Идиомы, выражающие неопределённость в современном русском языке

Неопределенность, размытость семантики данного фразеологизма не всегда преодолевается даже с помощью текстового окружения; примеры употребления передают разные смыслы, которые могут быть восприняты каждый в отдельности, в зависимости от ситуации, и все одновременно.

" Ни кола, ни двора, // Зипун — весь пожиток" (И. Никитин. «Песнь бобыля»). «[ Устинов] знал твердо: не будь он кормильцем-поильцем, не было бы у него ни кола ни двора» (С. Залыгин. «Комиссия»).

" Отец вековечный казачий батрак, жилы вытянул: да сколько ни бейся, все равно — ни кола ни двора" (А. Серафимович. «Железный поток»). «

А за такого голыша, как ты, Федька, идти [замуж] не хочется… «Новая жизнь, новая жизнь», а у самого ни кола ни двора… Свистишь в кулак" (Н. Кочин. «Девки»). «Почему вдова переехала из Ивановки сюда, где у нее ни кола, ни двора?..» (А. Рыбаков.

" Тяжелый песок"). Ср. также окказиональное употребление фразеологизма: «

Поэт кричит: чем я виновен пред тобой, // Что с юности терплю // Фортуны злой гоненье? // Ни ложки, ни угла: и все мое именье // В одном воображенье" (И. Крылов. «Богач и поэт»).

Второй смысл русского бездомья, который может оказаться в семантическом фокусе фразеологизма ни кола ни двора, — это одиночество. Данный смысл нашел свое отражение в словарном значении фразеологизма: «2. одинокий; не имеющий своего родного дома; сирота».

Такое бездомье обусловлено не только отсутствием дома как движимого и недвижимого имущества, но отсутствием семьи, «своих», сиротством, полным одиночеством в мире «чужих».

Этот важнейший аспект идеального норматива дома как семьи сформирован в культуре: человек нуждается не только в том, чтобы его приютили, но и приголубили, а для этого нужна семья, свой «круг» родных и близких, живущих под одной крышей. См. приведенные выше значения слова дом в Словаре Ожегова.

Одиночество в русской культуре понимается как несчастная доля человека; см. пословицы и поговорки на эту тему: Одна голова не бедна, а и бедна, да не одна; Семья в поле воюет, а один и дома горюет; Одному жить — сердцу холодно; Живи домком да ладком и мн. др. Ср. также в библейском тексте: Горе одному, когда упадет, а другого нет, который бы поднял его; Двоим лучше, нежели одному; Если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться?.. (

Еккл. 4: 10; 9; 11); И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему (Бытие 2: 8).

У бездомного одинокого нет, согласно сформированным в культуре представлениям, полноценного дома потому, что нет семьи в этом доме.

Есть многочисленные иллюстрации употребления фразеологизма в этом значении или в контекстуальном окружении с данной семантикой; см., например: «С тех пор и живет Катерина Федосеевна одна-одинешенька… Изба есть, а ни кола ни двора… Некого покормить, не с кем душу отвести» (А. Яшин. «Подруженька»). «

Я скитаюсь по свету один как перст в целом мире, нет у меня ни жены, ни детей, нет ни кола, ни двора, некому ни приютить, ни приголубить меня" (М. Салтыков-Щедрин. «Губернские очерки»). «Своего у Никитушки ничего не было: ни жены, ни детей, ни кола ни двора» (Н. Лесков.

«Некуда»).

О потере дома как о потере семьи говорит один из героев пьесы А. Вампилова Золотуев: «Посадил он того продавца на десять лет… И вот выходит наш продавец на свободу. Садился — жена у него оставалась, интересная баба. На пятнадцать лет моложе его была. А вернулся — ни кола ни двора. Ни одной близкой души» (А. Вампилов. «Прощание в июне»).

Третий бездомный, образ которого сформирован в культуре, но не «попал» в фокус значения фразеологизма, — это бездомный свободный. Представление о бездомье как о свободе или, скорее, о воле [13], присущее русской ментальности, является тем смысловым «квантом», который не оформляется в значение, но в той или иной степени концептуализируется во фразеологизме, может ассоциативно «включаться» в процесс культурной интерпретации.

