Именное словообразование в семитских языках Эфиопии: На материале амхар. и тиграйс. яз

Актуальность темы

данной диссертации, определяется той особой значимостью, которую имеет именное словообразование в семитском языкознании. Словообразование существительных и прилагательных занимает важное место в грамматике и лексикологии семитских языков, и его теоретическое осмысление имеет большое значение для изучения грамматическогоя этих языков и внутренних законов их развития. Тиграйский язык относится к наименее изученным семитским языкам. Специальные исследования по тиграйскому словообразованию отсутствуют. Поэтому актуальной является задача детального исследования словообразования тиграйских существительных и прилагательных, решение которой даст ключ к пониманию многих аспектов тиграйской грамматики.

В данной диссертации именное словообразование в тиграйском языке рассматривается в плане сравнения с более детально изученным именным словообразованием в другое Сё^тском языке Эфиопии — ам-харском языке. Семитские языки Эфиопии представляют собой ценный материал для общей семитологии. Эти языки (наряду с южноаравийскими языками), и параллельно с аккадским, сохранили целый ряд черт, унаследованных от их исторической основы — общесемитского языка — и утраченных языками обеих центральных групп (североцентральной и южноцентральной) [Наумкин, Порхомовский 1981, стр. 4]. Тиграйский язык в этом отношении имеет для семитологии особое значение: во-первых, он относится к северной группе семитских языков Эфиопии, языки которой отличаются большим количеством общесемитских черт, чем языки южной группы, и, во-вторых, тиграйский язык является наиболее развитым в функциональном отношении языком этой группы. В связи с этим исследования тиграйского языка в целом и его словообразовательной системы в частности, наряду с исследованиями словообразовательной системы амхарского языка, -дают возможность проследить аналогичные черты словообразования этих двух языков, определить различия и, наконец, могут помочь в решении целого ряда проблем семитского языкознания вообще.

Основная цель работы — дать теоретическое описание систем словообразования существительных и прилагательных в двух семитских языках Эфиопии — амхарском и тиграйском, и, сравнив основные модели словообразования существительных и прилагательных в этих языках, определить как общие закономерности именного словообразования, так и специфические особенности в каждом из двух языков.

Научная новизна исследования обусловлена в первую очередь тем, что данная диссертация представляет собой первое специальное исследование, посвященное именному словообразованию в тиграйском языке в сопоставлении со словообразованием в амхарском языке, и большинство из содержащихся в ней вопросов рассматриваются впервые.

Материалами для исследования послужили тексты художественных произведений амхарских и тиграйских авторов, записи амхарского и тиграйского фольклера (например, пьеса Мэнгысту Лемма «Самому себе», роман Бырхану Зэрыйхуна «Буря», повесть Илак Хайле Марьяма «Мое терпение», сборник стихов Асрэс Асфа Восена «Детская Любовь» и др.), литература религиозного и просветительского характера, общественно-политическая литература и периодические издания (например, подшивка газеты «Аддис Зэмэн» («Новое время» за 1996 год). Кроме этого широко использовались материалы содержащиеся в грамматиках, лингвистических трудах, толковых и переводных словарях амхарского и тиграйского языков, а также данные, полученные в ходе работы с информантами, среди которых особо следует отметить студентов факультета журналистики МГУ Самсона Байеху и Конджит Байеху, а также аспиранта экономического факультета МГУ Зэллеке Тэфэрра. Особо следует отметить работу Е. Г. Титова «Грамматика амхарского языка» [Титов 1991]. Этот фундаментальный труд является наиболее полной отечественной грамматикой амхарского языка, где дается его последовательное синхронное описание.

Пользуясь случаем, автор выражает искреннюю благодарность Ка-са Гэбрэ-Хыйвоту и Э. Б. Ганкину за предоставленную возможность использовать материалы рукописи еще не опубликованного «Толкового словаря современного тиграйского языка» .

Практическая ценность данной диссертации обусловливается коммуникативной ролью этих двух языков как средства межэтнического общения в Эфиопии и Эритрее. В настоящее время, когда связи России с Эфиопией и Эритреей в различных областях приобретают новое содержание, актуальным становится изучение в российских вузах не только амхарского, но и тиграйского языка. Данное исследование предусматривает решение ряда важных вопросов, связанных с разработкой лингвистических основ преподавания этих языков, с теорией и практикой перевода. Диссертация также может использоваться при написании теоретической грамматики современного тиграйского языка и в сравнительных исследованиях по грамматике семитских языков. л л.

Словообразование, как раздел языкознания, изучает все аспекты образования слов, называемых производными и сложными, обычно на базе однокорневых слов по существующим в языке образцам и моделям с помощью аффиксации, словосложения, конверсии и других формальных средств, а также изучает строение и классификацию производных и сложных слов.

В кругу других лингвистических дисциплин место словообразования, а также некоторые особенности словообразовательного анализа продолжают оставаться не вполне ясными. С одной стороны, это связано, несомненно, с исключительной сложностью самих процессов словообразования, вовлекающих в сферу своего действия явления самого разного порядкас другой стороны, это вызывается тем, что истолкование подобных явлений тоже оказывается различным.

Достаточно сказать, что согласно одной только русской языковедческой традиции, т. е. в пределах только отечественного языкознания, словообразование рассматривалось либо как особый раздел грамматики, существующий в ней наряду с морфологией и синтаксисом, либо как часть морфологии, выделяемая в последней наряду с формообразованием или словоизменением, либо, наконец, как отдельная дисциплина, тесно связанная и с грамматикой, и с лексикологией [Виноградов 1952]. Некоторые отечественные ученые аргументировали необходимость причисления словообразования к группе лексикологических дисциплин, т. е. выводили словообразование полностью за пределы грамматики. [Смирницкий 1956].

Не вызывает, однако, сомнения, что излишне категоричное отнесение словообразования либо к грамматике, либо к лексикологии страдает серьезными недостатками. При изучении словообразования в кругу грамматики (или еще уже — в пределах морфологии) основной акцент делается на характеристике формальных средств словопроизводства и словосложения, и от внимания исследователя нередко ускользает содержательная сторона этих процессов, а также и функциональные аспекты использования производных и сложных слов. Это в значительной мере может быть объяснено тем, что при рассмотрении словообразования с грамматической точки зрения исследователя интересует прежде всего вопрос о формировании определенных частей речи, а с морфологической точки зрения — вопрос о строении слова и его составе.

При рассмотрении словообразования в разделе лексикологии, напротив, главный упор делается на выделение и описание лексико-семантических группировок производных, а также на некоторые вопросы создания новых словарных единиц неграмматическими способами (ср. переосмысление, образование омонимов, использование имен собственных в качестве нарицательных и т. п.).

