В настоящее время башкирское литературоведение располагает богатейшей источниковедческой базой. В этом немалая заслуга интенсивных археографических исследований, проведенных на территории исторической Башкирии с начала 70-х годов прошлого столетия. Инициатором и основным исполнителем сбора, изучения и публикации ара-бографичных рукописей и старопечатных книг выступил Институт истории, языка и литературы Уфимского научного центра Российской академии наук (далее: ИИЯЛ УНЦ РАН). Рукописный фонд этого учреждения ныне насчитывает более 6 тысяч архивных источников, большая доля которых имеет непосредственное отношение к духовной культуре башкирского народа. Кроме хранилищ города Уфы, башкирские письменные памятники хранятся в библиотечных фондах и архивах Оренбурга, Казани, Москвы, Санкт-Петербурга и некоторых других городов страны. Довольно часто встречаются они и в личных коллекциях.
Необходимо отметить, что среди письменных памятников Башкирии огромное место занимают сочинения исторического содержания. Об этом свидетельствуют отчеты археографических экспедиций, организованных Институтом истории, языка и литературы в различные районы Башкортостана, соседних республик и областей, где компактно проживает башкирское население. С отчетами можно ознакомиться в фонде рукописей ИИЯЛ УНЦ РАН.
На исторические сочинения башкир ученые обратили внимание еще в XIX веке. Первые записи о них оставили русские ученые-ориенталисты. Позднее их стали изучать также башкирские, татарские и казахские просветители.
В числе тех, кто в XIX — начале XX веков внес вклад в исследование данных памятников, в первую очередь следует назвать В.В. Велья-минова-Зернова, Р. Г. Игнатьева, М. В. Лоссиевского, Ч. Ч. Валиханова, Ш. Марджани, М. Уметбаева, Н. Ф. Катанова, И. М. Покровского, Г. Ахмарова, М. Хадыева. Их объединяет одно общее качество: к сочинениям они относились только как к историческим источникам и каждую рукопись оценивали исходя из того, верно ли в ней отражено историческое прошлое или нет [См.: 84. С. 257−284- 92. С. 183−236- 101. С. 368 389- 30. С. 143−168- 148. С. 40- 149. С. 45−50- 95. С. 303−348- 156. С. 83 105- 154]. По данному вопросу нередко возникали горячие споры и дискуссии.
Не случайно названы здесь фамилии татарских и казахских ученых. Отдельные письменные памятники прошлого, в том числе и некоторые исторические сочинения, считаются общим достоянием культуры тюркских народов Урало-Поволжья. Нет необходимости заострять внимания на причинах этого явления, ибо они научно изучены и раскрыты в трудах многих ученых-востоковедов. Они нашли отражение и в работах башкирских литературоведов А. И. Харисова и Г. Б. Хусаинова [80. С. 1544, 180−187- 140. С. 21−42- 120. С. 19−21- 139. С. 11−43, 285−294].
Начиная с 20-х годов минувшего столетия изучение исторических сочинений приняло более углубленный и разносторонний характер. К ним стали обращаться не только историки, но и лингвисты, фольклористы, литературоведы, философы, социологи и представители других областей науки. Литературоведов, естественно, заинтересовали нарративность, сюжетная повествователы-юсть отдельных рукописей, наличие в текстах художественно-изобразительных элементов. Так, в первой половине 1920;х годов татарский литературовед Гали Рахим (Гали Мухаметшакирович Габдрахимов, 1892−1943), анализировав средневековое анонимное сочинение «Чингизнаме» («Книга о Чингизе»), пришел к выводу о том, что оно имеет определенную художественно-эстетическую ценность [151. С. 29−36]. Свою мысль ученый обосновал ссылкой на имеющиеся в тексте «Чингизнаме» многочисленные народные поговорки и крылатые выражения. Данное исследование Г. Рахима следует рассматривать как значительное явление в истории изучения восточных рукописей, как заметный прогресс татарской литературоведческой мысли того времени. К сожалению, ученый несколько отошел от своих позиций при анализе сочинений «Джамиг ат-таварих» («Сборник историй») Кадыргали Джалаири и «Таварих-и Булгария» («Булгариевы истории») Хисаметдина ибн Шарафетдина Муслими. (Имя и отчество автора «Таварих-и Булгария» в одних списках памятника пишется «Хи-саметдин ибн Шарафетдин», в других — «Шарафетдин ибн Хисаметдин», а в третьих — «Хисаметдин ибн Ибрагим». В одном из печатных вариантов сочинения в начале книги написано «Хисаметдин ибн Шарафетдин», а в конце — «Шарафетдин ибн Хисаметдин». По предположению историка М. А. Усманова, они являются лишь псевдонимами автора, а подлинное имя его неизвестно. Мы же в дальнейшем автора «Таварих-и Булгария» условно будем называть Хисаметдином Муслими, поскольку в большинстве рукописных списков его имя фигурирует именно так. -М.Н.). Он оценил их, скорее, сточки зрения историка, нежели литературоведа.
В своей работе «Историческое прошлое башкир», опубликованной в 3−4 номерах «Краеведческого сборника» (Уфа, 1930), башкирский ученый Сагит Мрясов (Сагит Губайдуллович Мрясов — Мирас, 1880−1932) называет несколько видов исторических сочинений. Наиболее распространенными из них, по его мнению, являются родословные. «Родословные — пишет он, — составлялись двух видов: одни брали за основу своего родового вождя и от него исходили до момента составления, другие же доводили это до Ноя и даже Адама. Имеется вид родословной также в форме книги. Мне пришлось встретить таковые 1) у юрматинцев родословную Тэтэгас-бея, относящуюся к XVI веку- 2) у кипчакцев — Тархана Муллакая и 3) муллы Нарымбая Куватова, относящуюся к концу XVIII и началу XIX вв.» [103. С. 76]. Автор указывает на то, что эти источники ценны в такой же степени, как и «летописи и древне-исторические произведения других национальностей», в то же время предупреждает о необходимости классового подхода к ним.
С. Мрясов не ограничивался теоретическими разработками и анализом старинных рукописей, он вел определенную работу и в плане публикации письменных памятников. К примеру, в 1927 году в 4-м номере ежегодника «Башкорт аймагы» («Башкирский род») им были опубликованы шежере кипчакского, юрматинского и кара-табынского родов и племен.
В эти же годы о башкирских исторических сочинениях писал и литературовед Габделахат Вильданов (Габделахат Фазлыевич Вильданов, 1880−1946). В своей статье «Краткий обзор истории башкирской письменной литературы», напечатанной в 7-м номере вышеупомянутого ежегодника (В 1931 году он вышел под сокращенным названием «Аймак»), перечисляя значительные литературные памятники, он называет «Тава-рих-и Булгария» X. Муслими, «Дастан-и Чингиз-хан» («Дастан о Чингиз-хане»), «Аксак Тимер», «Мажмаг ат-таварих» («Сборник историй»), «Таварих» («Истории») и другие сочинения. Здесь же он упоминает поэтическое шежере усерганского рода и приводит отрывок из его текста.
Следует отметить, что к середине 1930;х годов в Башкортостане, как и в других регионах страны, исследования исторических сочинений почти полностью прекратились. Это было следствием чрезмерной со-циологизации науки, абсолютизации классового сознания, огульной критики и отрицания едва ли не всех духовных и материальных ценностей прошлого. К тому же многие талантливые, перспективные ученые, беспочвенно обвиненные в национализме и предательстве, стали подвергаться жестоким гонениям и репрессиям.
В сущности, исследования смогли продолжить только те, кто эмигрировал за рубеж. Одним из таких ученых был Абдулкадир Инан — Фат-хелькадир Мустафаевич Сулейманов (1889 — 1976) [Подр. о нем см.: 17- 25. С. 294−295- 137]. Переехав в середине 1920;х годов в Турцию, он развернул активную научную деятельность: изучал и освещал историю, этнографию, язык, литературу и фольклор тюркских народов. В своих работах, естественно, много внимания уделял духовной культуре родного башкирского народа. Из башкирских исторических сочинений более подробно исследовал «Чингизнаме» неизвестного автора. В статьях «О книге «Дастан-и несли Джингиз-хан» [176], «Общий обзор тюркских дас-танов» [177] он отмечает, что это сочинение тесно связано с башкирским фольклором и письменной литературой, в то же время в нем немало сюжетов и мотивов, которые восходят к древнетюркскому дастану «Огузнаме», («Книга об Огузе») и монгольским преданиям. Есть параллели также с «Джамиг ат-таварих» Рашид ад-Дина. По его предположению, «Чингизнаме» было написано в одной из башкирских деревень, расположенной вблизи Торатау, после татаро-монгольского нашествия, но не позднее XVI века.
