью «Paradise» и увидел те же пальмы, что были на вывеске… Кроме пальм, на коробке были телефоны, адрес и уверение, что это «hottest place on island».

«Господи, — подумал Сережа, — да разве hottest place — это рай? А не наоборот?»).

Записанные латиницей имена известных психоаналитиков позволяют автору интерпретировать их с новой точки зрения, создавать эффект «остранения» (Для негодования уже не остается сил, — писал неизвестный автор, — остается только поражаться бесстыдству масонов из печально знаменитой ложи «П-4» («психоанализ — четыре»), уже много десятилетий измывающихся над международной общественностью и простерших свою изуверскую наглость до того, что в центре мировой научной полемики, благодаря их усилиям оказались два самых гнусных ругательства древнекоптского языка, которым масоны пользуются для оплевывания чужих национальных святынь. Речь в данном случае идет о выражениях «Sigmund freud» и «eric bern», в переводе означающих, соответственно, «вонючий козел» и «эректированный волчий пенис»…).

Английское слово «Paradise», употребленное вместо русского «рай», дает писателю возможность конкретизировать значение многозначного русского слова (1. Место, где души праведников пребывают в вечном блаженстве; 2. перен. Легкие и радующие условия, обстановка), заставляя читателя после последней фразы одноименной главы: «Что-то до сих пор было зажато у него в руке — он поднес к лицу и увидел на ладони… коробок с черными пальмами и неожиданно понял, что английское слово „Paradise“ обозначает место, куда попадают после смерти» — вернуться к ее началу и перечитать текст уже на качественно новом философском уровне (напомним, что «Paradise» в одноименной главе «Жизни насекомых» — название бара) осмысления текста.

Автору удается создать объемный текст, изображающий узнаваемую реальность (под объемным текстом мы понимаем текст, в котором присутствует динамичный звук, например, песня, цвет, например, светящаяся реклама и т. п.):

…вскоре его пальцы наткнулись на предмет, на ощупь показавшийся обычным милицейским сапогом. Расчистив землю, Сережа увидел слово «REEBOK», начал рыть вверх и скоро откопал улыбающееся лицо Гриши; Сэм вынул маленький коричневый блокнот с золотой надписью «Memo executive»).

Употребление в тексте названий известных музыкальных групп, композиций, имен исполнителей (текст песни позволяет не только создать эффект узнавания, но и комментирует основной текст (см. ранее об уровнях понимания текста, рассмотренных на примере вкрапления «greenbottle fly») и др. (American boy, уеду с тобой).

Мы намеренно не приводим статистику реализации в тексте той или иной функции полного вкрапления, так как считаем нашу классификацию, приведенную выше, во многом субъективной вследствие субъективности восприятия текста (позволим себе согласиться с утверждением Б. Гребенщикова, который часто появляется так или иначе на страницах произведений В. Пелевина: каждый видит лишь то, что в нем уже есть («Лилит», 1998).

Кроме вкраплений в исконной графике, в данной работе нас интересуют вкрапления в русской графике, т. к., несмотря на русифицированную графику (и, следовательно, русское произношение и систему звукотипов), их смысл часто остается неясным не только не владеющим представленным во вкраплении языком, но и читателю-билингву вследствие не исконной для вкрапления графики.

По степени сложности вкрапления всех языков представляют собой в основном отдельные словосочетания и слова.

Отметим, что положение вкраплений в русской графике в тексте иное, чем положение вкраплений в исконной графике, и необходимость перевода невозможно соотнести со структурой так же точно, как и в случае полных вкраплений. Поэтому мы считаем рациональным классифицировать вкрапления в русской графике по структуре, объясняя необходимость перевода отдельно в каждом конкретном случае. Итак, по структуре и функции в тексте мы выделили:

Фразы на языке — Представляешь, Сэм, — тихо заговорила Наташа, — а я ведь, как дура, перед зеркалом тренировалась. Плиз чиз и пепперони. Думала, уеду с тобой… — не требуют перевода для понимания текста. Нам ясно, что Наташа хотела уехать в Америку с Сэмом и для этого учила английский язык, но перед смертью (данную фразу она произносит уже на липучке) поняла бессмысленность своей цели и, иронизируя, нарочно говорит по-английски с русским акцентом, выраженным в тексте русской графикой (эту же функцию — нарочито русского произношения — выполняет русская графика и в передаче первого выделенного нами типа — онимов).