Серьезные доводы в пользу рассмотрения словообразования в рамках морфологии приводят, например, составители академической грамматики русского языка. Они утверждают, что морфология в широком смысле слова должна обязательно включать учение «не только о способах образования форм слова, иначе учение о формообразовании (включая сюда и словоизменение), но и учение о словообразовании, т. е. учение о способах образования слов» [Грамматика русского языка 1960, стр. 15].

В общем же плане, — если правильно, что «грамматика не должна заниматься группировкой слов внутри одного словообразовательного типа по лексическим разрядам», а словообразование не может пройти мимо подобных группировок, если правильно далее, что даже продуктивное морфологическое словообразование, обычно профилирующее для большинства европейских языков, «является предметом и грамматического и лексикологического исследования» [Современный русский язык 1952], — все словообразование в целом может и должно изучаться и со стороны плана содержания, и со стороны плана выражения, т. е. в равной мере и с грамматической, и с семантической точек зрения.

По-видимому, легче всего осуществить такой многоплановый подход при выделении словообразования в особую самостоятельную дисциплину, оперирующую своими собственными понятиями и единицами. Однако, например, американскому языкознанию такая постановка вопроса совершенно чужда. В иерархической лестнице лингвистических уровней, на которой последовательно выделяют фонетику, фонологию, морфонологию, морфологию, синтаксис и семантику [Носкей 1958, стр. 137], словообразование вообще отсутствует. Не выделяется оно специально и в морфологии, ибо разграничение словоизменительных и словообразовательных морфем в практике американского дескриптивизма обычно не проводится [Арутюнова и др. 1964, стр. 196].

В совместном ведении морфологии и словообразования находятся преимущественно лишь вопросы структуры слова — и то с той существенной оговоркой, что в рамках словообразования эти проблемы должны быть естественно ограничены проблемами структуры производного слова и словосложения.

Аналогичными частично совпадающими подсистемами являются также словообразование и лексикология. И все же, наиболее системные и регулярные связи складываются именно между словообразованием и грамматикой, которые в отдельных своих участках образуют нерасторжимые единства. Достаточно указать на близость, а иногда и полное тождество приемов образования новых слов и форм слов, а также на отсутствие резких граней между словообразованием, с одной стороны, и формообразованием, с другой. Префиксация, суффиксация, внутренняя флексия, повторы и т. п. могут в равной степени употребляться как для построения парадигматического ряда (в различных типах склонения и спряжения), так и для построения ряда словообразовательного. В силу этого соотношение между словообразовательными аффиксами и аффиксами грамматическими может принимать весьма сложный характер. Особую трудность представляют в этом отношении те случаи, когда материально тождественные элементы используются одновременно в, казалось бы, взаимоисключающих функциях — словообразовании и формообразовании.

Таким образом, словообразование целесообразнее рассматривать как отдельную лингвистическую дисциплину. В рамках отечественного языкознания эту точку зрения отстаивали академик В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, А. И. Смирницкий, М. Д. Степанова, Н. Д. Арутюнова и др.

В любом живом языке никогда не прекращается процесс пополнения его новыми словами. Часть их создается путем словообразования. Словообразование поэтому более непосредственно, чем многие другие лингвистические дисциплины, отражает все изменения, происходящие в окружающей нас действительности. На функционирование словообразовательных моделей постоянное влияние оказывают такие факторы, как: 1) объем и темпы расширения понятийных категорий, соответствующих данному типу словообразования, и 2) количество слов, могущих служить производной основой [Арутюнова 1961, стр. 56].

Но какие именно модели должны рассматриваться как образующие систему словообразования? На этот счет мнения многих лингвистов расходятся. Так, по словам академика Л. В. Щербы, правила словообразования — это прежде всего правила активного словообразования, это то, «как можно делать новые слова. Вопрос же о том, как сделаны готовые слова, — дело словаря, где должна быть дана делимость слова» [Щерба 1945, стр. 181]. Практика описания словообразования в разных языках показывает, однако, что система словообразования мыслится как нечто более широкое.

На одной плоскости в каждом живом языке сосуществуют модели самых разных типов — продуктивные и непродуктивные, живые и мертвые, активные и пассивные и т. д. Описание системы словообразования предполагает только описание живых моделей — под последними, однако, надо понимать не только продуктивные и не только активные модели.

Продуктивность модели — это скорее количественная характеристика словообразовательного ряда: модель продуктивна, когда по ее образцу в языке созданы десятки, а то и сотни производных. С другой стороны, активность модели — это скорее качественная ее характеристика, ибо она означает способность словообразовательного ряда к пополнению новыми единицами. Наконец, употребительность модели связана с ее реализацией в тексте, т. е. статистическими закономерностями ее использования. Разумеется, все эти признаки тесно между собой связаны, но тем не менее отнюдь не тождествены.

Л, А Л.

Необходимо отметить, что именно модельное словообразование характерно для семитских языков в целом, а также для амхарского и ти-грайского языков, в частности. Любая семитская лексическая основа (за исключением словообразовательного аффикса, если таковой имеется) членится по крайней мере на две морфемы: а) корень, состоящий из согласных, не заключающих в себе никаких принадлежностей формы слова, и б) модель, представляющая собой прерывистый аффикс (иначетрансфикс), образуемый чередованием гласных, либо же комбинацией гласных и согласных. Корень и модель «представляют собой значимые, но не самостоятельные единицы языка, функционирующие только в составе автономной единицы — слова» [Степанова 1968, стр. 19] и в то же время являются (если не считать словообразовательных суффиксов) минимальными значащими единицами морфологического членения основы слова.

Нельзя, однако, думать, что корень представляет собой исходный элемент образования слов. Наоборот, корень является результатом морфологического анализа слов. Корень существует не как исторически зарегистрированная форма слов языка, а как лексико-грамматическая абстракция, как неделимый остаток морфологического анализа. Если же в семитологической литературе встречается выражение «такое-то слово производится от такого-то корня», то под этим понимается лишь отнесение его к корню.

Умение находить корень весьма важно, так как только найдя корень, можно судить о грамматической форме слова. Однако для суждения об истории развития слов и грамматических форм гораздо важнее рассмотрение и сопоставление разных основ. Анализ слова приводит нас к определенным, снабженным гласными звуками, первичным основамбазам, которые имеют реальное существование в языке.

Базы бывают именные и глагольные. Это значит, что в одних случаях первичными являются глагольные основы, и от них производятся имена и другие глаголы, в других случаях первичными являются основы именные. Есть случаи, когда в пределах данного корня имеются как именные, так и глагольные основы, не возводимые одна к другой.

В работах по семитскому языкознанию обычно указывается на характерную особенность семитских языков, которая заключается в том, что корень здесь состоит из одних согласных (в подавляющем большинстве случаев — трех, редко двух, четырех или пяти, причем четырех — и пятисогласные корни имеют явно вторичное происхождение). Гласные же в определенном подборе («схема») вместе с некоторыми согласными аффиксами либо уточняют значение корня, либо передают грамматическую категорию.