Как известно, определенные условия для свободы творчества появились в нашей стране лишь в конце 1950 — начале 1960;х годов, в так называемые «времена оттепели». Воспользовавшись этим, ученые снова стали обращаться к письменным памятникам. В эти годы над изучением башкирских исторических сочинений наиболее активно работал этнограф Р. Г. Кузеев (Раил Гумерович Кузеев, 1929;2005). Подготовленный и изданный им сборник «Башкирские шежере» (Уфа, 1960) получил высокую оценку научной общественности. Книга открыла доступ к башкирским генеалогическим записям широкому кругу специалистов и читателей.
Исследования исторических сочинений возобновили и казахские ученые. Продолжая добрые начинания Ч. Ч. Валиханова, из общих для тюркских народов Урало-Поволжья письменных памятников они глубже анализировали «Джамиг ат-таварих» Кадыргали Джалаири. К. Жунисба-ев, а вслед за ним М. О. Ауэзов и М. М. Магауин, сделали вывод о том, что данное сочинение является не только историческим источником, но и памятником словесного искусства [См.: 91. С. 204−217- 41. С. 378−379].
Прослеживая хронологию изучения средневековых тюркских исторических сочинений Урало-Поволжья, нельзя не упомянуть и работу М. А. Усманова «Татарские исторические источники Х/11-Х/111 вв.» (Казань, 1972). Она примечательна главным образом тем, что охватывает довольно большой круг рукописных памятников: «Джамиг ат-таварих» К. Джалаири, анонимное «Чингизнаме», «Таварих-и Булгария» X. Мусли-ми, «Тарихнаме-и булгар» («Историческое сочинение о булгарах») Та-жетдина Ялсыгула (Ялсыгулова), а также несколько старинных татарских и башкирских родословных записей. Исходя из своих наблюдений, автор указывает на вымышленность, недостоверность сведений большинства этих источников и, будучи историком, подвергает их резкой критике.
Подробному, детальному изучению средневековых исторических сочинений башкирские литературоведы приступили лишь в середине 1970;х годов, когда, как сказано выше, сбор и публикация письменных памятников Башкирии приняли подлинно научный, организованный характер и увидели свет описания многих тюркских рукописей, хранящихся в архивах и библиотечных фондах страны. Зачинателем этого дела выступил Г. Б. Хусаинов. В своих работах он затронул ряд общетеоретических вопросов, связанных с жанровой природой, истоками и традициями этих памятников, в определенной степени раскрыл их генетические и типологические связи с другими жанрами письменной литературы и фольклора.
В сравнительно-сопоставительном плане анализировав наратив-ные генеалогические записи юрматинского, минского, бурзянского, кипчакского, усерганского, табынского, тамьянского и айлинского родов и племен, ученый пришел к выводу о том, что башкирские шежере имеют единую структуру. В их начальной части, как правило, излагается какой-либо древний миф или религиозная легенда. Основная же часть состоит из генеалогии имен, местами чередующейся повествованиями о важных событиях и явлениях, которые происходили при жизни той или иной исторической личности.
Заключение
как таковое обычно отсутствует, ибо шежере как жанр предполагает бесконечное продолжение, дополнение текста последующими поколениями.
Единство башкирских шежере, как отмечает Г. Б. Хусаинов, наблюдается и в области стиля. Каждой структурной части присущ свой стилевой трафарет. В начальных строках обычно доминирует стиль, свойственный религиозной, полуфантастической литературе, а в центральной части на первый план выходит подробное, объективное изложение событий. Однако и здесь повествование ведется живым, художественно окрашенным языком. В целях привлечения внимания читателей к важнейшим сведениям составители родословной часто используют «ключи» типа «знай» («белец»), «пусть станет известным» («мэглум булсын») и т. п. Вообще, стилевые особенности и традиции башкирских шежере тесно связаны, с одной стороны, с письменной литературой, с другой — с народным устно-поэтическим творчеством.
Особый интерес у исследователя вызвали башкирские стихотворные шежере. По его предположению, они были наиболее популярны в дописьменные времена, поскольку стихотворная форма не оставляла места искажениям и изменениям. Шежере усерганского рода, написанное в стиле кубаира, Г. Б. Хусаинов называет одним из лучших образцов башкирских поэтических родословных. Оно не только по своей форме, но и по содержанию является истинно художественным произведением [129. С. 280].
Относительно другого жанра — тавариха ученый пишет, что он появился в тюркских литературах Урало-Поволжья в XVI—XVII вв.еках. В его зарождении и развитии большую роль сыграли традиции устного народного творчества, шежере и историко-литературных памятников Востока. Сильно ощутимо влияние «Джамиг ат-таварих» Рашид ад-Дина. Одноименная же книга К. Джалаири, в которой в сокращенном виде изложен перевод на тюркский язык первой части сочинения средневекового иранского историка, имеет непосредственное отношение к башкирам. А в ее оригинальной части представлено еще больше сведений о башкирах, описаны исторические события, связанные с ними, упомянуты ногайские мурзы Ших Мамай, Исмагил, Юсуф, Ямгырсы и великий эмир по имени Башкурт [139. С. 107−108].
Замечательными образцами башкирских таварихов прошлых столетий исследователь называет анонимное «Чингизнаме», «Таварих-и Булгария» X. Муслими, «Тарихнаме-и булгар» Т. Ялсыгула и «Таварих-и Булгария, яки Такриб-и Гари» («Булгариевы истории, или Приближенный комментарий Гари») Гали Сокрыя. Следует оговориться, что первое из вышеупомянутых сочинений он изучал будучи незнакомым с работами А. Инана. Тем не менее, ряд его высказываний и выводов совпадает с высказываниями ученого-эмигранта. К примеру, он тоже утверждает, что в «Чингизнаме» наглядно проступает влияние башкирских исторических риваятов, эпоса и шежере, ощущаются мотивы средневековых восточных историко-литературных произведений, в частности, монгольских манускриптов «Юань чао би ши» («Сокровенное сказание») и «Алтан дептер» («Золотая тетрадь»), «Джамиг ат-таварих» Рашид ад-Дина и «Шежере-и тюрк» («Родословная тюрков») Абулгази [Там же. С. 108 123].
В отличие от А. Инана, Г. Б. Хусаинов больше внимания обращает художественным и жанровым особенностям «Чингизнаме». Он пишет, что в литературно-эстетическом отношении наиболее ценны и интересны первые три раздела сочинения: кисса о Чингиз-хане, Аксак Тимере и сыне Гайсы Амате. Эти романтические по своему типу произведения, синтезируя в себе элементы фольклора и письменной литературы, способствовали возникновению нового регионального историко-функцио-нального жанра, усилению светских и исторических мотивов в башкирской литературе.
Сочинения X. Муслими, Т. Ялсыгула и Г. Сокрыя ученый анализировал главным образом в плане выявления традиционных сюжетов и мотивов. Он отмечает, что в этих таварихах нашли своеобразное отражение булгаро-башкирские этнокультурные отношения и традиции древнебулгарских историко-литературных памятников [170. С. 112−120].
В 1970;1980;х годах рукопись Т. Ялсыгула подробно изучал языковед И. Г. Галяутдинов. Он ознакомился со всеми известными списками «Тарихнаме-и булгар», провел их сравнительно-сопоставительный анализ и раскрыл важнейшие особенности языка и стиля, кроме того, осуществил научную транскрипцию и перевод на русский язык текста одного из основных списков [87].
Таварих Т. Ялсыгула был объектом исследования и литературоведа М. Х. Идельбаева. В результате своих наблюдений он пришел к заключению о том, что «это не чисто историческое сочинение, а своего рода проявление стихийного стремления автора к художественности, сопровождаемой вымыслом и фантазией» [180. С. 10].
Заметным явлением в истории изучения старинных генеалогических записей стал изданный в 1985 году второй сборник под названием «Башкирские шежере». Он состоит главным образом из теоретических и обзорных статей. С филологической точки зрения исследуются шежере табынских, кипчакских, айлинских, усерганских родов и племен. Дается краткое описание 99 башкирских родословных, хранящихся в архивах и фондах городов Уфы, Казани и Санкт-Петербурга, а также в частных коллекциях. В конце книги представлен транслитерированный текст шежере рода Мамбет.
