Иврит современной израильской прозы: генезис и строй

Актуальность исследования. Интерес к ивриту, возросший в России в конце 80-х годов прошлого века в силу, прежде всего, изменения социально-политической обстановки и восстановления дипломатических отношений между бывшим СССР и Государством Израиль, сейчас распространяется практически на все сферы функционирования этого языка. Одной из наиболее обширных и актуальных среди них является художественная литература.

В отечественной гебраистике отсутствуют научные труды, посвященные разностороннему глубокому лингвистическому анализу иврита художественной прозы в диахроническом аспекте. В зарубежной науке данная тема также нуждается в дополнительном исследовании и систематизировании для предоставления целостной картины состояния иврита израильской прозы.

Лингвистическое исследование израильской литературы позволяет проследить и проанализировать процессы и тенденции, происходящие не только в языке в рамках произведений, но и в иврите вообще, поскольку художественная проза чутко реагирует и на изменения в языке и фиксирует тенденции в смене культурных и языковых приоритетов. В последнее время, в частности, в израильских научных кругах обсуждается проблема упрощения иврита на всех уровнях, порой даже его «обеднения», что находит прямое отражение в прозе. Некоторые ошибки и неточности, характерные для разговорного языка, воспринимаются сейчас как вариант или даже как новая норма.

Не только молодые, но и маститые израильские авторы используют в своих произведениях язык повседневного общения, наполненный просторечиями, вульгаризмами, иноязычными заимствованиями, а также пейоративной и инвективной лексикой. Иногда это делается намеренно, для реального, живого отображения речи персонажей, тогда как авторское повествование ведется на «чистом» литературном иврите. С другой стороны, использование разговорного языка в качестве базы может являться естественным для отдельных писателей, что в ряде случаев нисколько не умаляет художественной ценности подобных произведений, напротив, интерес и легкость восприятия читательской аудиторией повышаются. В связи с этим проблема приобретения разговорным ивритом статуса литературного, т. е. пересмотра критериев языковой нормы, становится все более и более насущной.

Израильская литература является одной из важных академических дисциплин с точки зрения изучения иврита. В этой связи задачей преподавателя является обучение будущих гебраистов, как лингвистов, так и литературоведов, умению адекватно понимать и анализировать язык разнообразных по форме произведений.

Объектом исследования в диссертации является язык ивритской прозы в XX в.

Материалом исследования служат произведения 25 писателей, которые являются ведущими представителями литературы на иврите, а именно:

— в 1-й главе, хронологически охватывающей период с конца XIX в. по конец 30-х гг. XX в., рассматриваются особенности языка A. Many и М. Мойхер Сфорима как основателей новой литературы на иврите, а также Й. Х. Бреннера, Г. Шофмана, Й. Д. Берковича, Х. Н. Бялика, Ш. Й. Агнона и А. Шленского, сыгравших большую роль в развитии и пополнении лексико-фразеологического корпуса иврита;

— во 2-й главе, в которой рассматривается период 40−50-х гг. XX в., анализируются особенности иврита произведений прозаика и поэта X. Гури, писателей юмористического и сатирического направлений в израильской прозе Э. Кишона, А. Кейнана, Д. Бен-Амоца, а также представителя постмодернизма И, Орена;

— в 3-й главе, охватывающей произведения второй половины XX в., исследуется язык прозы Б. Таммуза (литературный иврит), И. Бен-Нера (разговорный иврит) и А. Кейнана («бедный иврит»).

В обзорных пунктах глав 2 и 3 представлена общая картина состояния языка прозы в рассматриваемые периоды с использованием конкретных примеров из произведений М. Шамира, С. Изхара, Е. Амихая, А. Мегеда, М. Табиба, И. Хендель, А. Б. Ехошуа, М. Тальми, А. Оза, П. Саде.

На примере произведений разных лет X. Гури, А. Кейнана и И. Бен-Нера представлена динамика иврита их творчества.

С помощью примеров из произведений указанных авторов можно выявить, проанализировать и систематизировать типичные особенности эволюции и функционирования иврита художественной литературы в XX в., а также проследить тенденции его развития.

Подбор произведений осуществлялся по следующим основным критериям: использование литературного ивритаприсутствие ивритской лексики и фразеологии более ранних исторических эпохвозможность или невозможность отделения речи рассказчика от речи персонажейсоответствие формы и содержанияприсутствие в тексте характерных грамматических, лексических и синтаксических неточностей и ошибокэмотивность языка (благодаря образным авторским оборотам, неологизмам) или, наоборот, сознательная стилевая и экспрессивная редукцияиспользование «бедного иврита" — присутствие иностранных заимствований и их распределение в текстесленга как собственно ивритского, так и иноязычного) — элементов «иврита улицы" — пейоративной и инвективной лексики.

Целью данной работы является анализ языка ивритской прозаической литературы в диахроническом аспекте, то есть, исследование этапов его развития, выявление и систематизация особенностей лексики и фразеологии, основных речевых и повествовательных стилей, а также тенденций динамики языка литературы в современных условиях.

В связи с вышеозначенной целью в диссертации решаются следующие задачи:

1. освещаются предпосылки и этапы возрождения иврита как языка межличностного общения и его бытования в литературных произведениях для выявления целостной картины развития иврита прозы;

2. исследуются основные способы изменения и пополнения лексико-фразеологического корпуса иврита художественной прозы;

3. анализируется язык произведений ряда авторов, что позволяет существенно расширить и уточнить представление о состоянии языка новой ивритской прозы в XX в;

4. прослеживается внедрение разговорного иврита в произведения израильских писателей;

5. исследуется проникновение и особенности сленгового компонента в иврите прозы;

6. анализируется динамика соотношения литературного и разговорного иврита в прозе;

7. рассматривается процесс проникновения иноязычных заимствований в иврит прозы, а также их место и роль в произведениях;

8. анализируется динамика иврита произведений разных лет отдельных писателей;

9. делается попытка проследить тенденции развития иврита прозы в Израиле в XXI в.

На защиту выдвигаются следующие тезисы:

1. Расширяется и конкретизируется положение о том, что развитию иврита художественной литературы конца XIX в. по 30-е гг. XX в. способствовала деятельность литераторов. Базой произведений этого периода являлся литературный высокий иврит. Элементы разговорного языка использовались чаще всего в диалогах для адекватной передачи речи персонажей. Заимствования представлены, в основном, элементами русского языка и идиша.

2. В 40−50-е гг. XX в. в прозе продолжает доминировать литературный иврит, однако порой в связи с явным несоответствием формы и содержания произведений, намечается тенденция к использованию разговорной лексики со всеми ее составляющими: просторечия, вульгаризмы, слова-паразиты, а также элементы сленга. Среди заимствований преобладают арабизмыначинается активное проникновение англицизмов.

3. 60−80-е гг. XX в. можно охарактеризовать как период окончательного становления языка художественной прозы с точки зрения его вариативности. Литературный иврит перестает занимать главенствующую позицию, в противоположность «новому ивриту». Активно используется разговорный иврит, «иврит улицы», «бедный» иврит. Среди заимствований первое место занимают англицизмы и арабизмы.

