История немецкого литературного языка, как относительно молодая дисциплина в диахронической лингвистике, расширяет аспекты своих исследований. В качестве основного направления утвердилось изучение становления общенациональной литературной нормы, а также изменений в характере дифференциальных признаков немецкого литературного языка. Однако необходимая полнота исторического описания генезиса литературного стандарта, раскрытие причин прерывистости и замедления процессов его развития, исследование гетерогенности его основы по исходным территориальным компонентам требуют разработки новых подходов.
Особое значение приобретает рассмотрение тенденций и альтернатив в становлении литературного языка на начальном этапе (конец 15 — середина 17 вв.), когда закрепляется его региональная основа. В данный период немецкий литературный язык представлен преимущественно в письменно-литературной форме. При этом одним из перспективных направлений исследований становится региональный подход. Его возникновение связано с длительной дискуссией о территориальной основе немецкого литературного языка и изучением его регионального варьирования, которое проявляется, как важнейшее онтологическое свойство, на раннем этапе формирования общенемецкого литературного языка (конец 15 века) в наличии конкурировавших и взаимодействовавших территориальных вариантов литературного языка (здесь и далее — ТВЛЯ): 1) восточно-средненемецкого, 2) юго-восточного, 3) юго-западного, 4) нижненемецкого. Они обеспечивали относительное единство письменной коммуникации в условиях формирования нового культурного пространства и языковой ситуации чрезвычайно динамичной переходной эпохи, получившей название «позднее Средневековье».
Вынесенное в заглавие данной работы понятие «позднее Средневековье» является для нас не только хронотопом, но и методологическим тезисом, исходя из положения Ж. Ле Гофа о «долгом Средневековье» [7, С.5]. «Постсредневековье» в Германии, продолжаясь до середины 17 века, характеризовалось сложной трансформацией феодальных отношений, стагнацией и инерцией многих архаичных явлений, в частности в лингво-культурной ситуации донационального периода (см. гл. 1).
Региональный подход базируется на плюрицентрической концепции полигенезиса общенемецкого литературного языка, главный тезис которой один из ее создателей В. Беш сформулировал, связывая языковую децентрализацию с культурно-политической, следующим образом: «Der Weg. lauft iiber einen Ausgleich verschiedener Schreibdialekte auf plurizentrischer Grundlage. Es ist meist komplizierter und kommt in der Regel erst spat zum Ziel.. Da die deutsche Geschichte durch Plurizentrismus gekennzeichnet ist, waren die Auffassungen iiber sprachlich maBgebende Normzentren lange sehr kontrovers» [77, S.980, 986].
В последнее время проблематика взаимодействия позднесредневековых ТВЛЯ заняла прочное место в исследованиях по истории немецкого литературного языка, который, по определению В. Беша, явился результатом «компромисса различных языковых ареалов» [80, S.10]. Но, несмотря на признание большинством германистов плюрицентрической концепции, чаще разрабатывалась прежняя схема: доминирование восточно-среднемецкого при определенной (более или менее активной в оценках разных исследователей) роли юго-восточного варианта, распространение которых обусловливало через интеграцию, вытеснение и выравнивание начало постепенного формирования общенемецкого литературного языка («предстандарта» в 17−18 вв.
1 Использование понятия «предстандарт» в контексте данной работы, посвященной языковой ситуации 15−16 вв., когда еще не сформировались контуры общенемецкой литературной нормы (стандарта), не носит терминологического характера. Оно маркирует направление развития общенемецких письменно-литературных форм и их определенную унификацию.
Несомненно, что спор о «прародине» литературного языка отразил и идеологическое противостояние лингвистов ГДР и ФРГ 1950;80-х гг., когда основной акцент у исследователей из ГДР делался на восточно-средненемецкий вариант, на первичную роль мейсенско-верхнесаксонских обиходно-разговорных форм для письменного узуса (школа Т. Фрингса). При очевидной продуктивности разрабатываемого исследователями из ГДР социо-функционального подхода нередки были и вульгарно-социологические обобщения [94, S.21- 158, S.81−88].
Применение плюрицентрического подхода привело на этом фоне к интересным результатам, главным из которых стала корректировка модели прямолинейного развития общенемецкого литературного языка на базе восточно-средненемецкого ареала и его последующей «иррадиации» в соседние ареалы (Ausstrahlungstheorie, по определению В. Беша): «.unsere neuhochdeutsche Schriftsprache [ist] in der Grundlegung eine ostmitteldeutsch — ostoberdeutsche Allianz, in der weiteren Entwicklung eine Angelegenheit fast aller bedeutenden Sprachlandschaften» (курсив наш. — С.Д.) [72, S.349]. Как показали детальные исследования, рефлексы полицентризма по-разному проявились на разных уровнях языковой структуры современного литературного стандарта.
Как отмечал в дальнейшем В. Беш акцентируя широту наддиалектной базы общенемецкого литературного языка и особую роль восточнофранкского, баварского и восточно-средненемецкого компонентов: «Die Einigung der deutschen Schriftsprache ist demnach, so darf man eines auf eine Formel bringen, nicht das Werk einer Landschaft, vielmehr sind an ihr eine Reihe anderer Sprachlandschaften wesentlich beteiligt, gestuft nach Intensitat und Anteil» (курсив наш. — С.Д.) [75, S.326]. При этом, по мнению Э. Скала, роль упомянутых «других территорий», в первую очередь южно-немецкой, не сводилась к «донорской функции»: «Die Rolle des Siidens wird nicht auf blofie „Zuschusse“ reduzieren lassen», так как еще в 15 веке.
1 См.: Besch W. Regionalitat — Uberregionalitat. Sprachlicher Wandel zu Beginn der Neuzeit // Rheinische Vierteljahrsblatter. 1993. Jg.67. S.123−133. восточно-средненемецкий узус сам выступал как «реципиент» в отношении южно-немецкого влияния [224, S.105].
Подводя промежуточный итог развернувшейся с 1950;х гг. дискуссии в рамках модернизированной «теории выравнивания» взаимодействующих позднесредневековых ТВЛЯ, К. Шульте отмечала: «Der Blick sollte flir alle Sprachund Schreiblandschaften offen gehalten werden, damit sich die Forschung nicht der gleichen jahrelangen AusschlieBlichkeit, wie es mit der mittel- / ostmitteldeutschen Landschaft geschehen ist, dieser neuen fest umgrenzten Landschaft annimmt» [217, S.54]. При этом исследовательница указывала, например, на позицию Р. Щюцайхеля, активно разрабатывавшего плюрицентрическую концепцию и отмечавшего «равноправие» ТВЛЯ до эпохи Реформации Он констатировал, в частности, определенную активность западно-средненемецкого ареала в процессе сложения общенемецкого литературного языка, а также гетерохронность процесса развития ранненововерхненемецких письменно-литературных форм в отдельных регионах и необходимость рассмотрения различных функциональных сфер письменности в процессе их генезиса, не ограничиваясь по традиции только «канцелярскими языками» [218, S.91 ].
Особенно продуктивным оказался подход тех исследователей, которые увязывали лингвистическую и регионально-историческую проблематику в истории литературного языка. Так, И. Райфенштайн, называя традиционную концепцию формирования общенационального литературного языка, концентрирующую внимание только на проблемах становления нормы, «телеологичной», предложил разрабатывать и «истории региональных вариантов языка»: «In Anlehnung an Fragestellung der Landesgeschichte sehe ich die Aufgabe einer Regionalsprachgeschichte darin, die Entwicklung der sprachlichen Kommunikation innerhalb einer relativ abgrenzbaren Region, das heiBt innerhalb einer.
1 См. подробнее: Schutzeichel R. Mundart, Urkundensprache und Schriftsprache. Zum Anteil der Rheinlande an der Entwicklungsgeschichte des Neuhochdeutschen. Bonn, 1960. engeren Kommunikationsgemeinschaft, als einen relativ eigenstandigen Prozess zu verstehen und darzustellen" [206, S.326−330]. Он также подчеркивал необходимость создания свода историй позднесредневековых «региональных письменных языков», поскольку, по его мнению, этот аспект не нашел достаточного воплощения в своеобразном компендиуме современной немецкой исторической лингвистики — «Sprachgeschichte. Ein Handbuch zur Geschichte der deutschen Sprache und ihrer Erforschung» (двухтомное 1-е издание 1984;85 гг., трехтомное 2-е издание с 1998 г.) [206, S.325].
Примечательно, что в 1980;90-е гг. среди лингвистов немецкоязычных государств 1 вновь возросло внимание к вопросам региональной истории литературного языка (С.Зондерэггер, П. Визингер, В. Хаас, Р. Петерс и др.) [127- 229−231- 112]. Необходимо особо отметить продолжение работы группы языковедов ФРГ по изучению западно-средненемецкого ареала (К.Матайер [167], В. Гоффманн и др.) и проектное исследование под руководством Р. Петерса (Мюнстер) по изучению средненижненемецкой письменной традиции 14−15 вв., в рамках которого создается корпус текстов, разрабатывается «каталог признаков» регионального узуса (т.н. Variablen) на всех уровнях языковой системы, активно привлекаются ареально-лингвистические методы исследования 2.