В 1980;х годах в исследование башкирских историко-литературных сочинений включился и автор этих строк. Нами подготовлена и защищена кандидатская диссертация на тему «Традиции жанра таварих в башкирской литературе и „Таварих-и Булгария, йаки Такриб-и Гари“ Гали Сокрыя». Результаты научных изысканий в виде статей опубликованы в различных сборниках, а также в журналах «Агидель», «Ядкяр» и «Учитель Башкирии». Нами изданы также 2 монографии, посвященные этим письменным памятникам [60- 126].
Актуальность исследования. На нынешнем этапе развития национальной литературоведческой науки актуальность и важность приобретает комплексное, системное изучение историко-функциональных жанров. Привлекая новонайденные архивные источники, необходимо шире и разносторонне осветить историю возникновения, развития и трансформации каждого жанра, особенно малоизученных таварих и та-рихнаме, определить их основные жанрообразующие признаки и жанровые границы, раскрыть художественно-эстетические и стилевые особенности, выявить место и роль историко-литературных сочинений в становлении новой литературы. Настало время провести сравнительно-типологический анализ шежере, тавариха и тарихнаме на широком фоне историко-функциональных жанров восточных и западных литератур. И наконец, нуждается в дальнейшей теоретической разработке явление функциональности средневековой литературы.
Основная цель работы — дать наиболее полную характеристику историко-функциональным жанрам башкирской литературы, осветить историю их возникновения и трансформации, определить место и роль в становлении новой литературы. Для достижения этой цели ставятся следующие задачи:
— опираясь на труды отечественных и зарубежных ученых, раскрыть сущность функциональности средневековых литературных жанров и определить степень изученности этого явления в башкирском литературоведении;
— на конкретных примерах показать историю возникновения генеалогий у древних тюрков и башкир;
— раскрыть жанровые и художественно-стилевые разновидности башкирских родословных записей;
— осветить историю зарождения и становления жанра таварих в тюркско-башкирской литературе с привлечением новонайденных исторических сочинений XVIII—XIX вв.еков;
— на конкретном материале продемонстрировать бытование в прошлом жанра тарихнаме в башкирской литературе и выявить его основные жанрообразующие признаки;
— в сравнительно-сопоставительном плане показать общие и отличительные стилевые особенности жанров таварих и тарихнаме;
— на основе хронологического анализа башкирских исторических сочинений конца XIX — начала XX веков проследить процесс постепенной трансформации историко-функциональных жанров и зарождения художественной исторической прозы.
Материалы исследования и источники. Фактологическую основу диссертации составили тюркско-башкирские арабографичные историко-литературные сочинения XVI — начала XX веков, хранящиеся в библиотечных фондах и архивах Уфы, Казани и Санкт-Петербурга. Часть рукописных источников была найдена автором этих строк во время археографических экспедиций и командировок, организованных в 1980;х годах Институтом истории, языка и литературы Уфимского научного центра РАН. Для научного анализа была привлечена также одна рукописная книга из частной коллекции башкирского литературоведа академика АН РБ Г. Б. Хусаинова.
Методология и методика исследования. Методологическую основу работы составляют положение об исторической обусловленности возникновения и бытования памятников культуры, принципы объективности и историзма. Основные методы анализа: сравнительно-исторический, системно-типологический, описательный и аналитический. Автор исследования стремился по возможности полнее учесть достижения отечественной и зарубежной литературоведческой науки, а также тюркологии по изучению историко-литературных памятников.
Научно-теоретической основой диссертации послужили труды Д. С. Лихачева, Б. Л. Рифтина, В. В. Кускова, Г. Б. Хусаинова, Ю.В. Стен-ника, Е. К. Ромодановской, М. К. Хамраева, И. Ю. Крачковского, О. В. Творогова, А. Я. Гуревича, Х.А. Р. Гибба, В. П. Демидчика, Е. А. Беляева, В. М. Жирмунского, И. В. Стеблевой, М.И. Стеблина-Каменского, Т. И. Султанова, С.Е.-Малова, А. И. Харисова, Р. Н. Баимова, Г. С. Кунафина, Г. Гачева, К. Жунисбаева, Г. Рахима, А. Инана и многих других ученых.
Наряду с оригиналами и списками первоисточников были использованы публикации таких исследователей, как И. Халфин, Р. Джиганшин, М. Уметбаев, М. В. Лоссиевский, Р. Г. Игнатьев, В.В. Вельяминов-Зернов, Н. Ф. Катанов, В. И. Даль, С. Мрясов, В. А. Панов, С. Е. Малов, А. Шамаро, Р. Г. Кузеев, М. А. Усманов, О. Г. Большаков, A.M. Акрамов, Г. Б. Хусаинов, Ф. А. Надршина, И. Г. Галяутдинов, P.M. Булгаков и другие.
Научная новизна работы. Данный научный труд — первый в башкирском литературоведении и тюркологии опыт, нацеленный на разностороннее изучения историко-функциональных жанров тюркско-башкирской литературы XVI — начала XX веков. Конкретная новизна исследования определяется следующими показателями:
— впервые в национальном литературоведении на богатом теоретическом и фактическом материале раскрыта сущность функциональности средневековых литературных жанров, неразрывно связанных с жизненным укладом патриархально-феодального общества;
— введены в научный оборот тексты более десятка арабографич-ных рукописных историко-литературных источников, хранящихся в архивах и библиотечных фондах страны, в том числе городов Уфы, Казани и Санкт-Петербурга;
— в башкирском литературоведении бытование в прошлом системы историко-функциональных жанров как объект специального научного изучения поставлено впервые;
— на основе новонайденных источников дана более углубленная характеристика жанра родословия — шежере, выявлены его доселе неизвестные разновидности, определены ряд художественно-стилевых особенностей;
— впервые освещена история зарождения жанра таварих в тюркоя-зычных литературах Урало-Поволжья, раскрыты его генетические и типологические общности с отдельными жанрами средневековой литературы, а также связи с местным фольклором и родословными записями;
— на конкретном материале продемонстрировано бытование в прошлом жанра тарихнаме в тюркско-башкирской литературе, охарактеризованы его основные жанровые признаки и границы, определено отношение к жанрам шежере и таварих;
— проведен общий обзор сохранившихся до наших дней башкирских арабографичных исторических сочинений конца XIX — начала XX веков и на этой основе установлены время и основные причины трансформации историко-функциональных жанров;
— исходя из результатов сравнительно-сопоставительного изучения определены место и роль традиционных историко-литературных произведений в становлении и развитии башкирской исторической прозы.
Диссертация расширит представления читателей о жанровой системе традиционной тюркско-башкирской литературы XVI — начала XX столетий, в частности, об историко-функциональных жанрах, об особенностях исторического мышления народа в былые времена, о связях местной литературы с другими литературами Востока и Запада.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Историко-функциональные жанры занимали особое место в системе жанров средневековой литературы. Они возникли из потребности отражать прошлое. В силу синкретичности общественного сознания в произведениях этих жанров в нерасчлененном виде сосуществовали элементы многих областей познания, в том числе искусства слова.
2. Шежере (родословие) — один из древнейших жанров башкирской литературы. Большинство нарративных шежере тесно связано с фольклором, содержит элементы художественности. Их стиль характеризуется краткостью и выразительностью, зависит от формы повествования.
3. Жанр таварих возник в тюркских литературах Урало-Поволжья в XVI—XVII вв.еках. Он имеет общие качества с русскими летописями и хрониками, но генетически связан с историко-литературными памятниками средневекового Востока. «Чингизнаме» — лучший образец произведений этого жанра.
4. В прошлом на стыке шежере и таварих сформировался, бытовал и жанр тарихнаме. В нем, как и в средневековых всемирных хрониках, повествование начинается с общечеловеческой истории, связанной с мифологическими сюжетами из Библии и Корана. Заключительная часть тарихнаме идентична нарративным шежере.
5. В конце XIX — начале XX веков в башкирской литературе историко-функциональные жанры испытывают процесс трансформации и прекращают бытование в прежнем виде. Историческая наука и историческая проза начинают развиваться как отдельные области познания.
Научно-теоретическое и практическое значение исследования. Материалы и основные его положения могут быть использованы при изучении истории и теории башкирской литературы в вузах, средних школах и средних специальных учебных заведениях, в написании учебников и учебно-методических пособий. Практическая ценность работы заключается также в возможности использования ее фактического материала и теоретических выводов при создании научных работ, в вузовских лекционных курсах и на семинарских занятиях по жанровой системе башкирской литературы.