4. Упрощение иврита литературы на всех уровнях в период 60−80-е гг. XX в., в частности, под влиянием СМИ, развития высоких технологий, а также общемировых социальных и политических процессов, оказало и продолжает оказывать большое влияние на развитие языка художественных произведений, что может привести к реформированию языковых и литературных норм.

5. Язык ивритской прозы (несмотря на уникальность случая возрождения иврита) претерпевал на протяжении истории своего развития те же изменения, происходившие в мировой литературе в связи со сменой направлений, жанров, стилей, иноязычным влиянием, сменой культурных и лингвистических ориентиров.

Научная новизна.

1. Впервые в российской гебраистике объектом целостного научного анализа стал иврит художественной прозы XX века с диахронической точки зрения.

2. Впервые в одной работе собран, проанализирован и систематизирован эмпирический материал, позволяющий выявить основные тенденции развития не только языка художественной прозы, но и самого языка иврит.

3. Впервые подробному лингвистическому анализу подвергается ряд ранее не исследовавшихся с этой точки зрения произведений отдельных авторов.

Практическая значимость исследования.

Данная диссертация будет полезна преподавателям иврита, а также ивритской литературы, обучающим студентов-гебраистов на среднем и высшем уровнях. Лингвистический анализ художественного текста в настоящее время является одной из основных дисциплин филологических факультетов многих ВУЗов. Для студентов-гебраистов подобный курс мог бы оказать значительную помощь в погружении, как в изучение художественной литературы, так и в понимании и анализе процессов, происходящих в самом языке иврит.

Работа будет интересна переводчикам художественной литературы, поскольку в некоторых случаях приводятся дословный и, при необходимости, литературный перевод примеров. Кроме того, поскольку в диссертации содержится обширный корпус разнообразных примеров с приводимым транскрибированием, она может быть полезна ученым и практическим работникам, не связанным с гебраистикой напрямую.

Апробация.

Некоторые теоретические положения, а также определенная часть эмпирического корпуса данной диссертации используются в спецкурсах по современному и разговорному ивриту, читаемых д.ф.н. А. А. Крюковым студентам-гебраистам в ряде московских высших учебных заведений (ИСАА МГУ им. М. В. Ломоносова, Государственная классическая академия им. Маймонида, факультет иностранных языков Высшей гуманитарной школы им. С. Дубнова).

Положения диссертации и содержащиеся в ней результаты представлены и обсуждены на ряде отечественных и международных конференций, в частности:

Восьмая ежегодная Международная междисциплинарная конференция по иудаике «Сэфер», Королев, 2001;

Девятая ежегодная Международная междисциплинарная конференция по иудаике «Сэфер», Королев, 2002;

Десятая ежегодная Международная междисциплинарная конференция по иудаике «Сэфер», Королев, 2003;

Одиннадцатая ежегодная Международная междисциплинарная конференция по иудаике «Сэфер», Королев, 2004;

Научная конференция «Ломоносовские чтения» Востоковедение, Москва, 2004;

Научная конференция «Ломоносовские чтения» Востоковедение, Москва, 2005;

Научная конференция «Ломоносовские чтения» Востоковедение, Москва, 2006;

Научная конференция «Ломоносовские чтения» Востоковедение, Москва, 2007.

Степень разработанности темы в России и за рубежом.

Как уже отмечалось, в российской гебраистике отсутствуют целостные научные труды, посвященные разностороннему глубокому анализу непосредственно иврита художественной прозы.

В последние годы проблемами разговорного иврита и отчасти его использования в литературе занимается доктор филологических наук А. А. Крюков [38 — 41].

Некоторым особенностям иврита прозы отдельных писателей на примере одного произведения посвящены научные статьи Н. Шпекторовой [82, с. 183−196], Т. Шибановой [82, с. 161−175], Т. Ваксман [82, с. 157−161].

В Израиле, при большей разработанности, данная тема, на наш взгляд, также нуждается в дополнительном исследовании. Среди ведущих израильских филологов, занимающихся аспектами данной темы, следует, прежде всего, назвать проф. Гершона Шакеда. Особо отметим его монументальный пятитомный труд «Ивритская проза: 1880 -1980″ [150, 151], в котором попутно с литературоведческими вопросами освещаются некоторые особенности иврита произведений ряда писателей с различных точек зрения (присутствие заимствований, использование литературного или разговорного иврита и т. д.). Автор приводит отрывки из произведений, в которых, в частности, присутствуют заимствования, разговорная лексика, цитаты из священных текстов или других произведений, неологизмы, однако, не дает их анализа. Так, часто не приводится источник цитатыязык, из которого заимствовано то или иное словостилевые особенности оборотовспособ образования неологизмов, их семантико-стилистическое наполнение и т. д. Отсутствие объяснения неологизма, в частности, может привести к неверному восприятию и переводу лексической единицы, т.к. она рассматривается вне контекста, из-за отсутствия огласовок она может быть отнесена к разным частям речи. Например, автор приводит оборот „ггвчэ pro“» [150, с. 204], первый член которого можно прочитать как [meSaretz] или [miSratz] и перевести соответственно как «кишащий» (от библейского корня «1ПЮ» [Saratz] - «кишеть, пресмыкаться"1) или «скопление» (узус — «скопление пресмыкающихся»). Общий смысл выражения: «кишащий бандами» или «скопление банд». Добавим также, что развернутый анализ языка каких-либо произведений в целом отсутствует, в отдельных случаях дается лишь общая картина.

В сокращенном варианте книга вышла на английском языке в 2000 г. [106], однако, без оригинальных примеров на иврите. Цитаты из произведений приводятся на английском языке только в случае необходимости освещения или анализа литературоведческих проблем, поэтому по этим цитатам невозможно проследить особенности языка литературы, т.к. перевод зачастую не является отражением оригинала. Т. е. из работы можно получить лишь общую картину состояния иврита художественной прозы.

Некоторым особенностям языка произведений ряда классиков ивритской литературы, как прозаиков, так и поэтов (таких, как, например, Ш. Й. Агнон, И. Л. Гордон и др.) посвящен также труд Р. Вейса «Ве-Sut IaSon» [178]. Однако в связи с отсутствием в книге разделов, посвященных ивриту современной прозы, данный труд также не дает целостной, завершенной картины состояния языка художественной литературы. Кроме того, работа характеризуется достаточно узкой направленностью: лексические единицы освещаются в ней в основном с точки зрения их новизны или архаичности (т.е. не приводится материал о разговорных, заимствованных элементах и т. д.). Иногда приводятся способы образования слов и оборотов.

1 «не оскверняйте душ ваших каким-либо животным пресмыкающимся и не делайте себя чрез них нечистыми, чтоб быть чрез них нечистыми» (Левит, 11:43).