Отдельные слова и словосочетания на языке:

а) междометия — отмечено 4 случая (1. Банзай! — крикнула простоволосая женщина в халате, появляясь вслед за собакой. — Банзай! Банзай!

— радостно крикнул Максим в ответ…; 2. произошло это через день после того, как он узнал второе главное американское слово «у-упс» (первое, «бла-бла-бла», ему сказал по секрету еще Гриша); 3. Действительно, пишут, что там какой-то тоннель и свет в конце, но по-моему, все это чистое бла-бла-бла; 4. Ты по виду типичный американский кокроуч, — сказала она. -

У-упс, — ответил Сережа. Он был счастлив, что ему удалось натурализоваться на новом месте). Значение первого указанного вкрапления-междометия понятно, на что, видимо, ориентировался автор при написании: «банзай» — боевой клич японских самураев, в данном В. Пелевиным контексте создает явно комический эффект, понимание которого невозможно без представления значения слова «банзай».

Смысл второго и третьего значений фактически идентичны и в языке-источнике (английском) обозначают примерно то же, что в русском выражается просторечными междометиями типа: оп (а), ля-ля-ля, наны-наны, (в словаре С. И Ожегова эти лексические единицы не отмечены, но мы считаем их имеющими право на фиксацию в словаре судя по регулярному употреблению в речи, с пометой просторечия) — и в конкретной речевой ситуации могут принимать практически любое лексической значение (так, в выделенных единицах 3 и 4 «бла-бла-бла» и «у-упс» имеют значение, соответственно «ерунда» и эмоционально окрашенного «да», что в контексте акцентируется пояснением к прямой речи Сережи: он был счастлив…), подменяя собой различные единицы литературного языка и служа связкой между словами, фразами, т. е. по сути являются словами-«паразитами».

Понимание «главных американских слов» по Пелевину не вызывает затруднений у читателей, так как их междометийная сущность, на наш взгляд, легко восстанавливается по контексту и помогает понять комический эффект, вложенный автором в определение междометий как главных слов языка.

б) отдельные слова и словосочетания, поясненные либо переведенные в тексте. Слова этой группы не представляют трудностей в восприятии текста, т. к. русская графика не затрудняет восприятия фонетического облика слова, а перевод или авторское объяснение облегчают понимание значения вкрапления. Случаи в группе 2 Б (отдельные слова и словосочетания, поясненные либо переведенные в тексте) представляют собой авторскую интерпретацию иносистемного знака (1. …но зато после скандала с низеньким скарабеем, называвшим его лендлордом, стал относиться к квартире как к живому существу, тем более что ее название — «Ван Бедрум» — всегда казалось ему именем голландского живописца. 2. Ты по виду типичный американский кокроуч, — сказала она. -

У-упс, — ответил Сережа. Он был счастлив, что ему удалось натурализоваться на новом месте, а слово «кокроуч» он понял как что-то вроде «кокни», только на нью-йоркский лад, — но все же в его душе после этих слов поселилось не совсем приятное чувство). В 1-ом отмеченном случае перевод вкрапления представляется нам необходимым для понимания авторской игры слов «One bedroom» и характерной частицей некоторых европейских фамилий (В. Пелевин отмечает голландские) «Ван». Перевод слова «кокроуч» (англ. cockroach — таракан) также необходим для правильного восприятия текста (таракан Сережа по сюжету не хотел быть тараканом, для этого уехал в Америку, но это ничего, кроме названия, не изменило: из таракана он стал «кокроучем», что обозначает ту же реалию, что и русское слово), но это слово может вызвать затруднения в понимании текста вследствие его редкого употребления (в отличие от носящих интернациональный характер «god», «банзай», «шпрехен зи дойч») в русскоязычных печатных источниках и речи.