Дом — пристанище человека на земле, место, где он останавливается и начинает устраивать свою жизнь — заводить семью, вести хозяйство, работать и т. д. Дом — недвижимое имущество человека, которое обусловливает его прикаянность, остановку в поиске своего места на земле. Все в жизни задается домом — упорядоченным образом жизни человека.

У бездомного нищего (1) нет своего имущества — движимого и недвижимого, не-сдвигаемого с места, на котором закрепился человек. У бездомного одинокого (2) нет семьи — необходимых для русской культуры составляющих целостного понятия «дом»: близких и родных, родителей и детей, о которых надо заботиться. Поэтому бездомный нищий и бездомный одинокий в русской ментальности сближаются в образе бездомного свободного: странника — «человека, странствующего пешком, обычно на богомолье» и скитальца — «того, кто странствует без цели, ведет бродячий образ жизни; живет у чужих людей, переходя от одного к другому» [17; 686; 642].

Смысл бездомности и воли, близкий смыслу странничества, не концептуализировался в семантике фразеологизма ни кола ни двора, однако получил свое широкое воплощение в других «слоях» культуры — в художественной литературе, в фольклоре и др. См. в поговорках: Белый свет на волю дан; Вольному воля, спасенному рай; Вольному воля, ходячему путь; Вольность всего дороже и др.

У не имеющего дома нет ничего, он «голый» и потому волен делать, что хочет: «Свобода приходит нагая», согласно Велимиру Хлебникову. См. также в поговорках: На живот лег, спиной укрылся; И голо, и босо, и без пояса; Что на мне, то и мое.

«Голый» свободен от чувства зависимости по отношению к своему хозяйству и своим близким, он — вольный человек; ср. в поговорках: Встал да пошел, так и вотчина со мной; Не надобна соловью золотая клетка, ему лучше зеленая ветка; В чистом поле четыре воли: хоть туда, хоть сюда, хоть инаково и др.

Воля, свобода, независимость от дома, семьи и хозяйства могут способствовать превращению бездомного в нищего бродягу, а образ нищенства и бродяжничества в русской ментальности соединяется с образом странничества. И так понятие бездомья начинает «перерастать» в понятие иного дома: <�…> если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах <�…> (Матф. 19: 21).

Уже не у бездомного бродяги, а у Божьего странника есть иные, противопоставленные человеческому взгляду на мир, ценности: И враги человеку — домашние его (Матф. 10: 36); Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах (Второе послание к коринф. 5: 1); и мудрые умирают, равно как и невежды и бессмысленные погибают, и оставляют имущество свое другим. В мыслях у них, что домы их вечны, и что жилища их род в род, и земли свои они называют своими именами. Но человек в чести не пребудет… могила — жилище их (Псалтирь, 48: 11−15). Убежище и пристанище бездомного свободного не дом («хижина»), а Бог: «Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его» (Псалтирь, 90: 4).

Путь в поисках своего пристанища оказывается путем в иной мир: Как вожделенны жилища Твои, Господи! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни; сердце мое и плоть моя восторгаются к Богу живому. И птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих… (Псалтирь, 83: 3), Ибо один день во дворах твоих лучше тысячи. Желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия (Псалтирь, 83: 11).

Ср. также в пословицах и поговорках: Голый, что святой — беды не боится; С голого, что с мертвого — ничего не возьмешь; Яко благ, яко наг, яко нет ничего.

Все названные смыслы бездомья, от нищеты и одиночества до свободы, в соединенном виде сохранились в поговорке, из которой, по-видимому, и «вышел» когда-то фразеологизм ни кола ни двора. Ср.: Чист молодец: ни коз, ни овец, ни кола, ни вола, ни села, ни двора, ни мила живота, ни образа помолиться, ни хлеба, чем подавиться, ни веревки удавиться, ни ножа, чем зарезаться — «нищий, одинокий, свободный».