Большой интерес для данной диссертации представляет также основательный труд «Polysystem studies» [101, см. также 100] одного из ведущих израильских лингвистов, развивающих идеи формальной школы, Итамара Эвен-Зохара, который является главным представителем полисистемной школы (ПШ), полисистемной теории перевода, возникшей в Израиле в 70-е гг. XX в. Для настоящей работы актуально, что ПШ предлагает диахронический подход к анализу литературной полисистемы. Мы опираемся также на один из постулатов ПШ о том, что исследования должны быть дескриптивными, эмпирическим, т. е. опираться на практический анализ текста.

Актуальными для настоящей диссертации являются положения о взаимовлиянии и зависимости литератур разных народово месте, которое занимает переводная литература в «принимающей»: центральное или периферийное2. Эвен-Зохар считает, что переводная литература занимает центральное положение в следующих случаях: 1) когда принимающая литература молода и находится в процессе становления, 2) когда она «слабая» или периферийная или и то и другое одновременно, 3) в поворотные моменты истории культуры, когда она переживает кризис, а литература обнаруживает лакуны, которые необходимо заполнить. Это утверждение имеет прямое отношение к новой ивритской литературе, в частности, — к деятельности А. Шленского, переводившего на иврит произведения, например, русских писателей. Переводы, ничуть не уступающие оригиналам, способствовали распространению новой лексики в иврите, большая часть которой используется и по сей день.

На примере произведений У. Н. Гнесина, одного из ведущих представителей ивритской литературы, Эвен-Зохар анализирует теорию диалога (также применительно и к русской литературе) с точки зрения композиции и стиля и сравнивает ее с «русскими» моделями (т.е. переводами). Ученый, вероятно, неслучайно выбрал произведения Гнесина в качестве материала своего исследования, т.к., по выражению 3. Копельман, в литературе его прежде всего интересовали изобразительные возможности языка, поэтому роль сюжета для него была незначительной [243]. Особое внимание автор уделяет характеру реплик у Гнесина, присутствию в них просторечной, ономатопоэтической лексики, вводных слових ритму и интонации. Кроме того, в работе исследуются некоторые общие теоретические проблемы языка литературы, в частности, приемы намеренного упрощения или обеднения языка или, наоборот, его «возвышение" — избыточностьавтоматизация.

Проблему перевода разрабатывает также проф. Г. Тури [126, 127]. В одном из своих значительных трудов «Descriptive Translation Studies and Beyond» [126], посвященных общим вопросам теории перевода, автор также уделяет внимание проблеме.

2 См. также его раннюю работу «Papers in Historical Poetics» // Papers on Poetics and Semiotics. Tel-Aviv, 1978. 7 иноязычных заимствований в ивритской литературе (с. 129−147), а точнее, — влиянию русского и английского языков. Кроме того, через призму перевода также рассматривается вопрос языковой нормы (с. 241−258). Автор рассматривает проблему, с которой сталкивается переводчик: адекватность (функциональный эквивалент между оригиналом и переводом) и приемлемость.

Особенностям языка романа А. Аппельфельда «Баденхайм, курортный город» (1975) посвящена статья проф. Ш. Шахам [122], в которой автор рассматривает проблему изменений в иврите литературы 30−40-х гг., а также анализирует приемы, с помощью которых автор создает особый метаязык своих персонажей (частичная или полная десемантизация, «кодирование», придание многозначности и т. д.).

Д-р Р. Бен-Шахар в своей работе «Сленг в ивритской литературе: прошлое и настоящее» [236] приводит 26 цитат из произведений разных лет, в которых присутствует сленговая лексика. Однако ни один из этих примеров никак не объясняется, поэтому работа носит скорее справочный характер.

В другой своей работе «Translating Literary Dialogue: A Problem and Its Implications for Translation in Hebrew» [95] проф. Бен-Шахар фокусируется на языке диалога произведений, а главное, — на языке переводов этих же диалогов как на особой лингвистической проблеме, а также на вопросах нормы в переводах прозы и драматургии с английского и французского языков на иврит.

В своей статье «Кто боится точных описаний?» [237] Бен-Шахар касается проблемы несоответствия формы и содержания переводных произведений на примере перевода 50-х годов «Алисы в стране чудес» JI. Кэрролла, выполненного писателем А. Амиром (род. в 1923 г. — М.С.). Иврит книги далек от живого повседневного языка: это высокий, даже высокопарный стиль. Так, приводится пример, в котором описывается вкус напитка, который попробовала Алиса3. Бен-Шахар пишет: «Амир использует редкие слова, смысл которых завуалирован, тогда как в источнике используются общеизвестные, однозначные слова». Так, для «ананаса» Амир использует арамеизм «вюу» [ko§ tJ вместо «простого» «оззк» [ananas]. Вместо «вишневого пирога» («пчзтзн лш» ['ugat dovdevanim]) читаем «вчзтз'и-^вчл» [tofin-dovdevanim], где устаревшее слово «» рэчл" [tofin] означает «лепешка», «бисквит». Наконец, вместо «пкгэпа птч» uoitt" [tost maruah be-hem'a] - «горячие гренки с маслом» Амир выбирает тяжелый оборот «якгэпа лв» [pat kaluj be-fiem'a], где «лв» является также устаревшим словом «ломоть», «кусок». В.

3 «.it had, in fact, a sort of mixed flavour of cherry-tart, custard, pine-apple, roast turkey, toffee, and hot buttered toast» (Lewis Carroll. Alice’s Adventures in Wonderland. Penguin Group, 1994. p. 9). В переводе Б. Заходера: «.на вкус — точь-в-точь смесь вишневого пирога, омлета, ананаса, жареной индюшки, тянучки и горячих гренков с маслом.». переводе Р. Литвин 1997 г. в этом же отрывке уже присутствуют транслитерированные заимствования («ananas» — «pudding» — «tost» — «toffee» — «ириска»), однозначные, широкоупотребительные слова.

Присутствие в раннем переводе тяжелых оборотов Р. Бен-Шахар объясняет, прежде всего, тем, что авторы неохотно отрывались от высокого иврита, как в своих собственных произведениях, так и в переводах. Кроме того, поскольку отношение к заимствованиям тогда было довольно негативным, переводчик предпочитает «выйти из положения» исключительно с помощью лексического ресурса иврита.

Немало трудов посвящено творчеству отдельных писателей: Агнон [91, 164, 223], Бялик [3, 161, 228], Шленский [182, 232], Бреннер [180, 181], Гури [123], Оз [123, 208, 211], Кейнан [217], Кишон [220], Таммуз [244], Бен-Нер [111]. Также следует назвать курс лекций Открытого университета 3. Копельман [242- см. также 3], посвященный творчеству литераторов начала XX в. В курсе рассматриваются и анализируются отдельные произведения Бялика, Бердичевского, Агнона, Бреннера, Шленского и др. Основная цель этих работ — анализ произведений с литературоведческой точки зрения, хотя авторы попутно касаются в некоторых случаях проблемы иврита произведений указанных авторов. В этой связи в настоящей диссертации мы коснемся лишь темы нововведений Агнона, Бялика и Шленского, усилиями которых лексико-фразеологический корпус иврита значительно обогатился.