Презумпция «ведущих ТВЛЯ» в рамках целевой модели генезиса литературного стандарта, несомненно, наталкивается на определенные противоречия в культурно-генетическом плане, поскольку история литературного.
1 Следует упомянуть симпозиум 1998 г. в Галле на тему «Региональная история языка», материалы которого опубликованы в: Zeitschrift fur deutsche Philologie, 1998. N 117 (Sonderheft). См.: Wiesinger P. Probleme einer regionalen Sprachgeschichte Osterreichs (S.128−143), K.J.Mattheier. Gibt es eine regionale Sprachgeschichte der Rheinlande? (S.144−151) и Gut J., Haas W. Zur regionalen Sprachgeschichte der Eidgenos>senschaft (S.4−19).
2 См.: Hoffmann W. Rheinische Sprachverhaltnisse im 16. Jahrhundert // Rheinische Vierteljahrsblatter. 1993. Jg.57. S.137−157, Peters R. Katalog sprachlicher Merkmale zur variablenlinguistischen Erforschung des Mittelniederdeutschen (Teile 1−3) // Niederdeutsches Wort. 1987. Bd.27. S.60−90- 1988. Bd.28. S.75−106- 1990. Bd.30. S. l-18, Peters R. «Atlas friihmittelniederdeutschen Schreibsprachen». Beschreibung eines Projekts // Niederdeutsches Wort. 1997. Bd.37. S.45−53. языка исследует не только языковые структуры, но и базируется на фактах его «внешней истории» и признает обратимый характер его развития на раннем этапе, в частности, его ареальной базы. На это указывает, например, Г. Эггерс, который рассматривает в своей концепции развитие немецкого литературного языка, в первую очередь, именно как средства коммуникации в сфере культуры (Kultursprache) [94, S.7−25].
Действительно, преувеличение роли восточно-средненемецких земель на фоне «пассивных старых территорий», «неколониальной части Германии» (К.Вагнер) и «старых немецких земель» (Т.Фрингс) (т.н. Altland) 1 не во всем соответствует исторической действительности 15−16 вв.: развитию литературы и деловой письменности, книгопечатания, гуманистической культуры, реформационного движения, экономико-политической ситуации в других регионах [218, S.75]. Новейшие исследования отечественных германистов также отражают возросший интерес к изучению ТВЛЯ, ранее считавшихся «окраинными» [46].
Как представляется, разработка регионального подхода может быть продолжена в нескольких направлениях: 1) детальная корректировка роли отдельных ТВЛЯ при формировании интегративной по своей природе литературной нормы и в распространении общенационального стандарта, 2) реконструкция локальных моделей ТВЛЯ и их сопоставление, что позволило бы уточнить характер их конкурентно-интегративных отношений в конкретных ареалах на стадии становления литературного языка, 3) создание исторических очерков (онтологических моделей) отдельных ТВЛЯ. К решению последней задачи, исходной для всех остальных, лингвисты только еще приступили.
Таким образом, региональный подход в истории немецкого литературного языка обретает свой объект, аспекты и единицы исследования. Как отмечала М. М. Гухман, для исследования истории общенемецкого литературного языка.
1 См. также: Немецкая диалектография / Ред. В. М. Жирмунский. М., 1955. С.62−63, 151. центральной является проблема становления нормы, а как «качественные показатели» (qualitative Kennwerte) первичны изменения в лексической системе и синтаксисе, как наиболее непосредственно отражающие его обработанность и социо-функциональные параметры. Единицы фонетико-орфографического и морфологического уровней имеют значение лишь в контексте территориального варьирования и локальных письменных традиций [123, S.25].
Напротив, при анализе конкретных ТВЛЯ важно первоначально гипостазировать их релевантные различительные признаки на фонетико-морфологическом уровне, попытавшись отграничить их от других ТВЛЯ, в частности в верхненемецком гиперареале в реальной ситуации позднесредневековой письменной диглоссии (см. 2.3.).
Изучение истории отдельных ТВЛЯ (как квази-^автономных языковых систем?), как достаточно уникального явления немецкого языка, важно, по мнению Н. Н. Семенюк, и в аспекте общей и исторической типологии германских литературных языков [42, С.74]. Рефлексы влияния позднесредневековых ТВЛЯ очевидны также в национальных вариантах современного немецкого литературного языка в Австрии и в Швейцарии, а также в его территориальных разновидностях внутри собственно немецкого ареала, хотя эти феномены изучаются лингвистами чаще лишь в синхронном плане [19, С.2−4].
Одним из уникальных языковых, культурно-исторических и природно-географических ареалов периода формирования общенемецкого литературного стандарта был юго-запад. В 14−15 вв. этот лингвоареал (Westoberdeutsch) занимал восьмую, а к концу 19 — началу 20 века примерно десятую часть области распространения немецкого языка [250, S.1759−1764]. Я. Гооссенс сравнивает его контуры с клином (см. Рис. 1), запечатлевшим «языковое движение» в романские территории [115, S.446, 449].
Историки языка традиционно определяют юго-запад наряду с северо-западом как пассивные ареалы в процессе сложения общенемецкого литературного языка: «. jene Landschaften, die nicht aktiv an der Entstehung der neuhochdeutschen Schriflsprache beteiligt sind» [72, S.337]. А в отношении Швейцарии нередко даже определение «Extremgebiet» [135, S.105]. Однако новейшие исследования констатируют необходимость преодоления стереотипного взгляда на развитие ТВЛЯ юго-запада как на противоположную общенемецким тенденциям via negativa: «Neuerdings zeigen sich auch positive Ansatze, die einen Beitrag und Beteiligung des Westoberdeutschen an der Herausbildung der deutschen Schriflsprache. miteinbeziehen» [237, S.18].
При таком подходе ТВЛЯ юго-запада выступает в данной работе как объект самостоятельного и многоаспектного изучения, которое приобретает в контексте дальнейшей детальной разработки региональной истории немецкого литературного языка несомненную актуальность.
Немецкий юго-запад, как культурно-исторический ареал, по мнению многих исследователей, не абсолютно тождественен ареалу лингвистическому, а его границы остаются предметом дискуссий. В частности, спорным является включение в него пограничных культурно-языковых зон (Гейдельберга, швабско-восточнофранкского и швабско-баварского пограничий и др.) Более традиционным является выделение старого верхнерейнского культурного ареала. Примечательно, что, например, в планируемом к изданию 3-м томе упомянутой энциклопедии «Sprachgeschichte» предполагается включение очерка о верхнерейнском ареале между Базелем и Майнцем (К.Кунце) и о Швейцарии (С.Зондерэггер), т. е. юго-запад предстанет в расчлененном и несколько «сокращенном» виде.
1 Контуры позднесредневекового юго-запада не совпадают с диатопией, например, в современных историко-культурных исследованиях, которые исключают Эльзас, Баварскую Швабию, часто также и Швейцарию, но включают южные районы бывшего Курпфальца (Гейдельберг), ориентируясь на границы федеральной земли ФРГ Баден-Вюртемберг. Аналогичная ситуация сложилась в историко-экономических, географических и этнографических изысканиях.
В данном исследовании мы не склонны расширять культурно-исторические рубежи юго-запада, но также и сужать их, опираясь на реалии развития территориально-политических процессов 15−16 вв. и сложившиеся в их результате границы, а также исходя из лингвистических рубежей юга-запада как зоны распространения швабско-алемаиских диалектов (см. гл. 1 и 2). По нашему мнению, роль позднесредневекового юго-запада, отличавшегося значительной культурной динамикой, нельзя определить как абсолютно пассивную и периферийную на начальном этапе истории литературного стандарта, особенно в социолингвистическом плане.
Существующая традиция лингвистического исследования данного ареала сложилась в основном в аспекте исторической диалектологии (см. подробнее гл. 2). Но именно ареально-лингвистическое исследование специфики юго-запада (динамики языкового ландшафта, выделение совокупности изоглосс, направлений языкового влияния, что составляет специфику его диатопической структуры) является необходимым условием для определения векторов развития региональных письменно-литературных форм.
Целью данного исследования является изучение ареальной специфики юго-западного варианта немецкого литературного языка, попытка нарисовать многомерную картину местной письменно-литературной традиции. Ареальное своеобразие позднесредневековых ТВЛЯ, в частности юго-западного, являющегося предметом данного исследования, понимается нами как наличие/отсутствие у них отчетливой территориальной/ареальной базы, субареального членения, своеобразной социальной и жанрово-стилистической дифференциаций, приоритетных сфер письменной фиксации, что обеспечивало их устойчивое функционирование в конкретном лингво-культурном ареале.
1 Но, например, в романистике такая постановка вопроса остается достаточно дискуссионной. См. высказывание М. А. Бородиной о том, что «язык нормированный в отличие от диалекта не может быть исследован лингвогеографическими методами»: Бородина М. А. Об ареальных исследованиях // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. J1., 1971. С. 116.
Выбор данной темы предполагает постановку следующих общих задач исследования:
1. Реконструкция функциональной парадигмы немецкого языка в контексте локальной языковой ситуации юго-запада.