Однако эта общая формулировка верна только со значительными оговорками. В данном случае, наиболее убедительной представляется теория И. М. Дьяконова согласно которой, лишь в арабском, который несмотря на сохраненный им архаизм фонологической системы, во многих отношениях является исторически более продвинутым, чем другие семитские языки, гласная внутренняя флексия действительно пронизывает собой весь словарный состав. В более древнем аккадском языке и, хотя менее последовательно, в других северносемитских языках можно четко различить две группы корней. Глаголы и отглагольные имена и здесь нао и 1 и о столько пронизаны гласной внутренней флексиеи, что установить какои-либо корневой гласный для них невозможно, и корень устанавливается в составе одних только согласных.

Но имена, не связанные с глаголом, имеют постоянную огласовку корня, и нет основания не считать соответствующий гласный частью самого этого корня. Этот же корневой гласный, как правило, сохраняется для данных слов и в других семитских, а в ряде случаев даже шире — афразийских языках. Исключения существуют, но по большей части объяснимы комбинаторными условиями или историей отдельных языков [Дьяконов 1965, стр. 27]. Так, явление огубления гласных под влиянием соседнего губного согласного, в историческое время мало распространенное, видимо, было довольно обычным на древнейшей ступени семитских языков, так что практически все корни с 1, где присутствует губной, встречаются также с и, в результате чего наряду с исходными формами imm — «мать», libb — «сердце», sim — «имя», и т. п. мы встречаем в отдельных языках формы 'шит, lubb, sum и т. д.

Как пишет И. М. Дьяконов, к первой группе корней относятся корни таких слов как 'ab — «отец», iad — «рука», bait — «дом», hakl — «поле» и другие, а также числительные и местоименияони имеют твердую огласовкугласный у них, несомненно, входит в корень. Даже в арабском для имен этой группы исходная их форма с одним определенным гласным обычно не вызывает сомнения, хотя при образовании отыменных глаголов и форм так называемого «ломанного» множественного числа имена этой группы рассматриваются также как имеющие только согласный корень.

Вторая группа корней — глагольные. Семитские языки, особенно южные, отличаются исключительным богатством вторичных словоформ, восходящих к глагольным корням и обладающих каждая своей семантикой (имена орудий, мест действия, профессий и т. п.). Эти корни в историческое время включают в семитских языках, как правило, три согласных, а состав гласных является полностью переменным, подчиняясь определенным законам чередования, т. е. огласовка представляет собой элемент основы, но не корня, а также может быть грамматической внутренней флексией.

Ранее полагали, что в семитских языках двухсогласных глагольных корней нет. Это, однако, не совсем верно.

По мнению И. М. Дьяконова, поскольку образование глагольных грамматических форм требует строго заданного распределения определенного числа конкретных гласных внутренней флексии по известным моделям, где взаимное расположение согласных и гласных является обусловленным, постольку приходится строить формы от двухсогласных глагольных корней по моделям для более распространенных трехсогласныхтакие корни («пустые», или mediae infirmae и «недостаточные», или ultimae infirmae) считаются содержащими «неустойчивые» согласные и или i, в зависимости от того, имеют ли они в основной спрягаемой форл ме а, и или i. Подобные корни составляют весьма значительный процент среди семитских глагольных корней [Дьяконов 1965, стр. 31].

Таким образом, первоначальное существование двухсогласных корней в афразийских языках не подлежит сомнению. Однако большинство глаголов все же имеют три корневых согласных, из которых ни один не относится к числу так называемых «слабых» (т. е. не является и или i).

Тем не менее можно сказать, что и эти глаголы могут восходить к двухсогласным корневым ячейкам. Причем, главную смыслоразличи-тельную роль явно несут только два согласных (обычно первый и второй, реже — второй и третий).

Вероятно, третий корневой согласный, будучи первоначально формантом, агглютинативно присоединялся после предшествующего гласного форманта, который тем самым автоматически превращался во внутреннюю флексию [Языки Азии и Африки 1991, стр. 28].

Согласно И. М. Дьяконову, возникновение всеобъемлющей системы развитой внутренней флексии в семитских и вообще афразийских языках следует, во всяком, случае, отнести к глубокой древности и ко времени наличия эргативной конструкции, когда простая форма чистой основы имени (абсолютная) была одновременно и корнем, и наиболее обычной именной формой — нормальным выражением прямого падежа. Запрет на образование основ со скоплением двух согласных в ее конце можно объяснить только наличием нулевого падежа, потому что такое скопление перед гласным падежным окончанием не противоречит афразийскому слогообразованию. Когда же возникли формы склонения с гласной внешней флексией (особенно именительный падеж на — и), эта постоянная внешняя флексия дожна была бы предохранять корень отглагольного имени от внедрения в него каких-либо дополнительных гласных формантов. Без наличия форм слова с нулевой флексией невозможна была бы столь распространенная в афразийских языках инфиксация гласных. Причиной своеобразия афразийского корня следует считать именно это раннее возникновение обильной, развитой и всеобъемлющей системы внутренней флексии [Языки Азии и Африки 1991, стр. 28].

Кроме классификации по корню большинство семитских слов классифицируется также по словообразовательным моделям или схемам. Словообразовательная модель представляет собой прерывистую морфему, которая состоит либо из одних гласных, либо же из комбинации гласных и согласных (глаголы с расширенными основами (т.н. породы) и большинство имен). Согласные элементы модели в зависимости от их положения в основе иногда называют префиксами, инфиксами или суффиксами. Однако с лексикологической точки зрения они представляют собой часть модели как прерывистой морфемы и неотделимы от нее, ее типических чередований гласных и согласных. Эти согласные, не являясь остатками значимых единиц, не имеют самостоятельной семантической ценности, и дальнейшее разложение модели в плане морфологического и семантического анализа слова ничего не дает.

В семитологии некорневая морфема, т. е. модель как морфема с обобщающим лексико-грамматическим значением, обычно противополагается корневой, или основной, морфеме с ее знаменательным, вещественным значением [Старинин 1963, стр. 26]. При этом указывается, что аффиксация корня гласными и согласными имеет второстепенное, уточняющее значение: «Согласные дают значение словагласные выражают его модификации» [Wright 1966, стр. 31]. Словообразовательной модели как стабильной морфологической структуре свойственно «соединение лексического и грамматического моментов» [Смирницкий 1955, стр. 43]. Именно она грамматически оформляет корень, создавая слово, относящееся к определенной части речи и к определенным специфическим для разных разрядов слов лексико-семантическим классам: имя деятеля, имя места и орудия и т. д. — для имензначения интенсивности, каузативности, объективности, возвратности и т. п. — для глаголовкачественной оценки — для прилагательных и т. д.