Общие вопросы проблем языка ивритской прозы затронуты в некоторых научных статьях израильского литературоведа А. Инбари [229−231], направленных на освещение истории развития литературы, представление общей проблематики произведений. Вопросы языка затронуты также лишь в общем плане.

Интерес для нашего исследования представляет работа д-ра Г. Цукермана (Кембридж) «Языковой контакт и лексическое обогащение израильского иврита» [132- см. его же 130, 131, 133]. В подробном исследовании автор дает классификацию заимствований, их семантических полей, анализирует роли языков-источников и приводит социолингвистическую оценку тенденций обогащения языка, как у пуристов, так и у рядовых носителей. Работа, однако, характеризуется более широкой направленностью: анализ противоречий между речевым творчеством и сохранением четкой языковой идентичности выводит исследование за рамки только израильского иврита. Автор производит сравнение его с турецким, китайским мандарином, японским, арабским, идишем, эстонским, суахили.

Некоторые аспекты данной темы освещаются также в работах X. Рабина [55−58], Д. Тене [125], X. Розена [118, 179], И. Паруш [213], Е. Римон [61, см. также 239], Е. Кучера.

99], Н. Бердичевского [94, 244], Д. Штейнберга [246], Р. Саппана [121, 159] Р. Сивана [124], Ш. Изрееля [107], А. Бар-Адона [89, 90], Д. Лаора [220, 223], Р. Нира [115, 154, 174], 3. Копельман [36, 242], X. Бар-Йосеф [3], Н. Говрин [180, 181], Д. Мирона [218, 224]. Однако основная направленность работ этих ученых, в первую очередь, либо литературоведческая (т.е. рассматриваются особенности какого-либо периода в развитии новой литературы на ивритеособенности творчества ряда писателейпроблемы жанров и направлений и т. д.), либо лингвистическая (представлены особенности языка иврит в различные периоды его существования с момента возрожденияспособы пополнения его лексического корпусавлияние других языков и т. д.). Проблема языка литературы, таким образом, представлена или очень узко (на примере одного произведения отдельного автора) или опосредованно, т. е. в том случае, если это необходимо для исследования проблематики, сюжета, символики, композиции произведений или, в редких случаях, если необходимо проиллюстрировать процессы, происходящие в иврите какого-либо периода вообще.

В научно-популярном плане некоторые аспекты данной темы исследуют известные литературоведы, критики Р. Розенталь [187, 188] и И. Лаор [191], основное внимание которых сосредоточено, однако, скорее на разговорном иврите вообще, т. е. означенная проблема освещается опять же попутно с общелингвистическими и литературоведческими вопросами. В книге Розенталя «Арена языка» кратко описаны некоторые особенности языка прозы некоторых писателей, большей частью — представителей нового поколения.

Отдельные статьи по означенной теме появляются в печатном органе Академии языка иврит «Лешонену ла-ам» («Язык — народу»), издающемся в Иерусалиме, а также в научных сборниках по проблемам иврита на русском языке [80−82].

В Соединенных Штатах Америки некоторые аспекты данной проблемы разрабатывают Р. Алтер [87], Д. Феллман [104, 105], У. Сафран [120]. Однако их деятельность также направлена, прежде всего, либо на исследование проблем иврита вообще, либо на анализ литературоведческих проблем в ивритской прозе. Также этой темы касался в своих работах, направленных в частности на исследование иврита поэтических произведений, Шимон Галкин [160].

В Канаде, в университете Манитобы проблемы иврита, его возрождения и отчасти функционирования в художественной литературе разрабатывает д-р Моше Нахир [113, 114].

Теоретическая и методологическая база исследования.

В связи с недостаточной разработанностью данной темы и отсутствием необходимого количества научных работ, в настоящей диссертации мы опирались на теоретические и методологические положения концепций представителей отечественной и западной лингвистики.

В России лингвистика художественного текста (в первую очередь на материале русского языка) как особая филологическая дисциплина сформировалась ко второй половине XX в. на стыке нескольких наук: поэтики, стилистики, риторики, семиотики, психолингвистики и т. д. Также нельзя не учитывать почти тысячелетний опыт представителей различных школ и воззрений в области анализа художественного текста.

В новое время каждое литературное направление и каждый литературный методклассицизм, романтизм, реализм, натурализм, различные течения модернизма и авангардизма — всегда включали в свои программы утверждение нового отношения к системе выразительных средств, к поэтическому языку, подчеркивая тем самым свое отличие от других направлений и методов.

Процессы эволюции языка художественной литературы и развития его теории проходили параллельно. Уже в античных риториках большое внимание уделялось типам речи, обусловленным ситуативно.

На протяжении длительного периода, охватывающего несколько веков, с появлением различных художественных направлений, возникали концепции «языка как искусства» и «языка искусства».

В настоящей диссертации мы опирались на некоторые общие теоретические положения концепций представителей русского и советского, а также западного языкознания. Среди исследователей, касавшихся с разных точек зрения проблем изучения языка художественных произведений и их целостного филологического анализа, следует назвать имена И. А. Бодуэна де Куртенэ, Л. В. Щербы, А. А. Потебни, А. Н. Веселовского, М. М. Бахтина, В. В. Виноградова, В. М. Жирмунского, Б. М. Эйхенбаума и других.

Важными являются идеи А. А. Потебни, обратившего внимание на поэтичность и образность сочетаний элементов (языковых единиц), естественно рождающихся в речи, о языке как продукте индивидуального творчества, а также об экспрессивной функции языка.

В работе «Из записок по теории словесности» (1905 г.) А. А. Потебня попытался взглянуть на язык литературного произведения как на элемент сферы эстетики, а не истории. Он пишет: «Так называемый общий язык в лучшем случае может быть только техническим языком, потому что он предполагает готовую мысль, а не служит средством к ее образованию. Он существенно прозаичен (без представлений). Но проза без поэзии существовать не может: она постоянно возникает из поэзии» [54, с. 31]. Потебня интересовался «родословной поэтических образов» [там же, с. 33] и процессом «их сосредоточения в более видные и крупные целые» [там же, с. 116]. Таким образом, во второй половине XIX в. в трудах А. А. Потебни и других ученых (например, А. Н. Веселовского), главным образом на материале эпических форм, был заложен фундамент исторической поэтики.

Идеи Потебни об экспрессивной функции языка нашли свое продолжение в трудах русских и европейских ученых. Вслед К. Фосслером (1872- 1949) и Б, Кроче (1866−1952) получил развитие «лингвистический эстетизм». Язык рассматривался как продукт индивидуального творчества. То есть, по их мнению, точкой отсчета в развитии языка признавалось стремление к эстетике и экспрессии, а также собственно индивидуальное творчество людей.

Таким образом, в тот момент основное внимание сосредоточилось на стилистике литературных произведений, а также на роли отдельных писателей в создании общих стилистических норм литературного языка.