Апробация работы. Проблемы исследуемой темы освещались в докладах и выступлениях на международных, региональных и республиканских научно-практических конференциях и симпозиумах, в том числе «Прошлое и настоящее башкирской письменной культуры и языка» (Уфа, 1988), «Проблемы духовной культуры тюркских народов СССР» (Уфа, 1991), «История края и судьбы людей» (Уфа, 1994), «IV Международный конгресс тюркологов» (Уфа, 1997), «VI Международная тюркологическая конференция» (г. Бурса Турецкой Республики, 1998), «Уникальные рукописные книги из фондов библиотек стран, членов ТЮРК-СОЙ» (Уфа, 1999), «Археография Южного Урала: исторические источники и современные методы» (Уфа, 2001), «Творчество М. Уметбаева и духовная культура Башкортостана Х1Х-ХХ веков» (Уфа, 2001), «Археография Южного Урала. Вторая межрегиональная научная конференция» (Уфа, 2002), «Актуальные проблемы башкирского эпосоведения» (Уфа, 2002), «Межкультурный диалог на евразийском пространстве» (Уфа, 2002), «Археография Южного Урала. Третья межрегиональная научная конференция» (Уфа, 2003), «Литература Урала: история и современность. Первая Всероссийская научная конференция» (Екатеринбург, 2005), «Литература Урала: проблема региональной идентичности и развитие художественной традиции. Вторая Всероссийская научная конференция» (Екатеринбург, 2006), «.По уму в своей стране ты будешь знаться». (Межрегиональная конференция, посвященная 175-летию со дня рождения М. Акмуллы. Уфа, 2006), «Башкирская духовная культура древности и средневековья: проблемы изучения. Республиканская научная конференция, посвященная 70-летию Р.Н. Баимова» (Уфа, 2007), «Литература Урала: локальные тексты и типы региональных нарративов. Четвертая Всероссийская научная конференция» (Екатеринбург, 2008), «Литература Урала. Национальные образы мира в региональной проекции. Пятая Всероссийская научная конференция» (Екатеринбург, 2009). Результаты исследования апробированы на совещаниях преподавателей, краеведов и архивистов республики, организованных Министерством народного образования Башкортостана и Башкирским республиканским отделением Российского общества историков-архивистов. В последние несколько лет в Башкирском государственном университете автором ведется лекционный курс «Жанровая природа башкирских исторических сочинений XVI — начала XX веков».
Основное содержание и выводы диссертации отражены в 53 публикациях общим объемом 67 авторских листов, в том числе в 7 статьях, опубликованных в рецензируемых изданиях ВАК, а также в 3 монографиях и 4 учебниках, подготовленных в соавторстве с другими исследователями.
Выводы Е. К. Ромадоновской имеют обобщающее значение и касаются не только русской литературы нового времени, но и всех постсредневековых литератур. Не является исключением и новая башкирская литература. Ее становление так или иначе связано с определенным уровнем развития общественного эстетического сознания. И это такой уровень, когда вымысел и фантазия, пронизывающие литературные произведения, стали осознанно применяться и восприниматься не только самими авторами, но и рядовыми читателями. Другими словами, новая литература сформировалась на той стадии духовного развития общества, при которой вымышленное стало всеми осознаваться как один из основных элементов художественного творчества.
К началу XX столетия в освещении своей истории башкиры заметно отошли от средневекового традиционализма и синкретизма. О былых событиях и явлениях они стали писать либо только в научной, либо только в художественной формах. Причем это делали преднамеренно, сознательно. Если в первом случае старались строго следовать документально подтвержденной объективности, беспристрастной фиксации и логическому анализу фактов и событий, то во втором — для того, чтобы заинтересовать и увлечь читателя, давали широкий простор своему воображению и фантазии, имея дело преимущественно выдуманными героями и персонажами, строили сюжетное, эмоционально-экспрессивное повествование.
Отмежевание" исторической науки и исторической беллетристики происходило, конечно, не сразу. Это был постепенный и достаточно продолжительный процесс. В ранних исторических рассказах, хикаятах и нэсерах еще дают о себе знать некоторые мотивы и элементы как эпического фольклора, так и средневековой письменной литературы, куда входят и рассмотренные нами нарративные шежере, таварихи и тарих-наме. Это наглядно видно при анализе произведений Ф. Сулейманова, Г. Рафики, А. Тангатарова и некоторых других писателей начала XX века. По наблюдениям известного литературоведа и критика А.Х. Ва-хитова, инерция «фольклорных и дореволюционных художественных традиций» продолжалась в башкирской прозе вплоть до тридцатых годов [178. С. 10].
Таким образом, процесс трансформации, видоизменения шежере, тавариха и тарихнаме длился более чем полвека. За это время рассматриваемые жанры перешли в новое качество не только в формальном, но и в содержательном аспекте. Расставшись с некоторыми прежними особенностями, они перестали быть явлением словесного искусства, а та-варих и тарихнаме вовсе прекратили свое существование.
Однако историко-функциональное жанры не исчезли бесследно. Наряду с эпическим повествовательным фольклором они послужили той благоприятной почвой, на которой родилась и выросла национальная художественная проза.
Шежере, таварих и тарихнаме и поныне продолжают служить литературе. Конечно же, не как жанры, а как исходные материалы и источники. Башкирские писатели, особенно прозаики, часто обращаются к ним. Для передачи в своих произведениях социальной и общественно-политической атмосферы прошлых эпох они используют не только сведения и факты из этих памятников, но и целые сюжеты, образы, художественно-изобразительные средства, стилистические приемы и многое другое. Это в той или иной степени присуще романам «Крылья беркута» Кирея Мэргэна, «Кинзя» Гали Ибрагимова, «Саурова шкатулка» и «Плач домбры» Ахияра Хакимова, «Карасакал» и «В ожидании конца света» Булата Рафикова, «Кровавый 55-й» Гайсы Хусаинова и некоторым другим историческим произведениям 70−90-х годов прошлого столетия.
Вышеупомянутый роман Кирея Мэргэна, состоящий из четырех частей и изданный в 1981 году, в основном написан по мотивам и сведениям старинных башкирских шежере. Освещая исторические события и явления на Южном Урале, предшествующие добровольному присоединению Башкирии к Русскому государству, автор широко опирается на повествовательные тексты шежере ирактинских, тамъянских, минских, юрматинских, карагай-кипчакских, усерганских и бурзянских башкир. Многие герои романа — исторические личности, имена которых взяты из родословных записей, ханских ярлыков, царских указов и грамот. Это Шахман, Канзафар, Тетегес, Бурнак, Шагали, Иске-бей, Карагужак, Бик-бау-турэ, Субай-турэ, Суртмак-баскак, Ядкар, Шейх Мамай и другие.
В начале произведения много места уделяется описанию событий, связанных с взаимоотношениями северо-западных башкирских родов и Казанского ханства. Здесь К. Мэргэн уместно приводит эпизод из шежере ирактинских башкир, в котором отражен трагический конфликт между ирактинцами и ханским налогосборщиком Суртмаком (в шежере — Чурт-мак-хан), закончившийся гибелем последнего. Правда, в романе родоначальником ирактинцев назван Асылгужа, а не Исан-хан, как это имеет место в родословной записи. В роли отомстившего ханскому посланнику за притеснения и грабежи молодого джигита также выступает другой человек. Это Биктимер, а не Кабан из деревни Хансуар.
Надо сказать, различие шежере и романа по данному эпизоду не только в отдельных именах. В «Крыльях беркута» присоединение ирактинцев к Русскому государству происходит не сразу после конфликта с.
Суртмак-баскаком и убийством его, а после нескольких событий, поставивших башкир в тяжелейшее и безвыходное положение.
Далее в романе повествуется о том, что вместо убитого Суртмак-баскака казанский хан отправляет Селкей-баскака, затем — Ядкаря. Они также продолжают жестоко угнетать народ непомерными налогами и поборами, что, в конечном счете, приводит к еще большему усилению антиханских настроений у населения края.
К. Мэргэн в своем произведении много места уделяет также освещению событий в других регионах башкирского края. Одно из центральных мест в романе занимают взаимоотношения башкир с Ногайским ханством. При этом автор наряду с материалами устного народного творчества и отдельных документальных источников активно использует данные из нарративных генеалогических записей. В отдельных случаях даже приводит отрывки из текста последних.