в) онимы, включающие названия газет и журналов (Тесемки абсолютно ничего не держали и были, как Сэм помнил из статьи в «Нэшнл джиографик», просто наивным приспособлением для завязывания знакомств, …прочитав надпись, Максим понял, что попал в бомбардировщик «Б-52 Стратофортресс» с подвешенной ракетой «Хаунд дог»). Как правило, онимам сопутствуют родовые понятия на русском языке, помогающие читателю понять смысл текста либо родовые понятия восстанавливаются по контексту. В. Пелевин отражает реальность России с заполонившей ее модой на иностранное, как зеркало, не искажая ни одной детали.

Таким образом, из двух типов частичных вкраплений, выделенных нами, практически не вызывают затруднений в понимании текста слова типа, обозначенного нами как онимы, слова с буквальным переводом, но затруднения возникают при столкновении с авторской интерпретацией частичного вкрапления, так как в этом случае, во-первых, необходимо произвести идентификацию слова в тексте с оригинальным иноязычным словом, для чего необходимо владение фонетикой и графикой чужого языка плюс знанием особенностей русского произношения иноязычных звуков, а во-вторых, владение лексикой языка на уровне смешанного билингвизма для отождествления текстовой единицы и исконной лексемы с единым образом, лежащим в ее основе.

Заключение

Роман «Жизнь насекомых» — особый фантасмагорический мир, царство живых и мертвых. Критики видят в Пелевине продолжателя многих традиций, сам же он сказал: «В русской литературе было очень много традиций, и куда ни плюнь, обязательно какую-нибудь продолжишь». Прозу Пелевина пытались истолковать как турбореалистическую, фантастическую, постмодернистскую, но в целом его творчество не укладывается в какие-либо жанровые рамки: произведения его многослойны. Однако, возникает вопрос, почему ранние произведения Пелевина были отмечены малой букеровской премией, а его зрелые творения воспринимаются многими критиками с нескрываемой враждебностью. Возможно, так произошло потому, что костяк этих произведений, в данном случае романа «Жизнь насекомых», составляют ирония и интеллектуальная игра и используются они в том числе и применительно к позитивному содержанию, к ценностям сакрального характера, а такая литература обычно переводится в разряд «несерьезной», фантастической, а то и нравственно сомнительной.

Бессмыслица Пелевина — вовсе не отсутствие смысла, напротив, это — гиперсмысл, или даже смысл смысла. Некоторые критики указывают на «проповеднический» характер прозы Пелевина, провоцирующего читателя принимать его произведения как манифестацию некоего целостного мистического учения. Такому пониманию противоречит особая, специфическая для Пелевина концепция авторства, определяющая его положение в современной литературе. По замечанию критика А. Гениса, Пелевин пишет в жанре басни — «мораль» из которой должен извлекать сам читатель. Автор ничего не «хочет сказать», и все смыслы, которые читатель находит, он вычитывает из текста самостоятельно.

Многочисленные эксперименты со стилями, контекстами, художественной формой служат у Пелевина организации этой особой формы авторства, редуцирующей взаимоотношения автора с читателем вплоть до полного упразднения.

Библиография Авилова Н. С. Слова интернационального происхождения в русском литературном языке нового времени. М., 1967.

Акуленко В. В. Вопросы интернационализации словарного состава языка. Харьков, 1972.

Аракин В. Д. и др. Англо-русский словарь. М., 1963.

Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 тт. Т. 2. М., 2000.

Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

Борев Ю. Б. Теория художественного восприятия и рецептивная эстетика и герменевтика. // Теории, школы, концепции (критические анализы): художественные рецепции. М., 1985.

Виноградов В. В. Избранные труды: Исследования по русской грамматике. М., 1975.

Виноградов В. В. Избранные труды. О языке художественной прозы. М., 1980.

Винокур Т. Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. М., 1993.