Бодуэн де Куртенэ отошел от исторического анализа языка художественных произведений, который интересовал его с точки зрения отражения в нем социально-групповых навыков и тенденций, или, по словам ученого, «языкового мировоззрения коллектива» [9, Т. 2, с. 162]. То есть, исследование и анализ языка литературы призваны продемонстрировать «приемы его осмысления в плоскости современной исследователю литературно-языковой системы» [13, с. 61].

JI.B. Щербу интересовало исследование стилистических контекстов современного ему русского языка, письменного и устного, изучение его социальных диалектов, а также исследование инвентаря выразительных средств.

Актуальными для настоящего исследования стали также классические труды академика В. В. Виноградова (также уделявшего внимание разработке понятий композиционно-речевых форм и речевых жанров) по истории литературного языка4, по языку художественных произведений, по языку произведений отдельных писателей. Виноградов на материале русского языка осуществил детальное исследование процессов, происходящих в языке художественной литературы на фоне смены стилей литературы. Он создал особую дисциплину, предметом которой является язык художественной литературы. Л. А. Новиков так определил ее значимость: «Наука о языке художественной.

4 «Очерки по истории русского литературного языка XVII — XIX вв., 1938; по языку отдельных писателей («Язык Пушкина», «Стиль Пушкина», 1941), по языку художественных произведений («О языке художественной литературы», 1959; «О теории художественной речи», 1971; «О языке художественной прозы», 1930, переизд. в 1980 г.), по лингвостилистике («Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика», 1963, «Проблема авторства и теория стилей», 1961. литературы является фундаментом лингвистического анализа текста как прикладной лингвистической дисциплины, использующей принципы и методы этой науки"5.

С опорой на труды о языке художественной литературы Потебни, Виноградова, Б. А. Ларина и других ученых были созданы программы и методические разработки по новому для того времени практикуму: лингвистическому анализу художественного текста, введенному в вузовское преподавание в 1973 году. В подобных курсах, на наш взгляд, нуждаются студенты-гебраисты, поскольку умение адекватно воспринимать и анализировать язык литературы позволяет глубже проникнуть не только в процессы, происходящие в иврите, но и в израильской культуре в целом.

Актуальными для работы стали некоторые теоретические положения ОПОЯЗа и школы русского формализма. В частности, важна идея о том, что обычный язык автоматизируется, превращается в штамп, клише, а поэтический язык актуализирует, подчеркивает внимание к форме (т.е. переход означающего в означаемое), а также о том, что язык художественной литературы каждого направления в истории литературы стал описываться как имманентная система значимых лишь в его рамках «приемов» и «правил» (труды В. Б. Шкловского, Ю. Н. Тынянова, P.O. Якобсона и др.). Как уже упоминалось, в Израиле последователем школы русского формализма являются И. Эвен-Зохар, также Д. Мирон. Последний использовал биографию и внелитературные факты в анализе и интерпретации художественных произведений, что было новаторством на фоне господствовавшего субъективного («импрессионистского») подхода. Мирон последовательно внедрял в израильское литературоведение методы научного историзма, привлекая данные других наук, в том числе истории, психоанализа, социологии.

Важной является проблема, выдвинутая формальной школой, об отношении лингвистики к теории литературы, или поэтике. Основное внимание было сосредоточено на изучении языковой стороны литературного произведения, и считалось, что именно в этой плоскости следует искать ответ на вопрос, что такое литература. С этим было связано начало разработки понятий «литературность» и «поэтичность», выдвинутых для обозначения сущности и специфики литературы и самого предмета литературоведения.

Еще одной составляющей теоретической и методологической базы работы стали положения структурализма. В частности, важна идея о том, что предметом действительной истории литературы должна стать эволюция внутренних формальных и структурных элементов— риторических кодов, повествовательной техники, различного рода фигур и приемов, поэтических структур и т. д. Основу методологии структурализма составлял лингвистический подход. В особенности это касается литературы, которая.

5 JI. А. Новиков. Художественный текст и его анализ. 1988. с. 11.

13 растворяется в языке, ибо, как полагает Тодоров, «литература является в полном смысле продуктом языка"6. Представители структурализма стремятся замкнуть литературу во внутреннее пространство языка, свести к коду литературных коннотаций, ограничить самозначащей функцией. Инициатива отдается самим словам и языку. Литературный текст «не должен больше ни информировать, ни убеждать, ни доказывать, ни рассказывать, ни изображать» [143, с. 229].

Литература

долгое время рассматриваемая как «сообщение без кода», теперь воспринималась как «код без сообщения» [140, с. 150].

Структурализм отбрасывает и такие важные проблемы литературы, как субъективно-психологические особенности художника, роль мировоззрения, значение биографических и социально-исторических факторов в художественном творчестве, которое, в результате, получает одностороннее толкование: литературный процесс ограничивается работой над языком (т.е. действительным субъектом творчества объявляется язык или бессознательные механизмы речи).

Затронутые особенности подхода к искусству становятся более рельефными в концепции Р. Барта. Он рассматривает язык в качестве фундаментального измерения действительности, полагая, что существование мира вне языка следует считать проблематичным. Современное общество представляется ему по преимуществу цивилизацией языка, речи и письма, где все предметы являются значащими, символическими системами, каковыми их делает язык. Касаясь литературы, он отмечает, что идеологические и нравственные позиции писателя в лучшем случае могут иметь лишь второстепенное значение. Главным и самым важным для писателя должна быть форма, которая «есть первая и последняя инстанция литературной ответственности» [134, с. 11]. Он также считает, что «писателем является тот, кто трудится над своей речью. и функционально растворяется в этом труде» [там же, с. 148].

Т.е. Барт отождествляет литературу с языком, главными ее проблемами должны быть фундаментальные проблемы языка, а не проблемы стиля, выразительности, красоты. «Роль литературы, — утверждает Барт, — состоит в том, чтобы активно представлять суверенитет языка» [135, с. 20].

Барт разрабатывает оригинальную концепцию знака, выделяя три его толкования: символическое, синтагматическое и парадигматическое. Эта концепция может быть применена в ряде случаев к литературе на иврите при анализе соответствия формы произведений их содержанию.

Первое понимание знака, отождествляемого с символом, не устраивает Барта, поскольку оно предполагает связь между означающим и означаемым, вследствие чего.

6 Тодоров Ц. Поэтика // Структурализм: «за» и «против». М ., 1975. С. 46.

14 форма оказывается зависимой и даже «похожей» на содержание. Такое понимание знака находит воплощение в реалистическом романе, а также в исторической, биографической и социологической критике.

Синтагматическое толкование знака, не выходящее за структурно-семиотические рамки, вполне приемлемо для Барта. Оно рассматривает знак в его экстенсии, в связях и сцеплениях с другими знаками: их комбинации порождают новый, внутренний смысл, который, не будучи выраженным, является произведенным или сделанным. Барт называет такое понимание знака функциональным и «фабрикующим», указывая в качестве примеров подобного воплощения знака, например, на поэзию.