К примеру, в романе есть эпизод об избрании Тетегеса родоначальником юрматинцев. После смерти Муштари-турэ, аксакалы рода, собравшись, обсуждают вопрос о его наследнике, решаются дать согласие возглавлять род сыну Муштари Тетегесу и высказывают свои пожелания. Во время беседы они достают из родового сундука священную рукопись с историей юрматинцев, и находящийся рядом с ними молодой шакирд читает им ее текст, который начинается следующими словами:
Безем асыл юрматыларныц угланлары улган Тухал-бейнец ыругы куп булган. Аны барча халайыклар «бей» диуб эйтэлэр. Борон заманда анлар Зэй вэ Шушмэ дигэн ерлэрдэ Ьюр тарафка кучеп йерерлэр ирде. Нугайларныц гэдэте шул ирде: анлар бей, мырза диуб баш эйеп йердилэр. Тухал-бейдэн суцра Шэгэли бей булды. Андин суцра — Гэж-лук, андин суцра углы — шэйех Дэруиш, андин суцра Бурнак бей улды.
Зэй вэ Шушмэ буйларында йыллар кытлык булды. Йылкы малы вэ куй бетти, игенлэр укмады. Нугайлар, йыйылып, кицзш кылдылар: «Боронго аталарымыз Кубандэн килмештер. Жир-су, диуб, салкын жир вэ салкын су эстэп килмешлэрдер. Эммэ кыш салкыны кэн эсселе-гендэн яман имеш. Безлэргэ бу ер лайык улмас», — дип сансыз нугайлар качар улдылар. Эммэ ярлы-ябага Бурнак-бейгэ килуб эйтдилэр: «Якшы заманда бергэ булдык. Имде заман яман булгач, безлэрне таш-ламагыз», — дедилэр. Бурнак-бей кучмэс булды. Энесе Ядигэр мырза сансыз нугай вэ башка халайыклар берлэн Кубанга кучделэр. Бурнак-бей илэн калган халайыклар «иштэк» аталдылар. Анлар юрматылар диуб мэшИурдер .").
Род потомка наших истинных юрматинцев Тухал-бея был многочисленным. Все народы называют его «беем». В давние времена они кочевали во все стороны земель (по долинам рек) Зяй и Шушма. У ногайцев была привычка: они преклонялись перед беями, мурзами. После Тухал-бея, беем стал Шагали. После него — Гяжлук, после него — его сын шейх Дервиш, после него — Бурнак.
Однажды) на долины Зая и Шушмы годы пришли голодные. Лошадей и овец не стало, хлеба не уродились. Ногайцы, собравшись, держали совет: «Наши деды пришли с Кубани. (Они) пришли из-за земли и воды, пришли в поисках холодных земель и холодной воды. Однако, оказалось, что зимняя стужа страшнее жарких дней. Эта земля нам не подходит», — сказали, и бесчисленные ногайцы решили бежать. Но бедные, худые, придя к Бурнак-бею, сказали: «В хорошие времена жили вместе, а теперь, когда времена стали плохие, не покидайте нас!» Бурнак-бей решил остаться. Младший брат его Ядигяр-мурза во главе бесчисленных ногайцев и других народов перекочевал на Кубань. Те, которые остались с Бурнак-беем, назывались «иштяками». Они известны как «юр-матинцы». «.
Далее в представленном тексте указываются точные границы юр-матинских земель, описываются быт и основные занятия юрматинских башкир. Рукопись завершается генеалогией родоначальников, доведенной до имени Муштари-бея.
Сравнительно-сопоставительное изучение свидетельствует о том, что приведенный в романе текст из «старинной священной рукописи» есть ничто иное, как фрагмент шежере юрматинских башкир. По своему содержанию и стилю он очень близко стоит к той родословной записи, которая была упомянута нами во второй главе настоящей работы. Текст ее частично или полностью был опубликован в журнале «Башкорт айма-гы» (1927. № 4. С. 4−6), а также в книгах «Башкирские шежере» (Уфа, 1960. С. 27−31, 31−35, 177−183, 233−243), «Антология башкирской литературы». Том 1. XIII—XVIII вв." (Уфа, 1999. С. 234−238) и «Башкирские родословные» (Уфа, 2002. С. 51−60).
Вероятнее всего, при написании своего романа К. Мэргэн использовал один из вариантов данного шежере, ибо в текстах документов обнаруживаются небольшие различия. Однако с какой из рукописей он имел дело — определенно сказать невозможно.
В четвертой, заключительной части романа «Крылья беркута» явно проступают мотивы сочинения «Истории Усергана» неизвестного автора. В частности, речь идет о подготовке к отправке послов четырех башкирских родов к царю Ивану Грозному с просьбой принять в свое подданство и защиту. Данной эпизод, связанный с челобитием Бикбау-князя, Шагали Шакмана, Мешавле Каракужака и Иске-бея к Белому падишаху, перекочевал также в родословные записи кипчакских, тамьян-ских и бурзянских башкир. В каждой из них хождение башкирских родоначальников к русскому царю повествуется с разной степенью подробности и конкретности.
Мотивы и сведения объединенной родословной усерганских, кипчакских, бурзянских и тамьянских башкир очень уместно использованы Гайсой Хусаиновым в историко-документальном произведении «Мощные Куватовы», опубликованном в книге «Избранные произведения. Том 1. Сыны отчизны. Историческая проза» (Уфа, 1998. С. 356−362). Он опирается на материал данного шежере при описании точных границ, занимаемых вышеупомянутыми родами земель. Здесь же приводит отрывок из поэтического шежере Усерганского рода и, исходя из своих изысканий, утверждает о том, что генеалогия Куватовых восходит к именам Ка-заксал-бека и Япансы-есаула, упомянутых в рукописи.
Вступительная же часть романа «Крововый 55-й» (Уфа, 1996) Г. Ху-саинова целиком основана на данных башкирских историко-литературных сочинений. В начале произведения один из его персонажей — Кинь-ягул-абыз увлечено читает рукописную книгу об истории башкир. Описывая этот эпизод, автор приводит небольшие отрывки из рукописи. К примеру, он дает нижеследующий фрагмент из начальной части шежере юрматинского рода:
Асыл юрматыларнын угланлары Тухал Шэгэли-бейнец ыругы куп ечен барса халайыклар «бей» диеп эйтмешлэр. Борон заманда был Зэй, Шишмэ дигэн ерлэрдэ Иэр тарафтан кучеп йерерлэр ирде. Анча тса-пыл ул ердэ бер аждаИа йылан пэйдэ булды. Бер ничэ кенлек ердэн ятар ирде. Моцар куп йыллар кисте, аньщ берлэ орош тсылдылар. Куп ха-лайытс Иэлэк булды. Шунан суц ул йылан гэйеп булды. Халайык аманда калды").
Род потомка наших истинных юрматинцев Тухал Шагали-бея был многочисленным, поэтому все народы называли (его) «беем». В давние времена на этих землях, именуемых Зай, Шишма, кочевали со всех сторон. Потом на том месте неожиданно появился какой-то змей-дракон. Он достигал (всего) на расстоянии нескольких дней (ходьбы). С тех пор прошли многие годы, с ним (долго) сражались. Много людей погибло. После этого тот змей исчез. Народ остался в покое".
Приведенный в романе отрывок мало чем отличается от родословной юрматинских башкир, хранящейся ныне в Научном архиве Уфимского научного центра РАН (Ф. 3. Оп. 93. Д. 1. Л. 70 об-78 об). Здесь отсутствует лишь словосочетание «был ногай» во втором предложении и несколько по-иному представлено четвертое предложение.
Прочитанные вслух Киньягул-абызом другие фрагменты из старинной рукописи по истории башкир слово в слово повторяют отдельные строки тарихнаме «Истории Усергана», вернее, того списка сочинения, который хранится в настоящее время в личной коллекции автора романа. В произведении сочинение неизвестного автора названо «Таварих-и башкорт» («Башкирские истории»). Приведем отрывок прочитанного Кинъягул-абызом текста:
Сократ Юнан вилэйэтенэн кэлде. Ахырда Искандер Руми илен-дэ хаким улып, эбелхэйэт варлыгына юл кустэреп, шимал жэнубенэ кэл-делэр. Бер шэЬэр бина эйлэделэр. Адын Болгар куйдылар. Ул заманда Сократ-хаким Болгардан бер кыз никах эйлэде, вэ Искэндэр-шаИ илэ Болгарда тугыз ай тормышлар. Андан суц дияр зелмэткэ китмешлэр").