Однако словообразование посредством внутренней флексии, зачастую с элементами внешней флексии (префиксами или суффиксами, или теми и другими одновременно), являющееся характерным для большинства семитских языков, в том числе и для тиграйского, не является основным типом словообразования, например, в амхарском языке, в котором словообразование посредством внутренней флексии уступает место аффиксальному (чаще суффиксальному) способу образования слов. В данном случае это объясняется тем, что в результате длительного взаимодействия с кушитскими языками, под влиянием кушитского субстрата, амхарский язык значительно отошел от общесемитского типа речи, в том числе и в области словообразования.

АЛА.

Семитские языки Эфиопии по классификации Р. Хецрона делятся на два четких подразделения:

— северное, куда входят вымерший язык геэз, или древнеэфиопский (в настоящее время сохраняется в Эфиопии как язык церкви), и живые языки тиграй (тигринья) и тигре (Эритрея и северные области Эфиопии);

— южное, которое в свою очередь делится на: внешнюю (outer) и сквозную (transversal) группы. В первую из них входят: 1) гафат, соддо, гогот- 2) мухер и западные гураге: а) маскан, б) центральная подгруппа (эжа, чаха, гумер, гура) — периферийная подгруппа (эннемор, гьете, энде-гень, энер). Во вторую, сквозную, группу входят: 1) амхарский (государственный язык современной Эфиопии), аргобба- 2) харари, восточные языки гураге (селти, уолане, эннекор, зуай). Исследования Хец-рона показали отсутствие единой группы гураге (наряду с указанными выше группами гураге Хецрон выделяет также северные гураге (соддо, гогот, мухер) как результат вторичного конвергентного развития, но не как генетическую группу [Hetzron 1975, 1972].

Следует обратить внимание на то, что в диссертации на равных правах используются три названия древнеэфиопского языка гыыз, а именно: эфиопский, гыыз и геэз. Однако автор считает, что более точным, с точки зрения амхарской фонетики, является употребление термина гыыз, так как транскрипция амхарского написания Я Ь~Н будет именно [ga'az], т. е. гыыз. Термины геэз и эфиопский также используются в данной диссертации, но лишь в тех случаях, когда они являются авторскими терминами.

В декабре 1991 года в Эфиопии был проведен референдум, по итогам которого Эритрея, бывшая северная провинция Эфиопии, получила статус независимого государства. В связи с этим возросла роль тиграй-ского языка, который стал государственным языком Эритреи. Дело в том, что амхарский и тиграйский языки являются одними из самых развитых в литературном и функциональном отношении языками бывшей Эфиопии. Амхарский язык является родным языком народности амхара, а тиграйский язык, родным языком народности тиграй, населяющей провинцию Тиграй, ряд районов Эритреи, Гондэра и Уолло. Велика коммуникативная роль тигринья на севере и северо-востоке Эфиопии, в наиболее экономически развитом районе страны, тиграйский язык выступает в качестве регионального средства межэтнического общения. [Рихтер 1981]. Общее количество говорящих на этом языке, превышает 5 млн. человек.

Однако на протяжении многих десятилетий в Эфиопии при поддержке правительства проводилась активная политика амхаризации всей страны. Главным образом это было связано с тем, что в основном вся правящая элита была представлена народностью амхара. Представители же народности тиграй, боровшиеся с диктаторским режимом Мэнгысту Хайле Мариама были объявлены сепаратистами и гражданская война длилась на протяжении почти 17 лет. В связи с этим изучению тиграй-ского языка должного внимания не уделялось, в отличие, от хорошо изученного и описанного амхарского языка. Поэтому именно сейчас, после получения независимости Эритреей, изучение тиграйского языка представляет не только теоретический интерес, но и имеет большое практическое значение.

Значительный вклад в изучение амхарского языка внесли такие выдающиеся ученые как Э. Уллендорфф, В. Леслау, М. Коэн, Ф. Прето-риус, Ж. Тубиана. Среди отечественных эфиопистов необходимо отметить Н. В. Юшманова, В. П. Старинина, Е. Г. Титова, Э. Б. Ганкина и других. Благодаря таким работам как: Ганкин Э. Б. «Амхарско-русский» и «Русско-амхарский» словари, Титов Е. Г. «Грамматика амхарского языка», Юшманов Н. В. «Амхарский язык», Старинин В. П. «Эфиопский язык» и многим другим мы имеем достаточно полное и подробное описание аспектов амхарской грамматики.

По сравнению с амхарским тиграйский язык является практически неизученным. Учитывая этот факт, а также то, в данной диссертации воv просы именного словообразования в амхарском языке рассматриваются в сопоставлении с тиграйским языком, целесообразным представляется более подробное освещение истории изучения именно тиграйского языка.

Еще задолго до начала нашей эры в Африку стали проникать из Южной Аравии семитские племена. Обитание семитоязычного населения на территории Африки засвидетельствовано с 5-го века до нашей эры. Переселенцы двигались многими волнами и селились вначале на островах и Западном побережье Красного моря, в теперешней Эритрее, а затем на территории Северной Эфиопии. Там они смешались с местным населением, и кроме того, часть местного кушитского населения восприняла язык переселенцев. Эти говоры развивались и изменялись по ч, законам своего внутреннего развития, а также во взаимодействии с местными кушитскими языками коренного населения. В результате сложного процесса развития в этом регионе и возникли семитские языки Эфиопии, классификация которых была приведена выше [ср. Гранде 1972, стр. 44].

Э. Уллендорф считает, что все живые семитские языки Эфиопии произошли от языка геэз [Ullendorff 1955]. Другая позиция у М. Коэна, который указывал, что семитские языки Эфиопии произошли не от одного общего языка, а «представляются результатом параллельной эволюции многих близких между собой южноарабских диалектов, которые на африканской территории подверглись влиянию кушитских языков, v/ w 55 постепенно в большей или меньшей степени вытесняя последние [Cohen 1952, р. 142].

Говоря о происхождении семитских языков Эфиопии следует также отметить работы Д. Коэна [Cohen 1988], О. Капелюк [Kapeliuk 1988], М. Родинсона [Rodinson 1988] и Т. А. Себеока [Sebeok 1970].

В настоящее время проблема генетической классификации эфио-семитских языков еще далека от окончательного решения. Среди дискуссионных вопросов генетической классификации семитских языков особые сложности вызывают периферийные южносемитские языки, т. е. эпиграфический южноаравийский, современные южноаравийские языки и семитские языки Эфиопии.

Видимо целесообразно на данном этапе рассматривать эфиосемит-ские языки как отдельную группу в рамках семитских языков.

Предметом острых дискуссий является также вопрос о том, какой язык стал непосредственным преемником языка геэз: тиграйский или тигре. Ряд ученых считает, что геэз лег в основу тиграйского языка, а ти-граи, населяющие район древнего эфиопского государства Аксум, — потомки древних аксумитов [Ullendorff 1960]. Однако Р. Хецрон в своем обстоятельном исследовании доказывает, что «ни тигре, ни тиграйский не произошли от того языка, который мы имеем в виду под стандартным геэз». Автор указывает, что оба этих языка более «архаичны», чем геэз и восходят непосредственно к южноаравийским диалектам [Hetzron 1972, р. 20].