Итак, на примере проведенного анализа языковых и культурных смыслов фразео-логизма ни кола ни двора мы говорим о том, что фразеологизмам, согласно их тропеической природе, может быть свойственна семантическая неопределенность, расплывчатость, диффузность значения. Действительно, образ в какой-то мере размывает четкое категориальное основание типового представления. Однако главным объяснением видится то, что семантика фразеологизма в процессе речи подвергается культурной интерпретации — обработке всех типов информации культурным знанием говорящего / слушающего. Создаваемая в результате интерпретации культурная коннотация фразеологизма вносит свои смысловые «добавки» в семантику. Категориальное основание типового представления, лежащее в основе значения фразеологизма, не меняется, однако данное типовое представление в речи присваивается конкретным субъектом и, преломляясь через систему его ценностей, через его мировоззрение, сформированные в культуре, приобретает тот или иной личностный смысл, задающий отношение субъекта к реальности, выражаемое в знаках языка.

Носители языка являются одновременно носителями культуры, т. е. в той или иной мере они «подключены» к культурному пространству как совокупности значений, образов, символов, установок, приоритетов общественного сознания — своего рода вершинам «айсберга» культуры, понимаемой как система наработанного в культуре за время существования человечества и как знание об этом.

«Знания о мире не бывают безличными, вернее, бессубъектными, и значение текста раскрывается только в контексте некоего ментального пространства, в рамках категоризации, присущей субъекту. Позиция субъекта, его знания о мире имплицитно присутствуют при интерпретации знака и определяют эту интерпретацию, поэтому-то и несостоятельны попытки логической семантики выделить в рамках семиотического треугольника структуру знака безотносительно к субъекту-интерпретатору и к его целостной системе знаний о мире», — пишет В. Ф. Петренко, исследуя «имплицитные смысловые аксиомы» — знания о мире, обусловливающие роль субъекта в процессе восприятия чего-л. [12; 22].

Разная по содержанию и объему культурная интерпретация семантики фразеологизма приводит к тому или иному фокусированию смысла фразеологизма, создает эмотивную завершенность его значения.

Действительно, сама специфика создания фразеологизма обеспечивает механизм порождения семантической неоднозначности; значение фразеологизма имеет степень неопределенности в описании действительности. Коммуникант понимает усвоенное им в процессе деятельности словарное значение фразеологизма и одновременно получает впечатление от фразеологического образа. Тем самым значение фразеологизма «накладывается» на образ, явленный в буквальном прочтении фразеологизма, и оценка происходящего усиливается благодаря эмоциональному отношению, которое «будит» данный образ: говорящий воспроизводит, а слушающий воспринимает значение фразеологизма сквозь призму образа.

Однако семантическая неопределенность фразеологизма, в нашем понимании, имеет более глубокие корни, нежели тропеический механизм его создания — сложная (состоящая из разных типов информации) семантика фразеологизма в речи «вбирает» в себя порождаемые образом культурные коннотации, которые появляются в результате интерпретации этих типов информации в культурном пространстве говорящего / слушающего. Именно культурные коннотации «расширяют» значение фразеологизма, варьируют его оценку, так или иначе «фокусируют» его образ, «складывают» его окончательное, завершенное значение в данном акте коммуникации.

Заключение

В семантическом пространстве языка можно наметить особую область, в границах которой сосредоточены разнообразные явления, объединенные общим свойством — наличием семантической неопределенности. Сквозь это виртуальное пространство, как можно предположить, проходит в своем развитии та часть языковых знаков, которая изначально не способна в достаточной мере раскрыть свое содержание. Сама вероятность и мера семанти-ческой диффузности или широкозначности слова или фразеологизма зависят не только от особенностей их предметно-понятийного (и отчасти коннотативного) содержания, но в немалой степени и от значений непосредственно сочетающихся с ними слов. Следующей условной ступенью развития содержания подобных единиц является, очевидно, стадия семантической переходности, которая, в сравнении с первой, характеризуется большей мерой собственной идентичности языковых знаков, в том числе более четко выраженными формами их семантического варьирования. И, наконец, последняя, завершающая стадия содержательного развития знаков (слов, фразеологизмов и т. д.) — это стадия семантической определенности, которая отмечена относительно высокой мерой самовыражения языковых единиц.