Сократ пришел из страны Юнан (Древняя Греция. — М.Н.). После Искандер (Александр Македонский. — М.Н.) стал правителем страны Рум (Византия. — М.Н.), он показал дорогу к воде вечной жизни, и они пришли на север. Там построили один город. Назвали его Булгаром. В то время Сократ-хаким взял в жены одну девушку из Булгара, и они вместе с Искандер-шахом жили девять месяцев в Булгаре. После этого ушли в мир мрака".
Надо сказать, мотивы данного отрывка в опреленной мере нашли отражение также в сочинении «Таварих-и Булгария» X. Муслими.
Некоторые башкирские шежере, а также сочинения «Джамиг ат-таварих» Рашид ад-Дина Хамадани и «Таварих-и гузида — Нусратнаме» неизвестного автора, упоминаются в первом томе трилогии «Кинзя» (Уфа, 1977) Гали Ибрагимова. Один из персонажей романа — Тевкилев вслух читает отрывки из книги «Джамиг ат-таварих» Кадыргали Джалаи-ри (в произведении: Кадыр Гали-бек. — М.Н.).
Прозаик Булат Рафиков (1934;1997) в своем романе «Карасакал» (Уфа, 1989) очень удачно использует сведения шежере юрматинских башкир. Мотивы этого письменного памятника дают о себе знать в том эпизоде, когда Мавлютбай, Салих-турэ и Минлегул говорят о колониальной политике царизма в крае, о судьбе башкирских земель и вспоминают своих предков: Тетегес-бея, Азная, Карамыша и Апсак Тимера, совершивших поездку к русскому царю с челобитьем и получивших ярлыки и грамоты на вечное владение землей.
Основной сюжет народного эпоса «Кусяк-бей», включенный в нарративное шежере карагай-кипчакского рода, нашел своеобразное отражение в романе «Плач домбры» (Уфа, 1987) Ахияра Хакимова (19 292 003). Скитаясь по бурзянским деревням и кочевьям, юрматинский сэсэн Акай вслух пересказывает содержание этого дастана. Он в душе на стороне бурзянцев и поэтому, конечно же, в своих импровизированных выступлениях перед людьми всячески хвалит Каракулумбета и резко критикует хитрого и вероломного Бабсака.
Как видим, авторы современных исторических романов и историко-документальных повестей наряду с другими видами письменных и фольклорных источников стали довольно успешно и уместно использовать мотивы и сведения башкирских шежере, таварихов и тарихнаме. Это еще раз свидетельствует об огромной научной и культурной ценности синкретичной литературы средневековья, и, в частности, произведений историко-функционального характера.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Литература
средневековья и литература современности — явления отнюдь не схожие и не идентичные. Они различаются многими параметрами, в том числе системой своих жанров.
Характерной особенностью большинства средневековых жанров является их практическое назначение, т. е. предназначенность выполнять те или иные внелитературные функции. Зарождение этих жанров тесно связано с определенным жизнеустройством общества, различными обычаями и обрядами народа. Жанровые границы их очень зыбки и непостоянны, и различаются они главным образом по своим функциональным качествам. Им была присуща взаимозависимость и взаимоподчиненность, нередко малые жанры входили в состав крупных жанров и в определенной степени подчинялись их нормам.
В системе жанров средневековой литературы особое место занимают историко-функциональные жанры. Они возникли в результате потребности народов фиксировать и отражать свое прошлое. В силу синкретизма общественного сознания того времени в произведениях этих жанров наряду с элементами историографии существовали элементы многих областей познания, в том числе искусства слова в недифференцированном виде.
Во времена патриархально-родового строя у многих народов и племен бытовала традиция составлять и передавать из поколения в поколение в устной или письменной форме генеалогию родоплеменной знати и правителей. Эта традиция была широко распространена и у древних тюрков. Об этом свидетельствуют орхоно-енисейские эпитафии, датируемые /-/111 веками нашей эры.
Башкиры тоже издревле занимались составлением генеалогий. Для того, чтобы надежнее сохранить в памяти имена своих предков и важнейшие события прошлого, они нередко составляли их в стихотворной форме. С возникновением письменности предпочтение стали отдавать прозаической форме изложения, не забывая при этом и поэтическую форму.
В прошлом башкирские родословные записи именовались по-разному: «насабнаме», «насапхат», «силсиля», «тайра». И все же в большинстве случаев родословные назывались арабским словом «шежере» («дерево»).
По формальным признакам башкирские шежере делятся на два основных вида: номинальные (или схематические) и нарративные (или повествовательные). Естественно, что внимание литературоведов прежде всего привлекает второй вид, так как некоторые повествовательные шежере представляют ценность не только как исторические и лингвистические источники, но и как памятники словесного искусства. В них имена чередуются с живым, эмоционально окрашенным рассказом о былых событиях. Их составители часто использовали образные сравнения, метафоры, метонимию, эпитеты, крылатые выражения, обращения, диалоги, монологи и другие художественно-изобразительные средства. Включенные в текст мифы, легенды, предания и народные поговорки еще больше увеличивают их литературно-эстетическую ценность. Таковыми являются, например, повествовательные шежере юрматинского, айлинского, кипчакского, тамьянского, усерганского, бурзянского, минского, табынского, айлинского, ирактинского и некоторых других башкирских родов и племен.
Родословная запись карагай-кипчакского рода интересна тем, что содержит в себе мотивы народного эпоса «Кусяк-бей». Причем полные драматизма и интриг события далекой древности изложены здесь вполне реалистично и правдоподобно. Похоже на то, что ее сюжет был основан на действительных исторических фактах.
Отдельные списки башкирских шежере составлены известными в прошлом писателями. Так, Т. Ялсыгул написал шежере айлинских башкир, М. Уметбаев — шежере киси-табынских, Г. Сокрый — шежере ирак-тинских. История ирактинских башкир изложена Г. Сокрыем в нескольких вариантах. Наиболее интересным из них является вариант, названный «Тазкиратен ал-ахуан ва ал-ахбаб». В нем рассказывается о событиях XV—XVI11 веков, в том числе о присоединении Башкирии к Русскому государству.
Сравнительно-сопоставительный анализ показывает, что структура башкирских нарративных шежере подчинялась определенным нормам. Они состоят из введения и основной части. Во введении обычно приводится название рода (племени) и излагается старинная легенда или миф для доказательства древности и благородности генеалогического древа. Основная часть представляет из себя перечень имен по мужской линии, местами сопровождающийся описанием наиболее значительных исторических событий. Здесь, в отличие от вводной части, повествование становится более реалистичным и достоверным. Составители обращаются к хронологии, географическим названиям и сведениям из документальных источников. Заключения, как правило, в шежере не бывает, поскольку этот жанр предполагает бесконечное продолжение, дополнение текста будущими поколениями. В некоторых рукописях встречаются прямые указания на эту особенность шежере: в конце своих записей составитель обращается к своим сыновьям и потомкам с просьбой продолжать генеалогическую схему.
Шежере имеют свой специфический стиль: всегда краткий и экспрессивный. В описании древности обычно используются мифы, легенды и предания, позднее — рассказы, а при необходимости приводятся данные из документальных источников. Предваряя наиболее важные и ценные сообщения, составители часто прибегают к стилистическим трафаретам типа «знайте» («белек», «белецез»), «должно знать» («бе-леутейеш»), «да будет известно» («мэглум булсын») и т. п.
Своеобразие стиля отдельных башкирских шежере напрямую связано с тем, что в них прозаический текст местами чередуется со стихотворным. Включенные в рукописи поэтические строки во многих случаях имеют фольклорное происхождение и отличаются простотой и выразительностью языка. В этом плане весьма интересны шежере родов мам-бет и тамьян-катай. Их прозаический текст в нескольких местах переходит в поэтический, вернее, прерывается цитатами из байтов и песен.
Смешанный характер текста имеет также одна из полных версий шежере рода усерган. Стих, включенный в него, по своей форме и содержанию напоминает кубаира — древнейшего эпического жанра башкирского фольклора. Его поэтические строки в большинстве своем состоят из семи слогов и настроены на патетику и хвалебный тон.