2. Определение позиции в ней местного варианта письменно-литературного языка.
3. Гипостазирование его социо-функциональных параметров и степени гомогенности.
4. Определение отличительных признаков (лингвистических) узуса юго-западного ТВЛЯ в инвентарном и структурном аспектах, а также как черт, изоморфных его ареальной базе.
5. Установление соотношения функциональных сфер ТВЛЯ по степени их значимости, как его репрезентантов, и их внутренней специфики.
6. Анализ релевантности (стилистическая немаркированность) и презентации выделенных юго-западных изоглосс как компонентов узуса в наиболее важных функциональных сферах местной письменной коммуникации и соответствующих им типах/группировках текстов.
В данном исследовании мы ограничиваемся анализом фонетических, фономорфологических и морфологических признаков, не затрагивая лексического узуса юго-западного ТВЛЯ, контуры которого достаточно неопределенны до периода возникновения надежных лексикографических источников в регионе (вторая половина 16 века). Решение этих исследовательских задач предполагает в качестве исходной точки анализ специфики и динамики социальной и историко-культурной ситуации в юго-западном ареале в период позднего средневековья, в частности, аспектов письменной традиции, связанных с развитием территориально-административной системы, образования, литературы (см. гл. 1).
Последующий анализ лингво-ареальной специфики юго-запада 15−16 вв. (см. гл. 2) опирается на данные изысканий исторической диалектологии и ареально ориентированных исследований рнвн. языка. При этом важно привлечение данных картографии и интерпретации совокупных изоглосс, которые релевантны для динамики местных письменных форм (см. Приложение, всего 28 карт и рисунков). Исследование конституэнтов узуса юго-западного ТВЛЯ (см. гл. 3) проводится в диахронии с использованием диалектологических данных (определение степени их изоморфизма), графематического анализа, а также с учетом их стилистической маркированности и отражения в метаязыковых оценках современников.
Завершающие этапы исследования связаны с анализом важнейших форм и сфер презентации юго-западного письменно-литературного варианта (см. гл. 4−6).
Рассматривая историю юго-западного ТВЛЯ как неотъемлемую часть общенемецкого процесса сложения литературного языка, мы придерживаемся традиционного выделения в качестве доминант этого процесса в 15−16 вв. действия факторов «языков канцелярий», «языков печатников», письменно-литературной традиции, а также определенной роли ранних «нормализаторов». Два первых фактора были, как представляется, наиболее существенными в рассматриваемую эпоху, определяемую часто как «период смены средств коммуникации» (Medienwechsel) в цепочке: рукопись —> печатный текст и разнообразных форм их презентации. Поэтому при анализе письменно-литературной ситуации обращается особое внимание на кодикологический и социо-коммуникативный аспекты местной «допечатной традиции».
Поскольку рукописная практика («канцелярские языки» и письменно-литературная традиция) и печать юго-запада разделены изменившимся способом существования текста, как основной единицы анализа в данном исследовании, изменением в «субъекте языкового отбора» (канцелярист-переписчик —>
1 В ситуации прерывистости письменно-литературной традиции явным преувеличением был бы акцент на тезисе «Siidwestdeutsche Schriftsprache als Ausklang des klassischen Mittelhochdeutschen», несмотря на определенную устойчивость культурной и письменной традиции эпохи Штауфенов и поэтического свн. языка на швабско-алеманской основе в данном регионе в 14 в. и отчасти в 15−16 вв. [65, S. 513]. (См. подробнее гл. 5) печатник), то нам представляется целесообразным сделать акцент на влиянии многообразной практики издательско-печатной деятельности на отражение компонентов узуса местного ТВЛЯ (см. гл. 6), поскольку типографы в меньшей мере являлись носителями канцелярских письменных традиций, являясь в большей мере их «пользователями». При анализе рукописной традиции акцент делается на спектре отражения юго-западных изоглосс в группировках текстов (см. гл. 4 и 5).
Беря за основу ситуацию ранней стадии развития общенемецкого литературного языка, мы должны уточнить ее существующие датировки (1500 -1600-е гг. у В. Беша или 1470-е — 1520-е гг. у М.М.Гухман)1 в связи с культурно-исторической спецификой юго-западного ареала [77, S.969- 18, С.5−10]. В качестве правой границы мы рассматриваем 1550-е гг., поскольку середина и последняя треть 16 века признаются большинством исследователей как «кардинальный поворот к единому литературному языку» в большинстве ареалов [158, S.278]. Важными событиями при этом являются завершение Реформации, раздел Германии и Швейцарии по конфессиональному признаку. В качестве левой границы периода выступают, по нашему мнению, 1470-е гг., связанные с возвышением двух ведущих территориально-политических образований региона, Швейцарии и герцогства Вюртемберг, после завершения Бургундской войны и территориального передела в Центральной Европе.
Именно этот охватывающий примерно столетие период связан с упрочением ТВЛЯ юго-западного типа, хотя анализ отдельных явлений неизбежен и за этими рамками, в частности, чрезвычайно важной ситуации середины 15 века (культурно-политическая активность городов, оживленная.
1 Общая периодизация традиционно связывается с судьбами литературного языка в т.н. «ведущих областях» (Leitlandschaften). См. также: Wiesinger P. Zur Periodisierung deutscher Sprachgeschichte aus regionaler Sicht // Deutsche Sprachgeschichte. Festschrift fur J. Erben / Hrsg. von W.Besch. Tubingen, 1990. S.403−414. литературная традиция, появление книгопечатания, движение за религиозное обновление).
Научная новизна диссертации состоит в осуществлении комплексного анализа юго-западного варианта письменно-литературного языка как уникального феномена переходного периода в эпоху начала формирования общенемецкого литературного языка на социо-культурном, функциональном и структурно-языковом уровнях.
Очерк истории юго-западного ТВЛЯ еще не написан во всех деталях и, несомненно, далек от завершения. Еще в конце 19 века А. Социн одним из первых наметил его общие социолингвистические параметры и отдельные структурные признаки [226, S. 163−275]. Попытку систематизации ареальных черт юго-западного письменного узуса можно найти в ставших классическими работах по рнвн. языку В. Мозера [181] и в диахронических исследованиях диалектологов (см. подробнее 3.2.). Однако степень исследованности объекта нельзя признать значительной. До настоящего времени отсутствуют работы, в которых бы юго-западный ТВЛЯ подвергался специальному рассмотрению.
Отправной точкой для нас при построении концепции данной работы стали методологические положения отечественной германистической школы. Это, в первую очередь, многоаспектная концепция истории немецкого и других западногерманских литературных языков, изложенная в работах М. М. Гухман, которой принадлежит разработка теории регионального варьирования рнвн. литературного языка (см. 2.З.1.), Н. Н. Семенюк, Н. И. Филичевой, Н. С. Бабенко, а также С. А. Миронова, В. Н. Ярцевой, А. Д. Швейцера, А. И. Домашнева. Эта традиция успешно развивается с позиций социо-прагматического и коммуникативного подходов, в историко-стилистических исследованиях (работы Н.Н.Семенюк), а также в более широком типологическом и сопоставительном планах на материале разных языков 1.
Из концептов зарубежных историков языка для нас наиболее приоритетными являются те, которые акцентируют в диахронии диатоническое (территориальное), диастратическое (социальное) и связанные с ними диафазические (иерархия стилистических уровней) «измерения» немецкого литературного языка в диахронии. Здесь следует отметить фундаментальные работы Ф. Маурера, А. Баха, В. Хенцена, Г. Эггерса, В. Беша, С. Зондерэггера, Г. Штоппа, П. фон Поленца, Г. Шиб, а также Э. Скалы, К. Матайера и Фр.Гартвега.
Особо необходимо выделить направления исследований «вюрцбургской школы» (лингвисты Н. Р. Вольф, Й. Швиталла, В. Вегштайн, литературоведы К.Ру, Т. Элерт, авторы редактируемого в университете Вюрцбурга «Verfasserlexikon der deutschen Literatur des Mittelalters», 2 изд.), отличающейся комплексным подходом к анализу функциональных и структурных параметров генезиса немецкого литературного языка. Продуктивным является использование представителями этой школы коммуникативно-прагматического и дискурсивного подходов к диахроническому анализу письменно-литературных традиций (выделение канцелярского и религиозного дискурсов, дискурса гуманистов).
Большое внимание в работе уделяется, в целом, социолингвистическому аспекту, поскольку процессы формирования, развития и функционирования общенемецкого литературного языка и его региональных разновидностей рассматриваются нами как существенная часть общего культурно-исторического процесса [17, С.8]. Признавая правомерность инструментального подхода к литературному языку и используя его в отдельных частях работы (см. гл. 4 и 6), в частности, критерий функциональной эффективности в оценке региональных.
1 Следует особо отметить разработку темы в рамках созданной по инициативе М. М. Гухман Проблемной комиссии по теории и истории литературных языков при Институте языкознания РАН. См. также: Логутенкова Т. Г. Историко-типологическое исследование германских литературных языков донационального периода. Тверь, 1993. письменных форм в «канцелярских языках» и «языках печатников», мы придерживаемся в целом его культурно-ценностного понимания.