Наиболее адекватным для Барта является парадигматическое толкование, когда означающее предстает не только в чистом виде, освобожденном от значений, связанных с внешним миром, но и становится множественным, варьируемым и модулируемым. Примеры такого понимания и воплощения знака Барт видит в «новом романе», в онирических рассказах, построенных на «потоке сознания», а также в других авангардистских произведениях, в основе которых лежит вариация нескольких повторяющихся элементов. В них знак теряет всякую связь с образом и впервые реализуется в полной мере, становится «бесспорным» .

В своих работах Барт не раз возвращается к тезису о том, что искусство — это формальная система, где основополагающим является форма.

Сходными являются идеи М. Фуко, который, развивая идеи структурализма, также уделяет основное внимание лингвистической природе литературе: язык составляет «чистое начало» литературы и письма, В отличие от лингвистики, оставляющей от языка одну только грамматику, литература «приводит язык от грамматики к чистой речевой способности, где и сталкивается с диким и властным бытием слов» [74, с. 390].

Через призму языка Фуко также рассматривает понятия стиля, жанра и манеры, которые обычно используются для определения своеобразия творчества того или иного писателя. Источник существующих в литературе сходств и различий следует искать не в идеологических, психологических или иных субъективных установках, но в самом языке.

Важными для настоящей работы стали также некоторые теоретические положения постструктурализма.

Одним из первых на позиции постструктурализма перешел Р. Барт. Это сказалось в первую очередь на понятии письма. Теперь оно представляет собой не столько форму, технику или структурный анализ, сколько особую практическую деятельность. Для обозначения различных его модификаций Барт использует термины «письмо-текст», «чтение-письмо» и «текстуальный анализ», поскольку результатом письма становится текст, принципиально отличающийся от литературного произведения и других языковых форм. «Произведение» (нечто готовое и законченное) представляется Барту устаревшим понятием, тогда как «текст» (нечто парадоксальное, нарушающее традиции) — современным. Для произведения характерны линейность и необратимость, хронологическая или иная последовательность развития, Текст не имеет какого-либо начала, центра и направленности, он предстает как стереофоническая и стереографическая множественность означающих. Используя бартовское противопоставление «произведение — текст», можно отнести некоторые произведения ивритской прозы начиная с 90-х гг. XX в. (Э. Керет, А. Эпштейн и др.) к «текстам».

Важной для настоящей работы является концепция деконструктивистская концепция Ж. Деррида, который сосредотачивал свое внимание на проблемах знака, языка, письма, текста интертекстуальности и т. д.

Касаясь литературы, под которой имеется в виду современный литературный авангард, Деррида отмечает, что она порывает связь с реальной действительностью.

Литература

становится «мимикой, которая ничего не имитирует», «различием без референции» или «референцией без референта» [138, с. 234]. Она является знаком самой себя, знаком без обозначаемого и представляет собой интертекстуальность, где один текст накладывается на другой, и «нет больше такой вещи, как оригинальный текст» [там же, с. 395].

Понятие интертекстуальности является очень важным для понимания творчества ряда ивритских писателей, в особенности таких, как И. Орен, А. Кейнан, а также представителей современной литературы (Э. Керет, О. Кастель-Блюм).

Интертекстуальность исключает возможность выделения первичного текста, или «предтекста», который выступал бы в качестве некой отправной точки, и по отношению к которому другие тексты можно было бы рассматривать как продолжение или развитие. Деррида отмечает: «То, что я. называю „текстом“, больше не является конечным телом письма, но дифференциальной сеткой, тканью следов, бесконечно отсылающей к другой ткани и другим дифференциальным следам» [139, с. 186]. Все тексты связаны между собой, переплетаются и перекрещиваются друг с другом, образуя запутанный лабиринт.

Интертекстуальность вносит существенные изменения в понимание знака. У Деррида он утрачивает определенность, становится «атопическим», переходящим из одного контекста в другой, бесконечно порождающим все новые контексты.

Опираясь на интертекстуальность, Деррида выступает против всяких границ и любой замкнутости, отвергает наличие закрытых эпох или систем, считая, что они являются одновременно закрытыми и открытыми, и полагая также, что «текст всегда принадлежит нескольким эпохам» [137, с. 150].

Взаимосвязь и взаимопереход текстов делает излишними традиционные понятия произведения и автора. В отличие от произведения текст не имеет внутренней системной организации, что делает его открытым. Это свойство «лишает текст всякого начала и всякого вполне определенного конца» [там же, с. 139]. Интертекстуальность также делает невозможным использование традиционного понятия жанра: «всякий текст участвует в одном или нескольких жанрах, .но это участие никогда не означает принадлежности» [139, с. 264].

Помимо концепции интертекстуальности Деррида, ценными для данной работы являются поструктуралистские идеи Ф. Джеймисона, в частности, его теория пастиша также может быть использована при анализе неоднозначного творчества И. Орена, некоторые произведения которого (или части произведений) построены как коллаж цитат, т. е. отсутствует стилистическая цельность произведения. Понятие пастиша фиксирует, с одной стороны, способ соотношения между собою текстов (жанров, стилей и т. п.) в условиях тотального отсутствия семантических либо аксиологических приоритетов, и, с другой стороны, — метод организации текста как программно эклектичной конструкции, семантически, жанрово-стилистически разнородных фрагментов, отношения между которыми (в силу отсутствия оценочных ориентиров) не могут быть заданы как определенные. В отличие от пародии, которая имеет определенную глубину, объект высмеивания, пастиш — игра свободных ассоциаций. За ним не стоит некий скрытый смысл, пастиш, по определению самого Джеймисона, — это «белая пародия, пародия, которая потеряла свое чувство юмора» [247]. Т. е. пастиш — это своего рода нейтральная мимикрияпародия, которая не отсылает к какому-либо оригинальному стилю. Она лишена своей иронической силы и функции.

При исследовании актуальной для литературы на иврите проблемы разграничения языка рассказчика и героев мы опирались на положения концепции о «разноречии» М. М. Бахтина. В произведении выделяются авторская и чужая речь, передающаяся в виде несобственной косвенной и несобственной прямой речи [15, с. 130]. В рамках этого разделения можно также вычленить множество различных типов высказывания. Чужая речь, по Бахтину, — это «речь в речи, высказывание в высказывании, но в то же время это и речь о речи, высказывание о высказывании» [там же, с. 129]. Первая часть этой формулы относится к обрамленному или вставному тексту, тогда как вторая — к обрамляющему.

В первую очередь различаются высказывания, созданные автором произведения и приписанные им «вторичным» речевым субъектам (включая повествователя), с одной стороны, и высказывания, не включенные в кругозор персонажей и повествователя (частично или полностью), а также иногда не созданные автором — с другой. К первым относятся прямая речь персонажей (внешняя и внутренняя) — собственно повествование, характеристика, описаниевставные рассказы, письма, а также произведения героев (например, стихи, зарисовки). Ко вторым можно отнести названия частей или глав или заголовок всего произведения, эпиграфы, вставные цитаты или тексты, принадлежащие другим авторам (например, цитаты из Библии являются характерной частью многих произведений ивритских авторов, в частности, приводимых в диссертации). Формы первого типа объединяются в более сложные единства или сцены, соотнесенные со структурой изображаемого пространства, времени и сюжета. Текст, таким образом, состоит из фрагментов, вычленяемых на разном уровне и по разным критериям.