Современное сравнительно-историческое языкознание все больше приходит к выводу, что семитские языки Эфиопии распались на отдельные языковые и диалектные группы еще задолго до переселения их носителей на территория Африки [Porkhomovsky in press].

Для семитологии тиграйский язык представляет собой интересное явление как живой семитский язык, сохранивший многие общесемитские особенности. Вместе с тем тиграйский язык обладает рядом черт (прежде всего в области синтаксиса), которые свидетельствуют о специфических условиях его исторического развития.

Изучение тиграйского языка европейцами началось во второй половине XIX века. Пионером в его изучении стал немецкий семитолог Ф. Преториус [Praetorius 1871], который использовал доступные ему отрывочные сведения путешественников и переводы различных частей Библии на тиграйский язык. Но его труды, основанные на переводах, плохо представляют разговорный язык и значительно уступают сделанному им же исследованию амхарс:-ого языка.

В 1890 г. Эритрея становится итальянской колонией, и тиграйский язык начинает использоваться колониальной администрацией в качестве своего рода официального языка при управлении местным населением. Исследования тиграйского языка в конце XIX — начале XX вв. преследовало практические цели и проводилось в основном миссионерами и государственными служащими. На тиграйском языке, который до этого времени был практически бесписьменным, начинает создаваться литература: осуществляется запись произведений устного народного творчества, делаются переводы религиозных книг и текстов. В тиграйском языке используется эфиопский алфавит.

Выходят практические грамматики тиграйского языка. Одна из них была написана майором итальянской армии Людовико де Вито [Vito 1893]. Две другие принадлежат миссионерам Франческо да Оффейо [Offeio 1907] и Мауро да Леонесса [Leonessa 1928]. Последние две грамматики отличаются сравнительной полнотой и обнаруживают хорошее практическое знание авторами тиграйского языка. Грамматики содержат богатый иллюстрированный материал, снабжены упражнениями и текстами. Ряд грамматик для изучения тиграйского языка в эфиопских школах создается местными учеными (см. например: С ^' •.

4Д0ЧС> •• И4-ЧП 0 ••.

A Teaching Book for the children who study Tigrigna, 2-nd ed. Asmara, 1926).

Появляются лексикографические работы по тиграйскому языку, среди которых необходимо выделить тиграйско-итальянский и итальян-ско-тиграйский словари Франческо да Бассано [Bassano 1918], которые по сей день остаются наиболее обстоятельным лексикографическим описанием тиграйского языка).

Новый этап в исследовании тиграйского языка ознаменовали труды европейских ученых Карло Конти-Россини, Вольфа Леслау и др. В 1937 г. выходит историко-этнографическая работа итальянского эфиопи-ста К. Конти-Россини, содержащая краткий очерк тиграйского языка [Conti-Rossini 1937]. А в 1940 г. этим же автором издана грамматика тиграйского языка [Conti-Rossini 1937]. Труды К. Конти-Россини отличает более высокий научный уровень, чем в предыдущих работах по тиграйскому языку, однако в то же время они уступают грамматикам Ф. да Оффейо и М. да Леонесса по полноте освещения материала.

Частные вопросы тиграйского языка затрагиваются в ряде статей М. Коэна [Cohen 1927], H.B. Юшманова [Юшманов 1937] и И. Вайнбер-га [Wajnberg 1936, 1937].

Большой вклад в изучение тиграйского языка внес известный семитолог В. Леслау. Кроме нескольких статей, в частности о глагольных окончаниях [Leslau 1939 (а)], им опубликованы две большие работы. Первая из них — по диалектологии тиграйского языка — содержит ряд замечаний по фонологии, грамматике и лексике некоторых диалектов со значительным количеством текстов на диалекте Адуа, Аккеле, Гузаы и Хамасиен этнографического и фольклорного характера в транскрипции и французском переводе [Leslau 1939 (в)]. Второе исследование представляет собой грамматику с пятнадцатью таблицами парадигм и большим количествм текстов, опубликованных, как и вся грамматика, в фонетической транскрипции [Leslau 1941 ].

В послевоенные годы лингвисты обращаются к исследованию ти-грайского языка лишь эпизодически. Отдельные его аспекты рассматриваются в работах по сравнительно-историческому изучению семитских языков Эфиопии. Так, Э. Уллендорф в работе «Семитские языки Эфиопии — сравнительная фонология» дает сравнительный анализ фонологии семитских языков Эфиопии, в том числе и тиграйского [Ullendorff 1955].

Во второй половине 50-х и в начале 60-х годов английский эфио-пист Ф. Р. Палмер посвящает исследованию тиграйского языка ряд статей [Palmer 1955, 1957, 1962]. В 1965 г. в сборнике «Семитские языки», составленном по материалам первой конференции по семитским языкам, проходившей в Москве 26−28 октября 1964 г. был опубликован доклад эфиопского ученого Каса Гэбрэ-Хыйвота, посвященный особенностям тиграйского языка как представителя семитских языков Эфиопии [Каса 1965]. Позднее, в 1969 г., Каса Гэбрэ-Хыйвотом была защищена кандидатская диссертация, посвященная вопросам фонетики и грамматики тиграйского языка [Каса 1968].

В том же году была опубликована интересная работа В. П. Стари-нина «Тенденции синтетизма в тиграйском языке» [Starinine 1969].

В 1979 г. вышли в свет две статьи, написанные совместно Каса Г.-X. и Э. Б. Ганкиным. Одна из них посвящена вопросам фонетики тиграйского языка [Ганкин, Каса 1979 (б)], а другая — тиграйской и амхар-ской антропонимике [Ганкин, Каса 1979 (а)]. В 1982 г. была защищена кандидатская диссертация Л. Б. Ганкина, посвещенная глагольной системе тиграйского языка [Л. Ганкин 1982].

Исследованием тиграйского языка занимается в настоящее время и эфиопский ученый Якоб Бейэнэ, опубликовавший свою первую статью «Передненебные диалекта тиграйского языка — саси (Агамэ)» в 1972 г. [Веуепе 1972]. Его последующие статьи были посвящены не собственно лингвистическим исследованиям, а текстологическому анализу первых рукописей на тиграйском языке, относящихся к XIX — началу XX вв.

Характеризуя в целом современное состояние исследования ти-грайского языка, приходится констатировать, что он до сих пор остается малоизученным. За пределами имеющихся по тиграйскому языку работ остались не только частные детали, но и принципиальные вопросы, определяющие весь строй^зыка. В то же время изучение тиграйского языка важно не только для эфиопского языкознания. Исследование этого живого семитского языка, имеющего непрерывную устную традицию, может помочь в решении целого ряда проблем развития и функционирования семитских языков вообще, подобно тому, как этому способствует изучение современных арабских диалектов [Шарбатов 1966].