При оценке социо-культурных параметров юго-западного ТВЛЯ мы также акцентируем теоретические положения, разработанные отечественной медиевистикой по общим и региональным вопросам социально-политической истории немецкоязычных государств 15−16 вв. (М.М.Смирин, Ю.К.Некрасов), урбанистики (А.Л.Ястребицкая), экономики (Н.В.Савина, В.Е.Майер), национально-государственного своеобразия Австрии (М.А.Полтавский) и Швейцарии (А.Н.Чистозвонов). По вопросам региональной истории немецкой литературы, письменности и культуры 15−16 вв., к сожалению, не слишком разработанным в отечественной науке, важное место уделяется положениям, выдвинутым Б. И. Пуришевым, А. Я. Гуревичем, Л. И. Киселевой, а также Ц. Г. Несселыптраус, В. Д. Седельником, А. Н. Немиловым, В. М. Володарским, М. Ю. Реутиным [30 — 32- 38 — 40]. В этих исследованиях позднесредневековый немецкий юго-запад предстает как внутренне не единый, но интегративный и достаточно динамический ареальный феномен.
Необходимым компонентом работы является также рассмотрение общей лингво-ареальной специфики юго-запада в диахронии. Среди работ немецких германистов здесь приоритетный характер имеют исследования «школы Ф. Маурера», П. Визингера по южно-немецкому ареалу, а также швейцарских диалектологов (см. гл. 2). В отечественной германистике также накоплен ценный.
1 См.: Введение // Устные формы литературного языка. История и современность / Ред. В. Я. Порхомовский и Н. Н. Семенюк. М., 1999. С.24−25.
2 Назовем лишь наиболее значительные монографические исследования, где отмечается своеобразие немецкого юго-запада: Смирин М. М. Очерки истории политической борьбы в Германии перед Реформацией. М., 1952, Эпштейн А. Д. История Германии от позднего средневековья до революции 1848 года. М., 1961, Смирин М. М. К истории раннего капитализма в германских землях. М., 1969, Майер В. Е. Деревня и город в Германии в 14 — 16 вв. JL, 1979, Савина Н. В. Южно-немецкий капитал в странах Европы и испанских колониях в 16 веке. М., 1982, Некрасов Ю. Н. Реформация и крестьянская война в германских землях 16 века как раннебуржуазная революция. Вологда, 1984, Ястребицкая A.JI. Средневековая культура и город в новой исторической науке. М., 1995. опыт методологии ареально-исторических исследований. Вслед за работами.
B.М.Жирмунского, ставшими классическими, отметим исследования.
C.В.Смирницкой Н. И. Филичевой, А. Л. Зеленецкого, Е. Р. Сквайре. [21- 22- 46- 53]. На фоне социально-лингвистического анализа в работе нами в меньшей мере затрагиваются этнолингвистические аспекты исторической географии позднесредневекового юго-запада, заслуживающие отдельного изучения.
Наконец, чрезвычайно важным является вопрос об источниках языкового материала (см. гл. 4 — 6), от правильной подборки и группировки которых зависит степень объективности характеристики рассматриваемых языковых явлений (признаков юго-западного узуса). Здесь мы исходим не только из очевидного источниковедческого принципа репрезентативности текстового материала в ведущих сферах письменности юго-запада 15−16 вв., но и из общих приоритетов рнвн. письменной традиции и социо-культурного континуума рассматриваемой эпохи, поскольку история рнвн. литературного языка — это во многом «история типов текстов».
Необходимым условием является при этом опора на данные изысканий по исторической поэтике (отметим здесь теоретические положения, отраженные в авторитетных немецких энциклопедиях литературной теории под редакцией Г. Швайкле и К. Трегера) и социо-коммуникативно ориентированных и источниковедческих изысканий литературоведов-медиевистов (Э.Кляйншмидт, Т. Крамер, В. Фехтер и др.) [92- 95- 171- 258]. Исследователи констатируют, что различные типы текстов имели разную динамику развития, занимали каждый свое особое место в культурном контексте, но социо-культурная значимость рнвн. источника могла не совпадать с его языковой репрезентативностью.
Важным ориентиром при объективации «истории воздействия» (Wirkungsgeschichte) конкретных рнвн. текстов и их группировок являются.
1 См.: Смирницкая С. В. Ареальная специфика рейнско-мозельского региона. JL, 1988. В этом исследовании акцентируется контактный характер юго-запада в романо-германской зоне. данные упомянутого фундаментального обновленного издания «Лексикона немецкой литературы Средневековья», где предпринята попытка систематизации оценки памятников современниками, читательского спроса в отношении групп текстов и отдельных источников, их кодикологических и жанровых характеристик, места в социо-коммуникативной среде пост^средневековья, специфики авторских установок (см. также 2.3.).
При формировании нашей выборки мы опирались на разнообразные публикации источников, отличающиеся наибольшей аутентичностью рукописным/первопечатным оригиналам (т.н. «некритические» издания), разбив их на три блока. Во-первых, это различные по принципам составления лингводидактические сборники (хрестоматии) рнвн. источников под редакцией А. Гетце, Г. Кеттмана, Г. Меттке, О. Райхмана и Г. Филиппа. Их составители выделяют тексты юго-западной локализации, которые являлись бы, таким образом, при несомненной методической доминанте указанных источников достаточно репрезентативными на общенемецком лингво-историческом фоне 1516 вв.. При этом, что особенно важно для нашего исследования, учитываются как массовые, так и индивидуальные виды письменности.
Важным ориентиром при оценке текстов, например, как значимых литературных памятников конца 15 — начала 16 вв., являлось и их включение в наиболее представительные комментированные современные антологии позднесредневековой литературы Это сборник текстов немецкой литературы 15−16 вв. под редакцией Г. Хегер («Spatmittelalter, Humanismus, Reformation. Texte.
1 Die deutsche Literatur des Mittelalters. Verfasserlexikon / Hrsg. von K. Ruh, B. Wachinger u.a. / Red. Chr. Stollinger-Loser. 2. Aufl. Berlin — N. York, 1978;1999. Bd.1−10.
Юго-западные источники 15−16 вв. представлены в интернет-версиях университетов ФРГ, которые ввиду недостаточной аутентичности этих публикаций использовались нами как справочный материал. См.: Wolf N.R. Bemerkungen zu Online-Datenbanken in der Germanistik // Wissenschaftliche Informationen im elektronischen Zeitalter. Miinchen, 1995. S. 156−158.
3 Как отмечают исследователи, такие публикации появились уже с середины 18 века, сформировав устойчивую научную парадигму и шкалу оценки «ценности» рнвн. текстов. См.: Die deutsche Literatur. Biographisches und bibliographisches Lexikon / Hrsg. von H.G.Roloff. Bern, 1979. Lfrg. I. Reihe II: Die deutsche Literatur zvvischen 1450 und 1620. S.58−61. und Zeugnisse") в семитомной антологии под общей редакцией В. Килли, два сборника под редакцией Г. Ю. Коха и Й. Шмидта (Т. 2 и 3) в краткой шестнадцатитомной антологии немецкой литературы («Die deutsche Literatur. Ein AbriB in Text und Darstellung» под общей редакцией О. Ф. Беста и Г. Ю.Шмитта), часть трехтомной антологии средневековой поэзии под редакцией М. Гуршмана и И. Глиер, а также антология позднесредневековой рукописной литературной прозаической традиции, изданная В. Штаммлером в серии «Texte des spaten Mittelalters und der friihen Neuzeit» .
В блок 1 также включены известные комментированные сводные издания рнвн. памятников по жанрово-тематическому принципу, в частности антология учебных текстов для школ в 15−16 вв. под редакцией Й. Мюллера, а также источники, опубликованные как приложения к лингвистическим исследованиям. Группировка блока 2 определяется принадлежностью источников к деловой письменности и переписке, а блока 3 — к письменно-литературной традиции и персоналиям. При анализе репрезентативности памятников в репертуарах местных печатников (см. гл. 6) помимо данных лексикона «Die deutsche Literatur des Mittelalters» достаточно надежными ориентирами являются фундаментальные исследования Й. Бенцинга, К. Вемера и А. Гетце, содержащие статистические сведения [70- 93- 114].
Анализ отобранных 211 источников (94 — в гл. 4, 57 — в гл. 5 и 60 — в гл. 6) проводился комплексно на содержательном, прагматическом (назначение, сфера использования, отношение к культурной традиции), функциональнои лингвостилистическом, кодикологическом и формально-языковом (выявление признаков юго-западного узуса) уровнях. Основными требованиями к подборке источников или отрывков из них (всего 240 текстов с учетом фрагментов из разных частей одного источника: 94 — в гл. 4, 67 — в гл. 5 и 79 — в гл. 6) являлись также их смысловая завершенность, достаточный объем и однородность, если использовался фрагмент.