В обобщенном плане, приблизительно до середины XX в. в ивритской литературе разделение на авторскую и чужую речь было достаточно четко фиксируемым. На современном этапе это представляется трудным, а порой даже невозможным. Т. е., цитируя Бахтина, «речевая доминанта переносится в чужую речь, которая становится сильнее и активнее обрамляющего ее авторского контекста и сама как бы начинает его рассасывать» [15, с. 130−132].

Кроме того, важными для данного исследования стали идеи Бахтина о функционировании языка в различных ситуационных и социальных контекстах. Во-первых, это положение о важности разграничения лингвистических и металингвистических явлений, которое он представляет в «Проблемах поэтики Достоевского». За каждым текстом стоит система языка, но, с другой стороны, каждый текст (как высказывание) является чем-то индивидуальным, неповторимым.

Это, в свою очередь, влияет на понятие «значения», которое, согласно Бахтину, «в сущности, ничего не значит, а лишь обладает потенцией, возможностью значения в конкретной теме» [15, с. 112]. Т. е. значений какого-либо слова столько, сколько существует контекстов его употребления. Это перекликается с идеями Р. Барта, который полагал, что слово есть только возможность значения, приобретаемого в конкретном тексте. Более того, каждое новое прочтение текста создает новое значение, читающий как бы пишет свой собственный текст заново7.

Методы.

Существует несколько методов изучения текста как компонента литературно-эстетической коммуникации, который, в свою очередь, является многокомпонентной структурой, соотнесенной с автором (адресантом), читателем (адресатом), языком и.

7 Барг Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. с. 424−460.

18 действительностью. В зависимости от того, какой аспект текстовой деятельности является непосредственным объектом изучения, можно дифференцировать следующие основные подходы к изучению текста: лингвоцентрический, текстоцентрический, антропоцентрический, когнитивный.

В данной работе мы используем наиболее традиционные лингвоцентрический (при изучении функционирования языковых единиц в рамках художественного текста) и текстоцентрический подходы (при исследовании вопросов семантики и грамматики). Мы также прибегаем к сравнительному методу исследования.

По словам Е. С. Кубряковой, одной из основных черт современной лингвистики является ее полипарадигмальность, которая обеспечивает анализ того или иного объекта по разным направлениям (т.е. в разных парадигмах знания)8. Таким образом, использование комплекса подходов способствует более полному анализу текста в лингвистическом аспекте.

Поскольку объектом данной диссертации выбран язык художественной литературы, важно отметить, что это понятие не является синонимом понятия «литературного языка».

Литературный язык9 является основной, наддиалектной формой существования языка, характеризующейся большей или меньшей обработанностью, полифункциональностью, стилистической дифференциацией и тенденцией к регламентации. С точки зрения своего культурного и социального статуса, литературный язык, как высшая форма существования языка, противопоставляется территориальным диалектам, разным типам обиходно-разговорного койне и просторечию.

Функциональная нагрузка литературного языка как исторической категории неодинакова в разных исторических условиях. Определяющую роль здесь может играть уровень общественного развития и общей культуры народа, а также условия формирования литературного языка. Социальная база литературного языка определяется тем, на какую языковую практику он опирается и каким образцам следует в своем становлении и развитии.

В истории многих литературных языков большую роль играет творчество выдающихся писателей. Такова роль, например, Пушкина в формировании русского литературного языка, Шекспира — английского литературного языка, A. Many, Х. Н, Бялика, Агнона — литературного иврита.

8 Кубрякова Е. С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика — психология — когнитивная наука // Вопросы языкознания. 1994. № 4, с. 3 — 16.

9 Лингвистический энциклопедический словарь. М., 2002 г., с. 270.

Язык художественной литературы — более широкое понятие, так как, помимо литературных языковых форм, художественное произведение может включать в себя элементы территориальных диалектов, полудиалектов, жаргонизмы, заимствования из других языков и т. д.

Несмотря на то, что язык художественной литературы может эклектически соединять в себе все стили общенародного языка, любой стиль общенародного языка в системе языка современной художественной литературы выполняет несколько иную функцию сравнительно с функцией того же стиля за ее пределами. Так, функция разговорного стиля в языке художественной литературы сводится не только к передаче речи персонажей, но и к характеристике этих персонажей.

Особенности языка художественной литературы состоит не только в его образности. Однако образными могут быть и живая разговорная речь, и речь жаргонная и даже научное изложение. Мы стремимся к функциональному решению проблемы: необходимо показать, какую функцию выполняют отдельные свойства и категории языка в системе целостного языка художественной литературы определенной эпохи и у отдельных писателей.

По мнению В. В. Виноградова, «язык всякого писателя, из каких бы элементов он ни слагался, — ориентируется всегда на понимание его в плане литературного „общего“ языка» [13, с. 68]. Он считал, что исследование языка художественных произведенийэто, с одной стороны, учение о композиционных типах речи в сфере литературного творчества, об их различиях, о способах построения разных композиционно-языковых форм, об основных слоях лексики и о принципах их сочетания, а также об их семантике. С другой стороны, это учение о «типах словесного оформления замкнутых в себе произведений как особого рода целостных структур» [там же, с. 70].

Речь в художественном произведении предстает как сложный сплав конструкций, пересечение принципов устного и письменного речеведения, перекрещивание монолога и диалога, стихотворных и прозаических построений. В попытке изучения и решения проблемы языка художественной литературы мы учитываем не только анализ речевых форм, имеющих свои конструктивные признаки, но и анализ социально-диалектических типов высказываний.

Наконец, необходимо пояснить понятие языковой нормы, поскольку в данной работе важным является противопоставление литературного и разговорного языка. Кроме того, в задачи исследование входило проанализировать степень отхода от литературной нормы на различных этапах развития прозы на иврите.

В русской лингвистической традиции теорию нормы (на материале русского и некоторых других языков) разрабатывали J1.B. Щерба, Г. О. Винокур, В. В. Виноградов, С. И. Ожегов, Ф. П. Филин, В. Г. Костомаров, В. Г. Гак. Также проблемой нормы занимались представители пражского языковедения: В. Маттезиус, Б. Гавранек, А. Едличка и др.

Норма как совокупность стабильных и унифицированных языковых средств и правил их употребления, сознательно фиксируемых и культивируемых обществом, является специфическим признаком литературного языка национального периода.

Норма обладает целым рядом характеристик, в частности, она имеет социальный аспект, при анализе которого следует учитывать такие показатели, как правильность, образцовость, понятность, удобство на уровне системы, престижность. Необходимо учитывать и географический фактор, культурный уровень носителей языка, а также является ли эта норма городской или сельской, не забывая при этом об историческом и религиозном факторах, если они влияют на формирование нормы.