АЛА.

Для того, чтобы лучше понять, какие изменения произошли в эфиопских языках в результате их длительного взаимодействия с кушитскими языками, необходимо рассмотреть особенности одного из представителей южноэфиосемитской группы — амхарского языка в сравнении с одним из представителей северноэфиосемитской группы языков — ти-грайским языком.

В применении к амхарскому языку очень важное значение имеет теория кушитского субстрата.

Как известно, под субстратом понимается совокупность черт языковой системы, невыводимых из внутренних законов развития данного языка и восходящих к языку, распространенному ранее на данной лин-гвогеографической территории. Субстрат, в отличие от заимствования, предполагает широкое этническое смешение и языковую ассимиляцию пришельцами коренного населения через стадию двуязычия. Источником субстрата может быть язык как родственный языку — победителю, так и неродственный. Явления субстрата способны проявляться на любом уровне языковой системы от фонетики до лексики либо в виде вошедших в язык единиц и категорий, либо в виде специфических процессов исторических изменений в системе языка — победителя, стимулированных диахроническими законами побежденного языка. Теория субстрата зародилась в начале 19 века (Я. Бредсдорф) была развита в 60−80 гг. Г. И. Асколи и Г. Шухардтом, а позже В. Брендалем, Ю. Покорным, О. Есперсеном, Б. А. Террачини.

В рассматриваемом нами взаимодействии семитских и кушитских языков Эфиопии, субстратом, т. е. побежденным языком, вошедшим в язык — победитель в качестве его составного элемента, можно назвать кушитские языки, а языком — победителем — семитские языки Эфиопии.

Длительное взаимодействие амхарского языка с окружающими его кушитскими языками привело к тому, что он заметно отошел от обычного строя семитских языков. В амхарском языке появились специфические черты в области фонетики, лексики, морфологии и синтаксиса, которые чужды другим семитским языкам, но которые существуют в территориально смежных кушитских языках. Это служит ярким доказательством того, что в амхарском языке мы имеем дело с проблемой субстрата.

В отличие от других эфиосемитских языков, например от северных языков Эфиопии, одним из представителей которых является тиграйский язык, в результате взаимодействия амхарского языка с кушитскими языками, произошли значительные изменения в фонетике амхарского языка: исчезновение ларингальных звуков, вследствие чего большое количество трехсогласных корней превратилось в двухсогласныепоявление задне.

VI у^ Ук/ небных (лабиовелярных) согласных к — qувеличение числа переднея.

V ^ V V V ^ зычных согласных, таких как сg- бг- сп, а также возникновение в ам-харском языке такого явления как гармония гласных.

В то же время тиграйский язык в фонетическом плане является более типичным представителем семитских языков, чем амхарский. Тигри-нья, например, сохранил семитские гортанные, в отличие от амхарского языка. Таким образом, благодаря наличию гортанных, в тиграйском языке, например, различаются три глагола:

1. [ss'als] - «рисовать» ;

2. I^h [ss'ale] - «кашлять» ;

3. Mh [sehals] - «точить» .

Напротив, в амхарском языке в связи с утерей гортанных, указанные глаголы совпали в один глагол [sale], имеющий все три значения.

Длительное взаимодействие эфиосемитских языков с кушитскими языками не могло не отразиться и на основном словарном фонде этих языков. В этом фонде, наряду с семитскими элементами, среди которых в первую очередь необходимо выделить исконно амхарские слова, а также заимствования из эфиопского языка, следует отметить и большое количество кушитских слов. На современном этапе, конечно, невозможно определить даже приблизительный состав кушитских слов, входящих в основной словарный фонд эфиосемитских языков, без специального изучения этого сложнейшего вопроса. Однако их процент настолько велик, что позволяет исследователям говорить о значительном отклонении основного словарного запаса семитских языков Эфиопии от общесемитского словарного фонда.

Взаимодействие семитских и кушитских языков Эфиопии привело к ряду очень интересных изменений в области морфологии, особенно в амхарском языке. Так, в настоящее время словообразование посредством внутренней флексии (что является главным средством словообразования в других семитских языках) не является ведущим в амхарском языке и уступает место чисто суффиксальному способу образования новых слов. Отрыв амхарского языка от других семитских языков и взаимодействие его с кушитскими языками серьезно повлияли также и на такие грамматические категории, как род и число. Конечно, здесь речь идет не о заимствовании материальных средств (так называемых словоизменительных формантов), а об ослаблении или изменении способов выражения грамматических категорий. Так, в амхарском языке категория рода сильно стерлась в сравнении с другими семитскими языками. Женское окончание — t — еще сохраняется во многих словах, но не осознается говорящими и лишь в крайне немногих случаях этоtнесет родоразличитель-ные функции (например: [and] - «один», [andit] - «одна»).

Интересная картина наблюдается в амхарском языке в области образования множественного числа. Двойственного числа — в противоположность классическим семитским языкам, например, литературному арабскому — там не существует. Его не было уже в древнеэфиопском языке, который примерно с 9-го века нашей эры начал выходить из употребления, как язык разговорный. Что касается образования множественного числа, то здесь современный амхарский язык полностью перешел на аффиксальное (именно: суффиксальное) характерное для агглютинативных языков, образование. В то время, как в других семитских языках (в гыыз и тиграйском в том числе) внутренняя флексия остается одним из главнейших способов образования множественного числа, в амхарском языке форма множественного числа образуется посредством суффикса — ос, например:

1. в тигринья dD 4 <гЦ Я- [msshafj — «книгатвБаИэШ].

2. в гыыз (ГО ?> 'К? [тезЫ].

Ю Ъ ^? [теБаЬэй].

3. в амхарском (Яэ? Л? [тезИаЦ бъМ?5^ [те^айс] книги. книги. книги" - книга" - книга ;

Также необходимо отметить, что в амхарском языке, благодаря влиянию кушитского субстрата отсутствует форма женского рода и множественного числа у имен деятеля и у качественных прилагательных. Напротив, тиграйский язык сохранил эту особенность, которая характерна и для других семитских языков, например: ей 1 [88¹] - «подметальщик» — «.

Что касается синтаксиса, то в амхарском языке, претерпевшем существенные изменения в этой области под влиянием кушитского субстрата, существует такой строй предложения, какой наблюдается в агглютинативных языках типа турецкого. Таким образом, порядок слов в амхарском языке совершенно противоположен тому, который существует, например, в таких семитских языках как эфиопский и арабский, а именно: определение ставится перед определяемымглагол — сказуемое находится в конце предложенияпридаточное предложение ставится перед главным. В связи с этим уместно вспомнить слова Т. Нельдеке, коssragit] - «подметальщица» — [бсгв^] - «подметальщики» .