Кроме того, как замечает О. Райхман, для наблюдения за релевантными прагма-стилистическими признаками рнвн. текстов предпочтительнее использование небольших по объему источников (kurze Einzeltexte), что релевантно и для выявления важнейших признаков юго-западного узуса [F.L. -S.XIII], Поэтому они составили в выборке около 20%. Поскольку рнвн. литературный язык и его территориальные варианты имел в разных сферах своего функционирования разную степень обработанности, важным являлось привлечение юго-западных источников достаточно широкого спектра.
Многоаспектность проведенного исследования потребовала привлечение в диахронии различных методов и их комбинаций (ареально-лингвистического, лингвостилистического, сопоставительного, лингвостатистического, кодикологического и др.), в рамках комплексного филологического подхода к рнвн. памятникам на содержательно-тематическом, стилистическом и формально-языковом уровнях, поскольку история литературного языка рассматривает его развитие через призму текстов как феноменов языкового употребления, выводя и оценивая языковые единицы не как элементы абстрактной системы языка, а как компоненты определенного типа текстов 1.
Несомненно, сложившуюся картину следует дополнить исследованиями лексического уровня (уникальной юго-западной лексикографической традиции 16 века) и практики первых местных «нормализаторов». Думается, что картина «угасания» юго-западного ТВЛЯ предстанет при этом детальнее и обнаружит на отдельных этапах оптимистические сюжеты, а рнвн. письменно-литературный язык раскроет множественность / разнообразие своих подсистем.
1 В качестве отдельных источников рассматривались переиздания одного текста (см. в гл. 6).
2 См.: Горшков А. И. Теоретические основы истории русского литературного языка. М., 1983. С.8−12.
ВЫВОДЫ К ГЛАВЕ 3.
Ареальная база позднесредневековых ТВЛЯ маркировала их «привязанность» к конкретным языковым и культурно-историческим ареалам распространения, акцентировала локализацию и интегрированность основных языковых процессов и их рефлексов, фиксируемых как устойчивые изоглоссы, а также внелингвистических факторов, определявших специфику их узусов, обладая статическими или динамическими свойствами (сужение/расширение, замкнутость/открытость, архаизация/новации). Характер ареальной базы имел решающее значение для развития, стагнации или «размывания» ТВЛЯ в ходе их контактов.
Ареальная база ТВЛЯ юго-запада 15−16 вв. обнаруживала устойчивую тенденцию к сужению в направлении швейцарского региона и субареальную расчлененность местного письменного варианта. «Швабский субвариант» обладал более высокой степенью наддиалектности, включаясь в процесс интеграции общенемецкого литературного языка. Наддиалектность юго-западного ТВЛЯ в целом была на его фоне ниже, хотя в отдельных сферах имелись тенденции к региональной унификации (например, на базе рефлексов свн. поэтического языка в местной литературной традиции). Юго-западный ТВЛЯ отличался высокой степенью изоморфизма в отношении своей территориальной базы.
Под узусами позднесредневековых ТВЛЯ понимаются системы региональных отличительных признаков (общепринятых в письменно-литературной традиции), обладающие устойчивой реализацией в письменных памятниках, локализуемых и репрезентативных в ареалах распространения данных ТВЛЯ. Узус ТВЛЯ юго-запада 15−16 вв. манифестирует регулярные воплощения всей совокупности реализаций его системы, актуально фиксируемые в текстах, которые отражают его основные функциональные сферы. В реальных условиях взаимодействия и конкуренции ТВЛЯ он был лабилен («открытая норма»), и неизбежно возникали «вариантные узусы».
При отсутствии единой, твердо нормированной письменно-языковой формы, ТВЛЯ верхненемецкого гиперареала предстают как контактирующие динамичные системы, в которых продолжались структурные изменения, особенно активные и дифференциально значимые в сфере рнвн. вокализма, являвшейся доминантой фонологической системы рнвн. языка.
Архаизация и изоляция являются базовыми процессами, определяющими системообразующие черты рнвн. языка юго-запада, а подсистема вокализмасферой важнейших структурных отличий юго-западного ТВЛЯ. В подсистемах как юго-западных диалектов, так и в местном ТВЛЯ, отсутствовали основные рнвн вокалические новации: дифтонгизация свн. i: и: и: (за исключением швабского), монофтонгизации свн. ie uo tie, удлинение свн. кратких гласных в открытом слоге.
Особенности юго-западного ТВЛЯ можно подразделить на ареалъные (региональные), т. е. обобщенные, и на субареальные. Ареальные признаки «фокусируются» в текстах в различном объеме в качестве базисных черт юго-западного ареала как его территориальной основы. Узуально-субареальные признаки более лабильны и включают различные локальные (диалектные) черты, придавая юго-западным текстам дополнительную диалектную окраску (швабскую, нижнеили верхнеалеманскую), являясь рефлексами влияния разговорного уровня.
Релевантные особенности узуса юго-западного ТВЛЯ рассматриваются в анализируемых источниках, исходя из спектра 20 признаков:
• Фонетические признаки: а) абсолютно устойчивые (отсутствие дифтонгизации свн. i: и: и, монофтонгизации свн. ie uo tie и удлинения свн. кратких гласных в открытом слоге) — б) относительно устойчивые (сохранение узких свн. дифтонгов ei и ou и свн. u/ii перед носовыми согласнымиделабиализация ii/б > i/eаффриката kh).
• Фономорфологические и морфологические признаки: а) абсолютно устойчивые (глагольные основы gan/stanединый глагольный показатель в Plural Prasens Indikativndчастотные синкопы и апокопы) — б) относительно устойчивые (форма причастия II глагола «быть» gsinсловообразовательные суффиксы существительных: абстрактныхnus, диминутивов — li/-lin/-i).
Группировки абсолютно/относительно устойчивых ареальных признаков (изоглосс) можно определить также как примарные (первичные) и секундарные (вторичные). Большинство первичных признаков (за исключением синкопы/апокопы как общеверхненемецких явлений) составляли специфику юго-запада, а вторичные могли иметь общеюжнонемецкий (делабиализация ii/o, отсутствие понижения u/ii перед носовыми), или субареальный характер (аффриката kh представлена только в верхнеалеманском). При контактировании ТВЛЯ и образовании смешанных («вариантных») узусов вытеснению подвергались, в первую очередь, первичные признаки «побежденной» традиции, обнаруживая при этом разную хронологию.
Ввиду частичной стилистической и текстовой маркированности морфологических и фономорфологических юго-западных изоглосс, графической невыразительности долгих свн. гласных, черты местного письменно-литературного узуса обладали релевантностью в конкретных источниках только в совокупности, как «сетка признаков».
Важнейшие конституэнты узуса юго-западного ТВЛЯ (в качестве таковых выделено 12 фонетических признаков), если оценивать их по 4-м критериям Мозера — Беша, обладали престижностью лишь в рамках субареала крайнего юго-запада. Их структурные параметры, как архаичные («двн./свн. состояние», в частности, i: и: и морфологические изоглоссы), находились за рамками продуктивных тенденций развития рнвн. системы и имели замкнутый ареал.
191 употребления (за исключением рефлексов в юго-восточном и восточно-средненемецком флексииnd и суффиксаnus). Но в плане частотности они (в первую очередь наиболее устойчивые вокалические признаки — свн. монофтонги / дифтонги) обладали высокой функциональной нагрузкой (высокочастотные фонемы) и степенью изоморфизма в отношении «диалектной базы» (свн. монофтонги и свн. дифтонги ie tie).
Пятая часть черт юго-западного узуса (свн. краткие гласные в открытом слоге как примарный признак, секундарные изоглоссы — свн. u/ii перед носовыми и словообразовательные суффиксы) не маркирована метаязыковыми оценками современников, которые часто воспринимали юго-западный узус как «открытую систему» и признавали престижность Gemeines Deutsch.
Решающее значение для устойчивости юго-западного ТВЛЯ и элементов узуса имели отношения к его основным функциональным разновидностям -«канцелярским языкам», к местной письменно-литературной традиции и «языкам печатников». При этом при исследовании важно привлечение широкого и разнообразного спектра анализируемых текстов, их исторического дискурса.
ГЛАВА 4. «КАНЦЕЛЯРСКИЕ ЯЗЫКИ» И УЗУС НЕМЕЦКОГО ПИСЬМЕННО-ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА ЮГО-ЗАПДДА.
В начальный период становления общенемецкого литературного языка т.н. «канцелярским языкам» в качестве центральной сферы использования письменности исследователями традиционно отводится важная роль как движущей силе его интеграции и унификации (особенно на фонетико-орфографическом уровне). Отражая сферу немецкоязычной деловой региональной и уже во многом и надрегиональной коммуникации позднесредневековой Германии, охваченной противоречивыми процессами централизации и сепаратизма, они представляли собой многоаспектное явление (entlatinisierte Verwaltungsund Geschaftssprache). Латинско-немецкий билингвизм сохранял при этом функциональный статус. «Канцелярские языки» выдвинулись в 14−15 вв., несмотря на значительную социальную детерминированность и коммуникативную регламентированность, на роль ведущего функционального варианта письменно-литературного языка, что было более характерно для юга и запада немецкой языковой области. В этой связи представляется удачным их определение Н. Р. Вольфом в качестве «uberliefernder Funktiolekt einer bestimmten Kommimikationsgruppe und Schriftgemeinschaft» и приемлемой более широкая трактовка рассматриваемого феномена как «деловой письменности» (Geschaftsschreibe) [264, S.100].