Гальперин И. Р. О понятии «текст» // ВЯ, 1974. № 6.

Генис А. Виктор Пелевин: границы и метаморфозы // Знамя, 1995. № 12.

Генис А. Поле чудес. Эссе о Викторе Пелевине из цикла «Беседы о новой словесности».

http://www.pelevin.nov.ru/stati/o-gen2/1.html.

Караулов Ю. Н. Ассоциативный анализ: новый подход к интерпретации художественного текста // Материалы IХ Конгресса МАПРЯЛ. Братислава, 1999.

Караулов Ю. Н. Словарь Достоевского и изучение языка писателя (В качестве предисловия) // Слово Достоевского. 2000

Сб. статей. М., 2001.

Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? Об одной авантюре Виктора Пелевина. НЛО. 1997. № 28.

http://pelevin.nov.ru/stati/o-krn2/1.html.

Крысин Л. П. Иноязычные слова в СРЯ. М., 1968.

Куллэ В. Красная магия, или девять способов написания иероглифа «дерево». Литературное обозрение. 1998. № 2.

Кухаренко В. А. Стилистическая организация художественного текста // МГПИИЯ им. М. Тореза. Лингвистика текста. Вып. 103. М., 1976.

Лафонтен Ж. де. Басни. М., 1999.

Листрова Ю. Т. Иносистемные языковые явления в русской художественной литературе 19 века: на материале немецких вкраплений. Воронеж, 1979.

Лихачев Д. С. Строение литературы (к постановке вопроса) // Освобождение от догм. История русской литературы: состояние и пути изучения. В 2 тт. Т. 1. М., 1997.

Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1998.

Микитич Л. Д. Иноязычная лексика. Л., 1967.

Ожегов С. И, Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1995.

Пелевин В. Жизнь насекомых. М., 2000.

Пелевин В. Жизнь насекомых. Романы. М., 1999.

Петрова М. Г. Александр Исаевич Солженицын (к 80-летию со дня рождения) // Изв. РАН. СЛЯ. 1998. Т. 57. № 6.

Потебня А. А. Мысль и язык. Киев, 1993.

Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Словарь-справочник лингвистических терминов. М., 1985.

Седов К. Ф. О природе художественного текста // АРТ. Альманах исследований по искусству. Вып. 1. Саратов, 1993.

Урнов Д. Пристрастия и принципы: Спор о литературе. М., 1991.

Хансен-Лёве А. Эстетика ничтожного и пошлого в московском концептуализме // Новое литературное обозрение, 1997. № 25.

Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1998. С. 21.

Цит по: Урнов Д. Пристрастия и принципы: Спор о литературе. М., 1991. С. 183.

Там же. С. 28.

Цит по: Борев Ю. Б. Теория художественного восприятия и рецептивная эстетика и герменевтика. // Теории, школы, концепции (критические анализы): художественные рецепции. М., 1985. С. 44.

Виноградов В. В. Избранные труды: Исследования по русской грамматике. М., 1975. С. 30.

Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1998. С. 24.

Там же. С. 30.

Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Словарь-справочник лингвистических терминов. М., 1985. С. 355.

Гальперин И. Р. О понятии «текст» // ВЯ, 1974. № 6. С. 72.

Караулов Ю. Н. Ассоциативный анализ: новый подход к интерпретации художественного текста // Материалы IХ Конгресса МАПРЯЛ. Братислава, 1999.

Потебня А. А. Мысль и язык. Киев, 1993. С. 30.

Седов К. Ф. О природе художественного текста // АРТ. Альманах исследований по искусству. Вып. 1. Саратов, 1993. С. 7.

Кухаренко В. А. Стилистическая организация художественного текста // МГПИИЯ им. М.

Тореза. Лингвистика текста. Вып. 103. М., 1976. С. 49.

Лихачев Д. С. Строение литературы (к постановке вопроса) // Освобождение от догм. История русской литературы: состояние и пути изучения. В 2 тт. Т.

1. М., 1997. С. 23.