7 (I ^ ['аЬЫу] - «большой» ;

О, Г| ['аЬЬау]- «большая» ;

7 Л ' Ь «к ['аЬЬеуи] - «большие». торый писал, что «тому человеку, кто еще не знает ни одного семитского языка, будет легче ориентироваться в амхарских конструкциях, чем тому, кто привык к семитскому способу сочетания слов и предложений» .

Именно на примере амхарского языка, учитывая что в нем «стерлась» категория рода, что наряду с предлогами употребляются и послелоги, а вместо обычных семитских союзов — плотно прилегающие к концу предыдущего слона особые частицы (называемые энклитиками), что ведущим способом словообразования является аффиксация (именно: прибавление специальных аффиксов к концу слова), что определяемый член предложения стоит после определения, а дополняемый — после дополнения, что очень употребительными вместо придаточных предложений являются деепричастные обороты, имеющие большой удельный вес в языке, что, наконец, наблюдается явление гармонии гласных, — мы отчетливо видим процесс наращивания агглютинативных признаков и постепенную, очень медленную потерю флективных. Этот довольно заметный сдвиг амхарского языка в сторону агглютинации явился результатом очень длительного взаимодействия с кушитскими языками, которое происходило в течение многих веков вплоть до настоящего времени.

На основании вышеизложенного можно сказать, что южносемитские языки Эфиопии, и в частности их крупнейший представитель ам-харский язык, подверглись большему влиянию соседних кушитских языков, чем северносемитские языки Эфиопии, например, тиграйский. В амхарском языке под влиянием кушитского субстрата произошли существенные изменения в области синтаксиса, фонетики, морфологии и лексикологии, благодаря чему этот язык отстоит значительно дальше от общесемитского типа речи чем тиграйский язык, который сохранил многие общесемитские черты.

1. Арутюнова Н. Д., Климов Г. А., Кубрякова Е. С. Американский структурализм, — В кн.: «Основные направления структурализма». М., 1964.

2. Арутюнова Н. Д. Очерки по словообразованию в современном испанском языке. М., 1961.

3. Белкин В. М. Формирование словарного состава современного арабского литературного языка (автореферат докторской диссертации). М., 1980.

4. Виноградов В. В. Словообразование в его отношении к грамматике и лексикологии. В сб.: «Вопросы теории и истории языка». М., 1952.

5. Ганкин Л. Э. Глагольная система тиграйского языка (автореферат кандидатской диссертации). М., 1982.

6. Ганкин Э. Б. Амхарские звукообразы в сопоставительном освещении. Вестник МГУ. Востоковедение. 1974, Ыо 1.

7. Ганкин Э. Б. К вопросу о морфологическом словообразовании имен существительных и прилагательных в современном амхарском языке. Семитские языки. Вып. 2, ч. 1., М. 1971.

8. Ганкин Э. Б. Краткий фонетико-грамматический очерк амхарского языка. Амхарско-русский словарь. М., 1969.

9. Ганкин Э. Б. Лексика современного амхарского языка с точки зрения ее происхождения. Ученые записки МГИМО (вопросы языка и литературы восточных языков). Вып. 6. М., 1971.

10. Ганкин Э. Б. Развитие лексики амхарского языка и актуальные вопросы амхарско-русской лексикографии. Лексикология и лексикография африканских языков. М., 1988.

11. Ганкин Э. Б. Структурно-семантические типы сложных слов в ам-харском языке. Семитский язык. Вып. 3, М., 1976.

12. Ганкин Э. Б., Каса Гэбрэ-Хыйвот. Лингвистический анализ амхар-ских и тиграйских антропонимов и некоторые закономерности развития антропонимических систем. В кн. Вопросы африканского языкознания. М., 1979 (а).

13. Ганкин Э. Б., Каса Гэбрэ-Хыйвот. Некоторые вопросы фонетики тиграйского языка. Вопросы африканского языкознания. М., 1979(6).

14. Ганкин Э. Б., Кэббэдэ Дзета. Русско-амхарский словарь с приложением очерка «Основные русско-амхарские грамматические соответствия». Сост. Э. Б. Ганкин. М., 1965.

15. Гранде Б. М.

Введение

в сравнительное изучение семитских языков. М&bdquo- 1972.

16. Громова Н. В. Новое в лексике современного языка суахили. М., 1991.

17. Дьяконов И. М. «Афразийские языки». В кн.: Языки Азии и Африки, т. IV, кн. 1, М&bdquo- 1991.

18. Дьяконов И. М., Семито-хамитские языки. М., 1965.

19. Каса Гэбрэ-Хыйвот. О некоторых особенностях языка тигринья в сравнении с другими семитскими языками Эфиопии. Семитские языки. Вып. 2, ч. 1. М., 1965.

20. Каса Гэбрэ-Хыйвот. Тиграйский язык (тигриння). Кандидатская диссертация. М., 1968.

21. Крачковский И. Ю.

Введение

в эфиопскую филологию. Л., 1955.

22. Кубрякова Е. С. Что такое словообразование. М., 1965.

23. Макаренко В. А. Тагальское словообразование. М., 1970.

24. Наумкин В. В., Порхомовский В. Я. Очерки по этнолингвистике Сокотры. М., 1981.

25. Рихтер Р., Развитие языков в социалистической Эфиопии и вопросы языкового планирования. Народы Азии и Африки. 1981, № 4.

26. Смирницкий А. И. Лексикология английского языка. М., 1956.

27. Смирницкий А. И. Лексическое и грамматическое в слове. В сб.: «Вопросы грамматического строя». М., Изд-во АН СССР, 1955.32. «Современный русский язык» под редакцией акад. В. В. Виноградова. МГУ, 1952.

28. Старинин В. П. Структура семитского слова. Прерывистые морфемы. М., ИВЛ, 1963.

29. Старинин В. П. «Тенденции синтетизма в тиграйском языке». IV Международная конференция по эфиопским исследованиям. М., 1969.

30. Старинин В. П. «Эфиопский язык». В кн.: Языки Азии и Африки, т. IV, кн. 1, М., 1991.

31. Старинин В.II. Эфиопский язык. М., 1967.

32. Степанова М. Д. Методы синхронного анализа лексики. М., Высшая школа", 1968.

33. Титов Е. Г. «Амхарский язык». В кн.: Языки Азии и Африки, т. IV, кн. 1, М., 1991 (а).

34. Титов Е. Г. Грамматика амхарского языка. М., 1991.

35. Титов Е. Г. К вопросу о категории имен прилагательных в современном амхарском языке. Семитские языки. Вып. 3. М., 1976.

36. Титов Е. Г. К вопросу о языковой ситуации в Эфиопии. Семитские языки. Вып. 2, ч. 1. М., 1965.

37. Титов Е. Г. Об особенностях амхарского языка в сравнении с некоторыми семитскими языками. Африканский этнографический сборник. III. Языкознание. М. — J1., 1959.

38. Титов Е. Г. О языковой ситуации в Эфиопии, — Языковая ситуация в странах Азии и Африки. М., 1967.