В художественно-эстетическом отношении еще более интересной и ценной является та версия шежере усерганских башкир, которая целиком написана в поэтической форме, точнее, в форме кубаира. Здесь нет беспрерывного хронологического перечня имен, присущего прозаическим и смешанным текстам шежере. Упомянутые же имена сопровождаются меткими и емкими характеристиками. Личные качества потомков.
Муйтен-бея преподносятся в основном в ярких и светлых красках и при этом на первый план ставится их храбрость, отвага и богатство.
Стихотворное шежере ирактинского рода, написанное Г. Сокрыем, отличается своей формой — мурабба, популярной формой средневековой тюркской поэзии. В нем называются лишь несколько имен из генеалогического древа, основное же внимание уделяется описанию важнейших исторических событий и взаимоотношений северо-западных башкирских родов. Это шежере имеет признаки произведений письменной поэзии, индивидульный язык и стиль.
Сохранившиеся письменные памятники свидетельствуют о том, что у башкир поэтическое изложение истории рода (племени) опиралось на традиции устного народного творчества и письменной литературы. Но в связи с тем, что родословные записи обычно составлялись не индивидуальными авторами, а представителями нескольких поколений, предпочтение в них отдавалось общеизвестным и близким простому народу традициям устного поэтического творчества.
В XIII — первой половине XVI столетий в башкирском обществе происходят глубокие социально-экономические и политические переменыначинается интенсивный процесс консолидации башкирских племен и образования единой народности. В это время усиливается интерес к прошлому не только одного рода или племени, но всего родоплеменного объединения, народа и даже целого этнического региона. Шежере уже не могут удовлетворить возросшую духовную потребность людей, и назревает необходимость создания таких сочинений, в которых излагалась бы история более крупного масштаба, а также жизнь и деятельность широко известных исторических личностей.
Этот период совпадает с зарождением тюркской переводной исторической литературы. В XVI—XVI11 веках на старотюркский язык переводятся сочинения таких известных восточных историков, как Рашид ад-Дин Хамадани, Низам ад-Дин Шами, Ала ад-Дин Джувейни и Хамдаллах Казвини. Переводчики уделяют большое внимание тем частям их сочинений, в которых излагается история тюркских племен, и от себя добавляют оригинальные главы, посвященные событиям и явлениям местного значения.
Позднее на этой благоприятной почве начинают появляться собственные тюркские исторические сочинения под жанровым названием «та-варих». Из них среди башкир, татар и казахов широкое распространение и популярность получают «Чингизнаме» неизвестного автора и «Таварих-и Булгария» X. Муслими.
Тюркские таварихи имеют определенное сходство с русскими летописями и хрониками, однако не аналогичны им. По своей жанровой природе они генетически связаны с местными шежере и историко-литературными произведениями средневекового Востока.
Анонимное «Чингизнаме» — сложное по тематике и структуре историко-литературное произведение. Хотя оно и называется «Книгой о Чингизе», но на самом деле лишь первая его глава посвящена Чингиз-хану. Центральным героем второй главы выступает легендарный Аксак Ти-мер, третьей главы — Амат, сын Гайсы. Остальные три главы описывают события Х1/-Х/111 веков.
Данный таварих многими нитями связан с башкирским фольклором, в частности, с дидактическими кубаирами «Хорошая жена и плохая жена», «Хороший человек и плохой человек», «Верное слово», «Слово йырау» и «Похвала», со старинной народной песенной легендой «Мелодия Буягым-хана и ее история», с легендами «Племя тангауров» и «Бур-зяне во времена ханов», с циклом песен о батырах, сложенным в ногайский период истории Башкирии, с народными эпосами «Кузы-Курпес и.
Маянхылу", «Кужак и Таргын», «Карас батыр», «Идукай и Мурадым» и другими.
Надо сказать, что башкирские легенды и предания о Чингиз-хане дошли до наших дней не только через устное народное творчество, но и через записи русских ученых-краеведов XIX столетия. В этом плане огромный интерес представляют рукописи и публикации В. И. Даля, A.B. Попова, Р. Г. Игнатьева, Д. Н. Соколова и П. С. Назарова. Их общий обзор лишний раз подтверждает тот факт, что в башкирском фольклоре бытовали разные варианты легенд о грозном мирозавоевателе, но все события, изложенные в них, тем или иным образом связаны с Южным Уралом, с историей местных родов и племен.
Произведения устно-поэтического творчества не только поднимают художественно-эстетическую ценность «Чингизнаме», но и вносят в его содержание демократические и гуманистические идеи. В сочинении воспеваются такие человеческие качества, как целеустремленность, бескорыстность, уважение к старшим и любовь к родине, а осуждаются жестокость, алчность, предательство и высокомерие. В нем нашла выражение народная мечта об идеальном правителе, который бы был добрым и справедливым по отношению к своим подвластным. В этом плане «Чингизнаме» весьма похож на башкирские народные сказки «Справедливый царь», «Царь и странник», «Габдрахман», «Милосердная женщина» и другие.
Анонимный автор многое заимствовал из шежере юрматинского, кара-табынского, усерганского и других башкирских родов и племен. Восточные традиции, которые обнаруживаются в «Чингизнаме», восходят к средневековым персидско-таджикским и арабским «всеобщим историям», в частности к «Джамиг ат-таварих» Рашид ад-Дина и «Тарих-и джихангуша» Джувейни, к сочинениям о пророке Мухаммаде и его последователях, к древним монгольским «Юань чао би ши» и «Алтан деп-тер». В нем сильны также мотивы древнетюркских письменных памятников «Китаб-и дедем Коркут» и «Шежере-и тюрк» Абу-л-Гази. Кисса об Идигэ-бее, включенная в этот таварих, по своему содержанию похожа на одну из оригинальных глав «Джамиг ат-таварих» К. Джалаири.
Довольно сложное содержание и композицию имеет и «Таварих-и Булгария» X. Муслими. Многие явления и события прошлого объясняются в нем с позиций религиозных воззрений. В большинстве случаев свои мысли и идеи автор подкрепляет мифами и легендами религиозно-мистического характера. Будучи сильно подверженным влиянию исламской идеологии, он видит в Аксак Тимере ревностного поборника и покровителя мусульман, а не жестокого завоевателя и тирана, как было в реальности.
В основе первой главы тавариха лежат традиционные теории древних географов и астрономов. Здесь описательность изложения материала часто чередуется с сюжетным повествованием. Разделы по географии в определенной степени напоминают произведений жанра хитат средневековой арабской литературы.
Во второй же главе сильны традиции и мотивы агиографической литературы. Здесь X. Муслими широко пользуется сведениями местных родословных записей, в том числе некоторых башкирских шежере. Содержание главы свидетельствует о том, что автор многое заимствовал также из устного народного творчества. Это отчетливо видно на примере легенды о Туйбике.
В данном таварихе, как и во второй главе «Чингизнаме» и многих произведениях башкирского фольклора, сновидение является одним из важных элементов построения сюжета. Вещий сон и прорицание во многом определяют судьбу главных героев и развитие событий в сочинении.
По сравнению с «Чингизнаме» и башкирскими родословными записями в «Таварих-и Булгария» ярче выражен жанровый синкретизм. Кроме историографии, в нем отчетливо проступают элементы многих других областей человеческого познания, и автор предстает перед читателем одновременно и историком, и географом, и астрономом, и теологом, и философом. Поскольку весь этот пестрый и разнообразный материал изложен с широким использованием художественно-изобразительных средств, X. Муслими выступает и как писатель. Однако по литературно-художественным достоинствам его таварих нельзя ставить в один ряд с «Чингизнаме».
В начале 1970;х годов исследователями было найдено большое рукописное сочинение Г. Сокрыя под названием «Таварих-и Булгария, яки Такриб-и Гари». Оно написано в последней четверти XIX века и связано едва ли ни со всеми произведениями этого поэта. В отличие от «Чингизнаме» и «Таварих-и Булгария» X. Муслими, в данной рукописи содержатся гораздо больше сведений, соответствующих исторической действительности. К примеру, упомянут приезд в Волжскую Булгарию Ахмеда ибн Фадлана, приведено много ценных, достоверных сведений о жизни и творчестве таких известных башкирских и татарских писателей и ученых XIX столетия, как X. Салихов, Т. Ялсыгул, Г. Усман (Утыз Имя-ни), Г. Курсави, Ш. Марджани и др. Тем не менее, в целом это сочинение Г. Сокрыя все еще оставалось в традиционных рамках таварихов.