Исследователи отмечают профессионально-групповую и жанрово-стилистическую маркированность «канцелярских языков»:, 3s ist deshalb ratsam, den Begriff «Kanzleisprache» als sprachhistorischen Terminus ausgehend vom Spracherzeuger zu definieren: Sprache/sprachliche Merkmale von Texten, die von Kanzlei (en)/Behorde (n) verfaBt sind." [177, S.1398]. В терминологическом плане распространенными становятся более широкие определения: «An den Textsorten orientiert sind die Termini Urkundenund Geschaftssprache, wobei letzterer der allgemeinere ist» [70, S.1665]. «Канцелярские языки» являлись самой стилистически архаичной сферой рнвн. литературного языка.
Тем не менее, деловая письменность, обладая определенной динамикой, оказала в рамках «канцелярского дискурса» влияние и на узус позднесредневековой художественной прозы (т.н. «новой прозы») через эпистолярный и хроникальный жанры [149, S.376]. Включая в сферу деловой прозы городские хроники и некоторые виды приватной переписки, многие исследователи в итоге связывают канцелярии с развитием «высокого стиля» в литературном языке [17, С. 143]. «Канцелярский язык» оказал также воздействие на стилистику торжественной проповеди (sermon) (гипотаксис, значительный объем придаточных предложений, риторические фигуры) и сам был, в свою очередь, связан с латинизированной традицией «Kunstprosa» (риторические приемы и ритмизирующие формы имперских канцелярских текстов высшего уровня), а также с мемуарной литературой (см. 5.2., 5.5.).
Большое значение имело сохранение на юго-западе традиции публичной презентации документов (Vortragssprache der Urkunden mit gehobenem Tonfall). На другом полюсе находилась сугубо письменная латинизированная, вычурная и тяжеловесная канцелярская проза высших инстанций, стилистическая изощренность которой имела также символическое значение. «Образцовость» (стандартизация) форм канцелярской письменности, изоморфизм деловых текстов проецировались, в первую очередь, на стилистическую сферу: формульность, стилевые шаблоны (парные сочетания, антитезы), правовой лексикон, латинизмы, создавая эффект ее «квазинормированности» [70, S.1668]. Показательно активное включение образцов канцелярских текстов в первые немецкие формулярии, риторики, письмовники, школьные пособия и грамматики (см. 6.1.6. и 6.2.3.). Тем не менее, как отмечает Н. С. Бабенко, собственно канцелярское делопроизводство, охватывая не более 10% населения позднесредневековой Германии, количественно лидируя среди других видов рнвн. письменности и даже расширяя сферы рукописной фиксации языковых форм, все же более служило документальным, чем коммуникативным целям [1, С.91].
Автономность «канцелярских языков» как фактора эволюции письменно-литературного языка была обусловлена высоким социальным статусом канцелярий в период позднего средневековья и их связью, в первую очередь, с городской средой и потребностями низшего дворянства. Свои прежние позиции отстаивала и церковно-деловая письменность. До эпохи активного развития книгопечатания (1520-е гг.) «канцелярские языки» являлись важными репрезентантами региональных письменных традиций (iibergreifende Schreibformen), хотя они и не оказали в дальнейшем, ввиду своей функционально-стилевой замкнутости, решающего воздействия на формирование общенемецкого литературного языка, отступая в актуальной для него с конца 15 и в 16 веке дихотомии «рукописный — печатный язык» [53, С. 130].
Их значимость в рамках «авторитета госучреждений» (institutionales Autoritatsprinzip) оставалась в целом значительной примерно до середины 16 века. От рнвн. литературных памятников тексты «канцелярского языка» отличались также более точной датировкой и ясной локализацией. По данным Д. Йостена, до середины 16 века в целом по Германии и верхненемецкому региону высказывания о престижности «языка канцелярий» делят ведущее место с оценками «языка Лютера» [147, S.149, 216]. Но к середине 16 века престижность канцелярской письменности в юго-западном регионе, особенно в стилистическом плане, постепенно снижается, что фиксируется в метаязыковых оценках их современниками, например, швейцарцем Э. Чуди как «naswis» (naseweis), эльзасцем И. Фишартом как «Dintendeutsch» [94, S. l89−190]. В этой связи можно согласиться с мнением В. Фляйшера, имея в виду юго-запад, что уже к 16 веку «канцелярские языки» превратились из субъекта в объект истории литературного языка [97, S. 115].
Канцелярские языки" юго-запада конца 15 — начала 16 вв., за исключением, пожалуй, швейцарского субареала (в основном свн. периода), в меньшей мере привлекали внимание исследователей как самостоятельный объект в плане репрезентации местного ТВЛЯ ', оцениваясь чаще как фон общенемецких интеграционных процессов [85, S.4].
1 См. библиографические обзоры: Sonderegger St. Die schweizerdeutsche Mundartforschung 1800 — 1959. Frauenfeld, 1962. S.262−280- Borlin R. Die schweizerdeutsche Mundartforschung 1960;1982. Aarau, 1987. S.150−153- Baur G.W. Bibliographie zur Mundartforschung in Baden-Wiirttemberg, Vorarlberg und Liechtenstein. Tubingen, 1978. S. l89−199.
4.1. Стратификация деловой письменности и канцелярские узусы югозападного ареала.
Примечательно, что возникновение и первоначальное становление языка канцелярских документов было связано именно с высокоразвитыми юго-западными городами Верхнего Рейна в конце 13 века, где локализуется до 88% ранних немецких грамот, а Страсбург можно считать их «прародиной» [225, S.1774]. Опережающему развитию канцелярской письменности на родном языке способствовали рост самостоятельности верхнерейнских полисов, политическое местничество феодалов, развитие в регионе (особенно в Эльзасе) земельной аренды, а также косвенно — соседство с романоязычными государствами, рано пережившими делатинизацию делопроизводства, а также отчасти и активная местная немецкоязычная литературная традиция (проза). Однако, как отмечает А. Широкауэр, в условиях децентрализации Германии эта традиция была вскоре прервана: «.das Ubergewicht der rheinischen Stadte im Geschaftsverkehr des 13. Jahrhunderts bleibt ohne sprachlichen Niederschlag» [215, S.862], С 14 века центр развития официально-деловой письменности постепенно переместился в восточные регионы, связанные с укреплением общенемецкой централизации (императорские земли Люксембургов, а затем Габсбургов), охватывая более широкие, чем «канцелярский язык», многообразные сферы администрации, права и торговли.
Как справедливо замечает И. Райфенштайн, канцелярско-деловой язык позднего средневековья (в том числе и на юго-западе) не опирался, в отличие от поэтической художественной литературы, на традицию т.н. «классического свн. поэтического языка» как своеобразного свн. надрегионального койне на швабско-алеманской основе, престижность которого в определенной мере сохранялась здесь и в 15 веке [204, S.1730]. Он имел своеобразные жанровые и языковые источники развития. Длительная традиция латинизации, например, отчасти сближает «канцелярские языки» с ранней прозаической переводной художественной и научной литературой.
Через юго-запад Германии в 15−16 вв. проходили «линии интересов» нескольких могущественнейших территориально-политических сил — Габсбургов, Виттельсбахов, а также косвенно Гогенцоллернов и Ветгинов, что отразилось в структуре местной деловой письменности [245, S.91]. Швейцария в данной ситуации уже занимала особое место (см. 4.2.). Поэтому деловая письменность юго-запада рассматриваемого периода отражала взаимодействие и конкуренцию трех ТВЛЯ: местного юго-западного, юго-восточного и восточно-средненемецкого, что было социо-функционально (высший/средний/низший уровни коммуникации), институционально (феодальные, городские, клерикальные канцелярии), жанрово, хронологически и субареально стратифицировано. Это сложное взаимодействие К. Матайер оценивает в конце 15 века еще не как «выравнивание», а как «конвергенцию» и начало становления иерархии языковых оценок престижности «канцелярских языков» отдельных территорий и институтов [167, S.305].
К началу 16 века по мере бюрократизации местного управления функционально-стилистическая сфера «канцелярских языков» еще более разрастается, а их жанровые формы дифференцируются: ,.es handelt sich. um Zentralstellen. fur das gesamte Schreibwesen. Dazu gehoren neben Urkunden auch Aktenstticke, Rechts-, Geschaftsund Rechnungsbucher, ein ausgedehnter Schriftverkehr u.a.m., an dem nicht nur Kanzleien beteiligt sind" [94, S.23]. К этой ситуации понятие «канцелярия» расширяется до «Schreibstube», т. е. всякого учреждения, занимающегося изготовлением (перепиской) любых материалов и обладающего определенной преемственностью. Некоторые исследователи в этой связи предлагают рассматривать деловые документы как разновидности текстов в системе т.н. позднесредневековых ментальных дискурсов («Sinnwelten»), относя их к сфере «повседневности»: «[ihre] Dominante Funktion: Kommunikation zwischen Individuen und Gruppen zur Sicherung des materiellen und sozialen LebensvollzugesEinstellung auf pragmatische und jeweils aktuelle Handlungskontexte. Thematische AfFinitaten:. langerfristige Regelung des Sozialwesenslebensund gruppengeschichtliche Vergewisserung der Tradition» [148, S.1356−1357].