Винокур Т. Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. М., 1993. С. 35.

Караулов Ю. Н. Словарь Достоевского и изучение языка писателя (В качестве предисловия) // Слово Достоевского. 2000

Сб. статей. М., 2001. С. 8.

Виноградов В. В. Избранные труды. О языке художественной прозы. М., 1980. С. 208.

Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 тт.

Т. 2. М., 2000. С. 44.

Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 161.

Там же. С. 145−146.

Цит. по: Петрова М. Г. Александр Исаевич Солженицын (к 80-летию со дня рождения) // Изв. РАН. СЛЯ.

1998. Т. 57. №

6. С. 76.

Караулов 1999. С. 165.

Хансен-Лёве А. Эстетика ничтожного и пошлого в московском концептуализме // Новое литературное обозрение, 1997. № 25. С. 221.

Лафонтен Ж. де. Басни. М., 1999. С. 149.

Пелевин В. Жизнь насекомых. Романы. М., 1999. С. 350−351.

Генис А. Виктор Пелевин: границы и метаморфозы // Знамя, 1995. № 12. С. 214.

Генис А. Поле чудес. Эссе о Викторе Пелевине из цикла «Беседы о новой словесности».

http://www.pelevin.nov.ru/stati/o-gen2/1.html

Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? Об одной авантюре Виктора Пелевина. НЛО. 1997. № 28.

http://pelevin.nov.ru/stati/o-krn2/1.html

Куллэ В. Красная магия, или девять способов написания иероглифа «дерево». Литературное обозрение. 1998. № 2.

Пелевин В. Жизнь насекомых. М., 2000 С. 161.

Листрова Ю. Т. Иносистемные языковые явления в русской художественной литературе 19 века: на материале немецких вкраплений. Воронеж, 1979. С. 10.

Там же.

Микитич Л. Д. Иноязычная лексика. Л., 1967. С. 64.

Листрова Ю. Т. С. 3.

Там же. С. 19.

Крысин Л. П. Иноязычные слова в СРЯ. М., 1968. С. 47.

Акуленко В. В. Вопросы интернационализации словарного состава языка. Харьков, 1972. С. 25.

Крысин Л. П. С. 105.

Акуленко В. В. С. 112.

Авилова Н. С. Слова интернационального происхождения в русском литературном языке нового времени. М., 1967.

Листрова Ю. Т. С. 57.

Там же.

Там же.

Пелевин В. С. 164.

Пелевин В. С. 51.

Пелевин В. С. 72.

Пелевин В. С. 118.

Пелевин В. С. 133.

Пелевин В. С. 73.

Пелевин В. С. 161.

Пелевин В. С. 163−164.

Пелевин В. С. 133.

Пелевин В. С. 406.

Пелевин В. С. 198.

Пелевин В. С. 194.

Пелевин В. С. 73.

Пелевин В. С. 200.

Пелевин В. С. 70.

Пелевин В. С. 72.

Пелевин В. С. 197.

Пелевин В. С. 198.

Пелевин В. С. 196.

Пелевин В. С. 51.

Пелевин В. С. 195.

Пелевин В. С. 206.

Пелевин В. С. 73.

Аракин В. Д. и др. Англо-русский словарь. М., 1963. С. 386.

Там же. С. 108.

Там же. С. 340.

Там же. С. 123.

Там же. С. 270.

Цит. по: Листрова Ю. Т. С. 5.

Пелевин В. С. 118.

Пелевин В. С. 164.

Листрова Ю. Т. С. 12.

Пелевин В. С. 198.

Пелевин В. С. 206.

Ожегов С. И, Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1995. С. 645.

Пелевин В. С. 200.

Пелевин В. С. 191.

Пелевин В. С. 72.

Пелевин В. С. 70.

Пелевин В. С. 236.

Пелевин В. С. 133.

Пелевин В. С. 194

Пелевин В. С. 197.

Пелевин В. С. 196.

Пелевин В. С. 197.

Пелевин В. С. 84.

Пелевин В. С. 135.