Традиционность «Таварих-и Булгария, яки Такриб-и Гари» дает о себе знать уже в его первой главе, где автор выражает свое отношение к общей для сочинений Якуба ибн Нугмана и X. Муслими легенде о принятии волжскими булгарами исламской религии. Вторая глава, в сущности, является логическим продолжением тех глав анонимного «Чингизнаме» и «Таварих-и Булгария» X. Муслими, в которых описывается жизнь и деятельность последователей сподвижников пророка Мухамма-да. Общая для ранних таварихов кисса об Аксак Тимере также включена в данное сочинение. Но Г. Сокрый, в отличие от своих предшественников, резко осуждает деяния и поступки Аксак Тимера, осуждает за захват и разрушение Булгара, уничтожение культурных и исторических ценностей народа, унижение и грабеж «правоверных». Четвертая и пятая главы воспринимаются как продолжение первой главы тавариха X. Муслими: они также основаны на традиционных теориях древнегреческих и древнеарабских географов. Шестая и седьмая главы по своей тематике и содержанию не отличаются от памятников средневековой агиографии.
Г. Сокрый, в отличие от анонимного автора «Чингизнаме» и X. Муслими, не воспринимает содержание ранних источников как незыблемую истину и догму. Он пытается критиковать отдельные положения и сведения книги X. Муслими. Однако его критика не затрагивает основополагающих принципов феодальной историографии.
Рукопись Г. Сокрыя, как и сочинения его предшественников, содержит много мифов, легенд и преданий, которые занимают, увлекают читателя, доставляют ему эстетическое наслаждение. События и явления прошлого, географический мир Южного Урала и эпизоды из жизни известных людей изложены живым и образным языком. При этом активно использованы сравнения, народные поговорки, пословицы, назывные и инверсированные предложения, монологи и диалоги.
Общий обзор башкирских исторических сочинений прошлых веков показывает, что на стыке жанров шежере и таварих сформировался еще один историко-функциональный жанр — тарихнаме. Предположительно этот жанр возник в ту эпоху, когда в башкирском обществе окончательно утвердилась мусульманская религия.
В тарихнаме повествовательный текст тесно увязан с генеалогией и, как правило, заканчивается описанием событий и явлений, имеющих непосредственное отношение к какому-либо роду или племен. В этом его основное сходство и общность с жанром шежере. Но, в отличие от традиционных шежере, повествование в нем обычно начинается с мировой истории, с мифических и легендарных сюжетов, связанных с «сотворением мира», всемирным потопом, пророками, святыми и т. п. В дальнейшем авторы переходят к событиям регионального масштаба, кратко освещая жизнь и деятельность отдельных исторических личностей. В этой части их сочинения становятся похожими на произведения жанра таварих. Они напоминают последних в тематическом, в композиционном и в стилевом отношениях. Однако у них нет такие важные свойства таварихов, как многоплановость и полижанровость. К тому же они сравнительно невелики по объему.
Башкирские тарихнаме в начальной части имеют определенное сходство со средневековыми восточными «всеобщими историями».
Одним из сохранившихся до нашей дней башкирских исторических сочинений жанра тарихнаме является «Тарихнаме-и булгар» Т. Ялсыгула. Начальные строки этой рукописи целиком выдержаны в духе средневековых «всеобщих историй»: упоминаются имена Адама и Евы, излагается мифический сюжет о всемирном потопе и далее начинается последовательное перечисление потомков прародителей человечества. Причем автор не просто называет имена и события, но стремится строить сюжетное повествование о них.
Примечательно и то, что некоторые герои начальной части данного тарихнаме (Каюмирас, Хушанк, Тахмурат) повторяют имена и поступки мифических героев знаменитой поэмы «Шахнаме» Фирдоуси, обнаруживая связь с древнеиранской мифологией.
От всеобщей истории Т. Ялсыгул постепенно переходит к освещению прошлого тюркских племен, вернее, к перечислению и описанию тех людей, именами которых названы некоторые тюркские племена и народы. В этой части содержание его рукописи становится более реалистичным и правдоподобным. Встречаются остросюжетные картины, эпизоды приключенческого и трагедийного характера. Автор не обходит стороной и традиционный сюжет о принятии волжскими булгарами ислама. Его вариант этой легенды отличается от варианта X. Муслими. Видимо, им был использован другой фольклорный или литературный источник.
Заключительная часть «Тарихнаме-и булгар» ничем не отличается от обычных повествовательных шежере. Здесь перечень имен, сопровождающийся небольшими рассказами, доводится до самого автора и его детей. По-видимому, первоначальной целью Т. Ялсыгула было составление именно своей родословной. Однако впоследствии его произведение вышло за рамки шежере и превратилось в историко-литературное произведение более крупного плана, в котором освещается история не только башкирского рода Айле, но и всего Урало-Поволжья и даже часть «общечеловеческой» истории.
Определенное структурное и идейно-тематическое сходство с «Та-рихнаме-и булгар» Т. Ялсыгула имеет сочинение «Истории Усергана» неизвестного автора, дошедшее до наших дней в рукописном списке конца XIX века. В нем также сначала излагается «всеобщая история». Но, в отличие от вышерассмотренного тарихнаме, повествование начинается не с Адама и Евы, а с Нуха (Ноя), якобы раздавшего весь земной шар своим трем сыновьям: Саму, Хаму и Яфесу. После краткого «освещения» всемирной истории анонимный автор переходит к изложению прошлого тюркских племен, а затем — к истории башкир.
В тексте этого тарихнаме есть две параллельно идущие генеалогические линии: генеалогия пророков и святых, с одной стороны, и генеалогия ханов и беев, с другой. Последняя генеалогия завершается именем башкирского бея Казаксала. Большинство имен в генеалогии сопровождается мифами, легендами и преданиями. В художественно-эстетическом отношении наиболее ценными и интересными являются те строки, которые сопровождают имена Туктамыш-хана, Тура-хана, Ур-мамбета ибн Исмагила и Сурабан-бея. В них автор излагает исторические события, происходившие на Южном Урале в их времена.
В рукописи сильно ощущается влияние «Китаб-и Джиханнаме», «Кысас ал-анбия» Рабгузи, анонимного «Чингизнаме», родословных усерганского, кипчакского, тамьянского и бурзянского родов, а также отдельных памятников народного устно-поэтического творчества. Текст интересен и своим языком. В нем преобладает башкирская лексика и встречаются довольно много элементов просторечия.
Анализ таких исторических сочинений, как «Ядкар» М. Уметбаева, «Таварих-и башкордиан ва ансаб-и ирактавиан» Г. Киикова, «Хуласат ал-ахбар .» Г. Салихова, «Талфик ал-ахбар .» М. Рамзи, «История тюрков и татар» А. Валиди и «История башкир» М. Хадыева, показывает, что в конце XIX — начале XX веков башкирская историография постепенно лишается элементов словесного искусства и из года в год приобретает все более объективный и достоверный характер. Язык и стиль ее все более тяготеют к деловому и нормированному, авторы чаще имеют дело с фактами и конкретными датами, они приближаются к пониманию истории как отдельной науки со свойственными ей целями и задачами.
Шежере как жанр испытывает большие изменения. Его составители предпочитают ограничиваться лишь генеалогическими схемами и конкретными сообщениями. Таварих и тарихнаме тоже претерпевают трансформацию и прекращают существование в своем прежнем виде. Их место занимают жанры сугубо научные и чисто художественные.
Дифференциация элементов исторической науки и словесного искусства обусловлены крупными сдвигами в социально-экономической и культурной жизни Башкирии в конце XIX — начале XX века.
Новая башкирская литература появилась не на пустом месте. Она родилась и выросла на базе фольклорного наследия и старой синкретичной литературы, неотъемлемой частью которой являлись историко-функциональные жанры. Отдельные сюжеты и мотивы нарративных шежере, тавариха и тарихнаме и поныне продолжают служить литературе. Авторы современных исторических повестей и романов, в том числе К. Мэргэн в произведении «Крылья беркута», Г. Ибрагимов в «Кинзе», Г. Хусаинов в «Мощных Куватовых» и «Кровавом 55-м», Б. Рафиков в «Карасакале», А. Хакимов в «Плаче домбры» и другие, активно используют их в качестве первоисточников, а также для передачи живой картины и духа прошлых эпох.
Таким образом, эстетически значимые историко-литературные памятники играли и продолжают играть важную роль в развитии национального словесного искусства.