Хотя позднесредневековые «канцелярские языки» обслуживали сферу официально-деловых отношений (типичные ситуации — делопроизводство, дипломатия, юрисдикция) и тендировали к стилистической однородности текста, их стилистические контуры были достаточно подвижны и реализовывались в текстах, жанровую принадлежность которых иногда трудно определить. Поэтому источники «делового языка» связаны с широким спектром текстов информативного типа, эпистолярными и мемориально-хроникальными жанрами, прозой т.н. septem artes mechanicae и даже с пропагандистской литературой (см. 5.4.). Языковые особенности деловых текстов детерминировались и предъявляемым к ним смысловым требованием: точности (однозначности) формулировок, имеющих юридическую силу, ясности и последовательности изложения, логичности и аргументированности, что обуславливало использование клише, терминологии, гипотаксиса и укрупнение высказывания.
На высшем уровне деловой коммуникации (общегосударственные инстанции) юго-запад Германии являлся зоной взаимодействия и рецепции ведущих инорегиональных канцелярско-языковых типов: австрийского Gemeines Deutsch (его носители — императорская венская и придворная габсбургская канцелярии, переднеавстрийские и имперские структуры ') и отчасти «саксонского» (восточно-средненемецкого). Роль последнего усилилась в 1490 — 1500-е гг. Политическим фоном «альянса канцелярий» до эпохи религиозного раскола был поиск Габсбургами союзников в централистской реформе среди территориальной элиты юго-восточных (баварские Витгельсбахи) и восточно-средненемецких (саксонские Ветганы) земель. Определенной автономией в этом «альянсе» обладали высшие церковные канцелярии: архиепископская (Майнц) и епископские.
Габсбургская канцелярия Фридриха III еще не имела общеимперского статуса,.
1 Это, в первую очередь, помимо структур достаточно обширных австрийских владений (в особенности правительства в Энзисгейме), органов Швабского союза и управления имперскими округами, сеть имперских городов, имперская судебная палата в Эслингене и имперский суд в Ротгвейле. Роттвейльский суд вершил правосудие от имени императора, хотя находился традиционно под председательством местных графов фон Зульц. реально являясь придворной'. Лишь усилиями Максимилиана I достаточно быстро был достигнут «канцелярский централизм» в борьбе с властными претензиями майнцского архиепископа-рейхсканцлера, в ходе интеграции локальных канцелярий габсбургских провинций и введения с 1500-х гг. римского права [187, S.108]. Т.н. Romische Kanzlei архиепископа (эту должность в конце 15 века занимали представители династии Ветгинов) просуществовала как альтернатива общеимперской придворной канцелярии (создана в 1490 г.) лишь в 1494 — 1502 гг. и не оказала заметного влияния на ее узус, отражая восточно-средненемецкую письменную традицию. В узусе влиятельной майнцской курфюршеской канцелярии уже в 1480-е гг. отмечена, например, активная рнвн. дифтонгизация. Традиция переднеавстрийской канцелярии Зигмунда Тирольского, сложившись в рамках тирольской администрации (центр — Инсбрук), также значительно не выделялась на «общеимперском фоне», тем более что в 1490 году она перешла в юрисдикцию императорской семьи [176, S.12].
В 15−16 вв. «канцелярские языки» крупных центров (канцелярии и скриптории значительных городов, дворов, светских и церковных резиденций) характеризовались уже наличием устойчивых узусов (Usus der Institution), нивелировавших прежние индивидуальные узусы писцов (Schreiberhande, Schreiberpersonlichkeiten), которые проявлялись ранее при изготовлении объемных документов несколькими канцеляристами. В целом «канцелярские языки» высшего уровня имели, скорее, характер «открытой нормы». В этой связи справедливо замечание У. Д. Степуна: «Kanzleinorm. ergibt sich nicht durch Dominanz sprachpflegerischer Absichten. Vielmehr soil sie Erhaltung eines politischen und sozialen Systems im sprachlichen Bezug dienen. Wenn von Erhaltung eines Systems gesprochen wird, ist dann die Tendenz zur VergroBerung inbegriffen» [236, S.128]. Надрегиональный узус имперской канцелярии (центр — Вена), отличавшейся стабильностью персонала (по данным Г. Мозера — ок. 40 чиновников), был первичен по отношению к официально-деловым документам и.
1 См. также: Moser Н. Zur Kanzlei Kaiser Maximilians I.: Graphematik eines Schreibusus // Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur. Halle/Saale, 1978. Bd. 99. S.32−56. оказывал абсолютное индуцирующее влияние на локальные канцелярские традиции соседних территорий (ubersteigernde Verbindlichkeit). Хотя, например, одним из протонотариев венской канцелярии при Фридрихе Ш был М. Бризахер из Констанца, швабско-алеманские черты не проявлялись в ее узусе [94, S.140,142].
В восточной Швабии Gemeines Deutsch («Donauisch») уже с конца 15 века являлся, благодаря своей престижности, почти повсеместно первичной формой надрегиональной деловой коммуникации (письменное койне юга) через посредство придунайских имперских городов, особенно Аугсбурга и Ульма, которые, как и Констанц, были важнейшими «поставщиками» кадров городских канцеляристов в юго-западном регионе. По мнению Г. Эггерса, «канцелярский язык» Аугсбурга, как и «венский», следует рассматривать в рамках единого индуцирующего типа, дальнейшее распространение которого на юго-западе обеспечивали также канцелярии крупных узловых торговых центров (Страсбург, Базель) [94, S.143]. Эта тенденция усилилась с проникновением с 1500-х гг. книгопечатания в изготовление директивных документов высшего уровня (особенно в типографиях Аугсбурга). Воздействие традиций саксонской (курфюршеской) канцелярии получило на юго-западе дополнительные стимулы с распространением и принятием лютеранства и политическими альянсами протестантских земель с 1520−30-х гг.
Если в 14 веке деловой язык юго-запада Германии, будучи еще достаточно локально дифференцирован на уровне городских канцелярий, имел тенденцию к региональной унификации (швабский, нижнеалеманский типы), то к концу 15 века вряд ли можно говорить даже о предпосылках к этому, тем более о едином «канцелярском языке» юго-запада империи [94, S.69−70]. В целом на юге Германии к 16 веку в высших сферах делопроизводства доминировал отмеченный т.н. «institutionelles Autoritatsprinzip» [176, S.216−217]. Даже вице-канцлер наиболее независимого в политическом отношении вюртембергского двора Н. фон Виле, консервативно отстаивавший своеобразие швабской традиции, констатировал уже в 1470-е гг. повсеместное утверждение через посредство городских/княжеских канцелярий австрийских особенностей и нивелирование местного письменного узуса: «Vnd mich wundert, daz etlich Stattschreiber mir bekannt soelich von jren substituten lyden tuont / so bald sy etwas niiwes sechen uB ains fiirsten cantzlie vsgangen: ob es wol nit grundes haut und vnrecht ist: noch dann das bald vffassent vnd sich des gebruchent wie die alfen. Es syen dann dar vnder viererlay oder funfer sprache vermischet» [N.W. — S.352].
Профессиональные канцеляристы юго-запада, как ведущие представители письменной культуры (в узком смысле — рукописной), определяли характер языка деловой письменности в ориентации на наиболее престижные центры (в регионе это Аугсбург и Ульм), без чего невозможна была реализация основной его функцииширокого директивного воздействия и управления социальным поведением. Для канцеляристов высшего ранга в рассматриваемый период был характерен уже определенный уровень компетенции — детальное знание и использование особенностей узусов наиболее значительных канцелярий. Г. Филипп отмечает преодоление в их практике прежней «жесткой социально-языковой диастратии»: SprachgeberSchreiber / Sprachtrager — Verwaltungsbeamter [G.Ph. — S.13−15]. Квалифицированные писцы и копиисты также владели и устойчиво придерживались графического узуса крупных центров, например, К. Хетцлерин из Аугсбурга, которая следовала единой традиции во всех типах копируемых ею текстов (деловых, религиозных и художественных) [111, S.677−678]. (См. 5.1.).
Крупные канцелярии полисов юго-запада обычно состояли из трехуровневой иерархии: городского писца, который в основном являлся дипломатическо-представительской фигурой, писца совета и «низших писцов» (Substitute). Периодически по найму привлекались и дополнительные писцы. Писцы высшего ранга распределяли и контролировали изготовление продукции, в частности чистовиков. Выравнивание уровня компетентности выражалось в максимальной близости языка конспекта и чистовика, а также степени региональной окраски, как показали исследования, например, в Базеле, документов разного типа и статуса (послания князьям, городам, императору или текущие документы) [174, S.97−98- 108, S.63]. Отмечая расширение сферы канцелярской практики в Базеле (привлечение учеников) и устойчивость традиции (срок службы писаря достигал иногда 40 лет!), К. Моммзен предлагает исходить из коммуникативно-группового понятия «канцелярский персонал» [175, S.172,188].