На разных этапах своего семантического развития языковые единицы в соответствии с собственной содержательной природой закономерно получают различное, нередко весьма противоречивое, описание традиционными средствами словаря.

Всякий языковой знак (слово, фразеологизм), взятый вне контекста (или до контекста), характеризуется в той или иной мере некоторой семантической неполнотой, недосказанностью, неопределенностью. Более того, не всякий контекст способен эту неопределенность устранить, нейтрализовать в должной мере. Наконец, в некоторых особых случаях контекст как раз предназначен именно для того, чтобы эту неопределенность либо усилить, либо создать. Контекст выполняет двойную функцию по отношению к словам и фразеологизмам с семантикой неопределенности: с одной стороны, он способствует разрешению, снятию семантической неопределенности, а с другой стороны, напротив, ведет к намеренной размытости содержания слова или фразеологизма, его семантической диффузности.

Список используемой литературы

1. Алефиренко Н. Ф. Фразеологическое значение: природа, сущность, структура // Грани слова: Сб. научных статей к 65-летию проф. В. М. Мокиенко. — М.: ЭЛПИС, 2005. С. 21−27.

2. Алефиренко Н. Ф., Валюх З. О. Теоретические основы фразеологической репрезентации формально-содержательной вариантности фразеологизмов // Проблемы русской и общей фразеографии. — Новгород, 1990.

3. Амосова Н. Н. Основы английской фразеологии. — Л., 1963.

4. Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. — М., 1974.

5. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. — М., 1997.

6. Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Дом бытия языка. В поисках новых путей развития лингвострановедения: концепция логоэпистемы. — М., 2000.

7. Жуков А., Жуков К. О семантической неопределенности слов и фразеологизмов // Грани слова: Сборник научных статей к 65-летию проф. В. М. Мокиенко. — М., ЭЛПИС, 2005. С. 70−76.

8. Жуков В. П. Фразеологизм и слово. — Л., 1967.

9. Кобозева И. М. Лингвистическая семантика. — М., 2000.

10. Никитин М. В. Курс лингвистической семантики. — СПб., 1996.

11. Ожегов С. И. Словарь русского языка. — М.: Русский язык, 1981.

12. Петренко В. Ф. Психосемантика сознания. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988.

13. Степанов Ю. С. Концепты. Словарь русской культуры. — М.: Языки славянской культуры, 1997.

14. Телия В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. — 288 с.

15. Уфимцева А. А. Лексическое значение. Принцип семиологического описания лексики. — М., 1986.

16. Фразеологический словарь русского литературного языка. Т. I. Сост. А. И. Федоров. — М., 1997.

17. Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. Изд-е 6-е, испр. и доп. — М., 2001.

18. Фразеологический словарь русского языка. Сост. Л. А. Войнова, В. П. Жуков, А. И. Молотков, А. И. Федоров / Под ред. А. И. Молоткова. Изд-е 6-е, испр. и доп. — М., 2001.

19. Шанский Н. М. Лексикология современного русского языка. — М., 1972.

20. Шмелев Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики (на материале русского языка). — М., 1973.

21. Burger H./Buhofer A./Sialm A. Handbuch der Phraseologie. Berlin/New York: de Gruyter, 1982. — 433 S.

22. Dobrovol’skj D. Kognitive Aspekte der Idiom-Semantik. Tьbingen: Gunter Narr, 1995. — 272 S.

23. Wittgenstein, L. Werkausgabe in acht Bдnden. Band 3, Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1984. — 620 S.

Эту точку зрения не разделяет один из авторов и редактор «Фразеологического словаря русского языка» А. И. Молотков, а также автор «Школьного фразеологического словаря русского языка» В. П. Жуков. Поэтому в названных словарях фразеологические сочетания отсутствуют.

Термины «фразеологическое сращение», «фразеологическое единство», «фразеологическое сочетание» введены В. В. Виноградовым.