39. Титов Е. Г. Словосложение как один из важных способов амхарского словообразования (к проблеме сложного слова). К III Международному симпозиуму по теоретическим проблемам языков Азии и Африки. М., 1983.

40. Титов Е. Г. Современный амхарский язык. М., 1971.

41. Шарбатов Г. Ш. Современный арабский язык. М., 1961.

42. Шарбатов Г. Ш. Соотношение арабского литературного языка и современных арабских диалектов. М., 1966.

43. Щерба JI.B. Очередные проблемы языковедения. «Изд-во АН СССР. ОЛЯ», т. IV, вып. V, 1945.

44. Юшманов Н. В. Амхарский язык. М., 1959.

45. Юшмапов Н. В. О языках Эфиопии, — Советская этнография. Вып. 1., 1936.

46. Юшманов Н. В. Сибилянтная аномалия в числительных тигринняВ кн. Africana, т. I., J1., 1937.

47. Юшманов H.B. Строй амхарекого языка. J1., 1936.

48. Юшманов Н. В. Языки Абиссинии, — Абиссиния (Эфиопия). М. Л., 1936.

49. Языки Азии и Африки. Афразийские языки. Семитские языки, т. IV, кн. I, М., 1991.

50. Abraham Demoz. Problems of Terminology in Modern Amharic. IV Congresso Internazionale di Studi Etiopici (Roma, 10−15 aprile 1972). T. 2. Roma, 1974.

51. Appleyard D. L. Ethiopian Semitic and South Arabian: towards a reexamination of a relationship. Israel Oriental Studies, vol. 16, 1997.

52. Bassano F. da, Vocabolario Tigray-Italiano e repertorio Italiano-Tigray/ Roma, 1918.

53. Bemnet Gabre Amlak. Foreign Borrowings into Amharic. Ethiopia Observer, 2. Addis Abeba, 1958.

54. Beyene Y. «Le prepalatali nel dialetto tigrino del Sa’si (Agama).» -Annali del Instituto Orientale di Napoli, vol. 32, 1972.

55. Ch. Hockett. A course in modem linguistics. New-York, 1958.

56. Cohen D. Les langues chamito-semitiques. Les langues dans le monde ancien et moderne. Paris, 1988.

57. Cohen D. Tigrigna. Les langues chamito-semitiques. Les langues dans le monde ancien et moderne. Paris, 1988.

58. Cohen M. Langues ethiopiennes. A. Meillet et M. Cohen, Les langues du monde. Paris, 1952.

59. Conti Rossini С. Lingua Tigrina. Carlo Conti-Rossini. Ethiopia e gentid’Ethiopia. Firenze, 1937.

60. Conte Rossini C. Lingua Tigrine Parte Prima, Elementi grammaticali ed esercizi. Milano (Mondadori), 1940.

61. Gankin E.B., Kassa Gebre-Hiywot. Linguistic Analysis of Amharic and Tigray Anthroponyms and Certain Regularities in Evolution of Anthroponymic Systems. Proceedings of the ninth International Congress of the Ethiopian studies, Moskow, 26−29 august 1986.

62. Gankin E.B. Vocabulary Replenishment in the Amharic Language and Topical Problems of the Russian Lexicography. Proceedings of the ninth International Congress of the Ethiopian studies, Moscow, 26−29 august 1986.

63. Glazer E. Die Abbessinier in Arabien und Afrika. Munich. 1895.

64. Guidi I. Grammatica elementare della lingua amharica. Roma, 1935.

65. Hetzron R. Toward an Amharic Case grammar. — Studies in African Linguistics. Vol. 1. № 3. Los Angeles, 1970.

66. Kapeliuk O. Amharique. Les langues chamito-semitiques. Les langues dans le rnonde ancien et modeme. Paris, 1988.

67. Kassa Gebre-Hiwot.The Modem Tigray Language. Moscow (dissertation), 1968.

68. Leonessa M. da. Grammatica analitica della lingua Tigray. Con prefazione del P.G. Schmidt, e con introduzione del comm. C. Conti Rossini. Roma, 1928.

69. Leslau W. An Annotated Bibliography of the Semitic Languages ofEthiopia. London The Hague — Paris, 1965.

70. Leslau W. Arabic Loanwords in Amharic, Bulletin of the school of Oriental and African Studies, 1957, № 1.9.

71. Leslau W. Comparative Dictionary of Ge ez. Wiesbaden, 1987.

72. Leslau W. Documents tigrigna (ethiopien Septentrional). Grammaire et textes. Paris, 1941.

73. Leslau W. Essai de reconstitution des desinences Verbales en tigrigna. -Revue des etudes semitiques. Paris, 1939 (a).

74. Leslau W. Ethiopie and South Arabian. Volume 6 in «Current trends in linguistics». Paris, 1970.

75. Leslau W. Observations sur quelquels dialectes du tigrigna. Dialectes d’Akele gouzay, d’Adoua et du Hamasen. Journal Asiqtique, vol. 231, 1939 (b).

76. Offeio F. da Grammatica della lingua Tigray. Cheren, 1907.

77. Palmer F.R. Pt. 3. Gemination in Tigrinya. Studies in Linguistic Analisys. Oxford, 1957.

78. Palmer F.R. Relative Clauses in Tigrinya. Journal of Semitic Studies, 1962, vol. 7,№ 1.

79. Palmer F.R. The «Broken Plurals» of Tigrinya. Bulletin of the School of Oriental and African Studies, 1955.

80. Porkhomovsky, V. «Modern South Arabian languages in Semitic and Hamito-Semitic perspective», in «Proceedings of the Seminar for Arabian studies», vol. 27 (in press).

81. Praetorius F. Grammatik der Tigrinasprache in Abessinien, haptsachlich in der Gegend Von Aksum und Adua, Halle, 1871.

82. Rodgers, J. 1991. The subgrouping of the South Semitic languages. In: A. S. Kaye (ed.) Semitic Studies in Honour of Wolf Leslau, vol. II: 1323−1336. Wiesbaden.

83. Rodinson M. Gueze. Les langues chamito-Semitiques. Paris, 1988.

84. Sebeok Thomas A. Linguistics in South West Asia and North Africa. Volume 6 in «Current trends in linguistics. Paris, 1970.

85. Ullendorff E. Comparative Semitics. Volume 6 in «Current trends in linguistics». Paris, 1970.

86. Ullendorff E. The Ethiopians. An Introduction to Country and People, London, 1960.

87. Ullendorff E. The Semitic Languages of Ethiopia. A Comparative phonology, London. 1955.

88. Vito L. de, Grammatica elementare della lingua tigrigna, Roma, 1893.

89. Wajnberg J. Etude sur les 1 uadriliteres tigrina. Rocznik orientalsticzny, 1936, XL.

90. Wajnberg J. Research in Tigrina quadrillerais of Phonetic Origin, Krakow, 1937.