В фундаментальном исследовании социо-культурой и коммуникативной стратификации городских канцеляристов юго-запада 15 века Г. Бургер показал их корпоративность и разветвленностъ связей как со светской, так и с клерикальной средой. Активными и относительно независимыми группами конкурентов городским писцам являлись полупрофессиональные в юридической сфере нотарии и синдики. Социальный статус канцеляриста мог бьггь маркирован положением канцелярии, к которой он принадлежал. Например, в канцелярию придворного суда в Ротгвейле допускались только представители патрициата. В целом канцеляристы региона обретали статус полифункциональной лингво-кулыурной прослойки (хронисты, архивисты, преподаватели, юристы, клирики) [90, S.18,43,50]. (См. далее 4.4.).
Среди канцеляристов юго-запада формировались ассоциации, наиболее известная из которых группировалась вокруг упомянутого Н. фон Виле и его частной школы, особенно в период его деятельности в Эслингене (1447 — 69-е гт.). Ее представителей (они названы «Jimger» в письмах Н. фон Виле) отличала широта гуманистических интересов и образованность, активная переписка, собирательство, дидакгизация канцелярских материалов и риторические изыскания Отклики деятельности этой «школы» в регионе отмечаются до середины 16 века, в частности в местной печати и в ранней нормализаторской практике [RSch. — S.401 403- 146, S.83−85,91].
К среднему уровню деловой коммуникации юго-запада следует отнести канцелярскую практику в малых городах — доминировавшей урбанистической единице региона. Профессиональные писцы малых городов юго-запада чаще были выходцами из.
1 Достаточно упомянуть непосредственных учеников фон Виле — книготорговца И. Гаршера в Ульме, канцлера Мехтхильды Вюртембергской Л. Рюттеля, писца в Эслингене и Штутгарте И. Мейхснера, писца в Страсбурге Ф. Хегнауэра, люцернского историографа А. фон Бонштеггена. См.: Schuler P.J. Notare Siidwestdeutschlands. Stuttgart, 1987. клерикальных скригггориев и совмещали должности [90, S.43]. В целом их отличала ориентация на узус канцелярий высшего уровня, но имелись и отличия, связанные со спектром локальной деловой письменности.
Специфику практики малых полисов продемонстрировал В. Беш, исследовав локальные канцелярские записи южно-швабских Виллингена и Роттвейля, представленные, в частности, полупрофессиональными писцами. Их письменно-языковая установка («Ausgangsposition») была недостаточно ориентирована на надрегиональный узус, а слабая компетенция писцов проявлялась в наличии «Sonderschreibungen», фонетическом письме и гиперкорректных написаньях в текстах узколокальной или личной сфер (письма, купчие, бухгалтерские книги). Низкий коммуникативный статус источников маркировался активным отражением субареального алеманского а>о, а также и более локальных фонетических явлений: выпадение/ассимиляция щелевых, сонорных и взрывных в скоплении согласных west.
Характерно, что в период антикрепостнических волнений и Крестьянской войны на юго-западе (1510−20-е гг.) «тайные союзы», крестьянские отряды и мятежные горожане вели активную канцелярскую деятельность, составляли обращения, правовые документы (например, известное статейное письмо), что свидетельствовало об определенной демократизации местных «канцелярских языков». Г. Эггерс в этой связи сополагает понятия «деловой язык» и «nichtliterarische Uberlieferung» [94, S.24].
4.2. «Канцелярские языки» в полисах Швейцарии.
Большим своеобразием отличалась швейцарская канцелярская традиция, в частности городов, где политический сепаратизм и запаздывание в развитии книгопечатания способствовали ее региональной консервации. Как отмечалось, в противостоянии со «старыми» сельскими кантонами полисами отвоевывалось все большее политическое пространство. По свидетельству бернского хрониста В. Ансгельма (ум. в 1546 г.), конфедераты приняли в 1510 году решение вести переписку со всеми зарубежными властителями, французским королем и папой «in guoter eidgnosischer sprach». О реально ограниченной «престижности» швейцарского канцелярского узуса в контактах, например, с Францией свидетельствует послание короля Франциска I совету Золотурна в 1536 году с просьбой о присылке компетентного писца для перевода переписки с конфедератами на понятный «Gemeines Deutsch» [126, S.131].
Своеобразие городских документов Швейцарии проявлялось также в частичном билингвизме. Многоязычие в юго-восточных провинциях конфедерации стало косвенной причиной некоторой консервации латыни в местном делопроизводстве. Наиболее значительными из новых романоязычных территорий были Граубюнден, Валлис, Во, Фрейбург (Эхтланд) и Женева. Бывший бургундский Фрейбург (Фрибур), окончательно вошедший в конфедерацию в 1481 году, имел смешанное франко-немецкое население. Интересный пример «трехъязычия» содержит запись городского канцеляриста (Фрейбург в Эхтланде, 1476 г.) о договоре с Францией периода бургундских войн, опубликованная В. Хаасом (немецкая часть выделена курсивом)'." Item Symon de Cleron scribsit a mons. P. de Wabern, per que dit, quod die Oberburgunder begerent, daz si gericht sient mit uns, quia posito (?) casu, quod dux nollet, si voluerint ipsi habere acort avez noz. Item venit une aultre lection (?) per quam constat, quod ipsi habend den wil von iren hern dem friden et affectant venir a journee mit 20pferden" [126, S.67].
Для позднесредневековой Швейцарии С. Зондерэггер считает характерным следующую стратификацию языка деловой письменности: 1) «архаизирующее направление» с сохранением (Restitution) многих даже двн.(!) черт, представленное в изолированных монастырских скрипториях внутренних районов, 2) «модернизированное направление», ориентированное на актуальный региональный письменный узус, 3) «диалектное направление», ориентированное на узус разговорного языка, 4) направление, ориентированное на инорегиональное влияние узусов ведущих немецких канцелярий (крупные города). При этом важно выделение двух субтерриториальных типов канцелярской письменности (т.н. Schreiblandschaften) — восточно-швейцарского (регион Боденского озера, Сент Галлен, Шафгаузен, Цюрих) и западно-швейцарского (Базель, Аргау, позднее Берн, часть внутренних районов), что во многом соотносится с отмеченной диатопией верхнеалеманского субареала (по Э.Э.Мюллеру) [229, S.1896- 185, S.132], (См. Рис. 14 и разделы 2.1., 4.4.2.).
Примечательно, что, например, с вхождением в 1519 году в состав конфедерации бывшего имперского Ротгвейля даже на правах «zugewandter Ort», как экстерриториального субъекта, его прежний официальный канцелярский узус, базировавшийся на Gemeines Deutsch, вскоре был отвергнут в качестве основного. Ротгвейль, как резиденция имперского суда, характеризовался при этом лабильной канцелярско-языковой полиглоссией '. Менее сложным было вхождение в «канцелярское пространство» конфедерации для нижнеалеманского Мюльгаузена.
Швейцарские города до конца 16 — начала 17 вв. сохраняли в канцелярской практике местный узус как «символ независимости» от империи. Вытеснение элементов местного ТВЛЯ в «канцелярских языках» городов конфедерации шло активнее с 1560-х гт. с севера на юг и в направлении юго-востока: Базель —" Сент Галлен/Шафгаузен и затем внутренних районов. Как впервые показали в своих исследованиях А. Гесслер (канцелярии Базеля) и Р. Брандштеттер (канцелярии Люцерна), а затем Э. Загер (канцелярии Сент Галлена), Э. Э. Мюллер (канцелярии Базеля) и др., процесс нивелирования «канцелярских языков» швейцарских полисов проходил хронологически и субстанционально (отдельные изоглоссы, их презентация в различных лексемах: одно-, многосложные слова, частотные единицы, жанр, статус текстов) очень дифференцировано [184- 185- 88- 89- 108- 210].
Роль «катализатора/тормоза» процессов перехода на инорегиональные юго-восточный и восточно-средненемецкий узусы могли играть различные факторы:
1 См.: Birlinger A. Die Sprache des Rottweiler Stadtrechts. Alemannische Studien. Miinchen, 1865. старые торговые связи с империей (Базель, Сеит Галлен), консервативность состава и образовательный уровень писцов (Люцерн), или, напротив, их инорегиональное происхождение (Базель), состав канцеляристов (отсутствие «среднего звена» -Stadtschreiber, например, в Сент Галлене), активное принятие протестантизма и влияние университета (Базель) и многие другие причины.
Данные исследований городских «канцелярских языков» Швейцарии 15−17 вв. были обобщены С. Зондерэггером ', который констатирует ступенчатое вытеснение основных юго-западных изоглосс и субареальных признаков и датирует завершение этого процесса [229, S.1904;1905]. В отношении канцелярской письменности Гларуса наличествует только датировка нейтрализации свн. монофтонгов — ок. 1660 г. Датировка рнвн. монофтонгизации в Берне приводится только относительно свн. ie > i:. Эти данные можно представить в виде следующей таблицы (субареальный признак отмечен курсивом):