Вопрос о социальном характере нормы был подробно рассмотрен, в частности, известным испанистом Э. Косериу10. Язык, по его мнению, тесно связан с жизнью общества, уровнем развития, искусством, политикой и т. д. При этом, с одной стороны, норма навязывается обществом, а с другой, — каждый человек имеет свои представления о том, что составляет норму в обществе, в котором он находится.

Социальный характер нормы отражается не только в отборе и фиксации языковых явлений, но и в системе их оценок (правильно — неправильно, уместно — неуместно), включая и эстетический компонент (красиво — некрасиво).

Привычки и обычаи, действующие в каком-либо обществе, «благоприятствуют распространению некоторых выражений, а другие исключают из употребления"11.

Важным является соотношение социального и индивидуального в норме: «конкретные лингвистические факты являются обусловленными индивидуальными актами, предопределенными обществом, т. е. они должны подчиняться в определенной степени тому, что является нормой для общества, в котором возникают"12.

Концепция Косериу перекликается с концепцией О. Есперсена, для которого норма также имеет социальный и индивидуальный характер. Т. е. лингвистический акт индивидуален, соответствует личной интуиции индивида, в каждом случае он новый. С другой стороны, он социально детерминирован, поскольку знаки не рождаются «заново» в каждом частном случае, а воспроизводятся на основе моделей, признанных в этом обществе и понимаемых внутри этого же общества.

10 Э. Косериу.

Введение

в лингвистику. Без указ. места изд. 1990. с 45−46.

Там же. С. 53.

12 Там же. С. 51.

Проблему нормы иврита разрабатывали X. Рабин, 3. Бен-Хаим, А. Бендавид, М. Бен-Ашер. В израильском иврите существует официальный регистр: язык классической художественной литературы (образцом являются, в частности, произведения Агнона, Бреннера, Шленского, Бялика и других классиков ивритской прозы и поэзии), научной литературы, язык ведущих газет и журналов (например, газеты «Ха-Арэц», «Маарив», «Едиот Ахронот»), а также лекций и докладов, новостей, передаваемых по центральным телеи радиоканалам. Этот регистр является нормой, т. е. «литературным ивритом».

X. Рабин пишет: «Те же самые люди, которые на собраниях или при исполнении служебных обязанностей говорят на литературном языке, в менее официальной обстановке пользуются разговорным ивритом, более или менее отклоняющимся от нормыв большинстве случаев израильтянин будет неприятно удивлен, если его близкий друг обратится к нему на литературно „правильном“ языкев частной беседе такой язык обычно служит признаком холодности и желания сохранить дистанцию» [58, с. 72].

Таким образом, литературный иврит в настоящее время сильно отличается от иврита повседневно-бытового общения. Кроме того, как уже отмечалось, современный иврит характеризуется целям рядом неточностей и ошибок на всех языковых уровнях, некоторые из которых рассматриваются в качестве варианта или новой языковой нормы.

Главным государственным органом, контролирующим процессы, происходящие в иврите, является Академия языка иврит13, обладающая полномочиями, превращающими каждое ее постановление в лингвистический факт, в норму, обязательную для преподавания, юриспруденции, официальных публикаций и т. д. В состав Академии входят специалисты по ивриту, по литературе на этом языке, выдающиеся писатели, поэты и публицисты. В круг проблем, которые решаются в Академии, входят вопросы лексики (в том числе и заимствованной), грамматики, фонетики, пунктуации иврита.

Периодизация.

В данной работе мы рассматриваем особенности иврита художественной литературы на различных этапах ее развития, а именно: 1) литература эпохи Хаскалы (конец XVIII в. — конец XIX в.), 2) литература периода Национального возрождения (конец XIX в. по 30-е гг. XX в.), 3) литература «поколения ПАЛМАХ» (начало 40-хконец 50-х годов XX в.) и 4) литература «поколения Государства» (60-е — конец 70-х годов XX в.). Начиная с 80-х годов XX в. ивритская литература вступила в новый этап своего развития.

13 М. Медан. Академия языка иврит. // Иврит-язык возрожденный. 1984.

Заключение

.

XX век для еврейской общины в Палестине и Израиле (с 1948 г.) был периодом серьезных социально-экономических и политико-идеологических событий: массовая иммиграции евреев из стран диаспоры, Катастрофа, Война за независимость, провозглашение и строительство государства, поддержание высокого уровня обороноспособности. Страна и по сей день живет в сложных условиях, что накладывает отпечаток на ее культуру, в частности, на одну из важнейших ее составляющих — на литературу.

Объектом нашего исследования стал иврит художественной прозы XX в., периода возрождения разговорной функции этого языка и бурного развития ивритской литературы.

С помощью конкретных примеров из произведений 25 израильских авторов, являющихся ведущими представителями ивритской литературы, нам удалось проанализировать и систематизировать особенности иврита прозы прошлого века, а также проследить тенденции в динамике, как языка литературы последующих лет, так и иврита вообще.

Можно констатировать, что возрождению иврита в конце XIX — начале XX в. в качестве повседневно-бытового языка в значительной степени способствовало творчество литераторов, журналистов, публицистов, таких, как A. Many, М. Мойхер Сфорим, Э. Бен-Ехуда, Х. Н. Бялик, Ш. Й. Агнон, А. Шленский, 3. Жаботинский и др.

В целом базирующийся на лексико-грамматической базе библейского языка, иврит вступил в новый этап своего развития. Стремясь активно развивать ресурсы языка, некоторые прозаики и поэты использовали в своих произведениях не только библейский, но и более поздние формы иврита (талмудического, мишнаитского).

Шел активный процесс образования неологизмов. С помощью репрезентативного корпуса примеров мы показали, что новая лексика создавалась на основе традиционных корней, обновления уже существующих слов и целых оборотов посредством десемантизации, замены одного или нескольких элементов конструкции, создания новых конструкций по аналогии с источником, а также путем упрощения тяжеловесных оборотов. Также использовались все возможные словообразовательные способы для пополнения лексико-фразеологического корпуса иврита: изменение модели существительных, глагольных построений, частичная или полная редупликация корня, прибавление различных аффиксов, изменение флексии. Многие из этих нововведений закрепились в иврите и используются до сих пор, другие — вышли из употребления вовсе, были заменены современными, более удобными образованиями.

Нами показано, что важным средством расширения лексического состава иврита служили заимствования из других языков, прежде всего, из русского языка и из идиша, а также некоторые универсалии латинского и греческого происхождения. Как уже отмечалось, отношение к иноязычным элементам поначалу было негативным, поскольку они воспринимались как чуждые, засоряющие иврит.

Языковую основу прозаических произведений в начале XX века составлял нормативный литературный иврит, богатый красивыми лексико-фразеологическими оборотами, по синтаксису соответствовавший библейским нормам. Допустимость разговорно-просторечного компонента была невысока, его элементы использовались, в основном, в диалогах для реального отражения ситуации, речи героев как представителей определенных социальных, возрастных и этнических групп. В связи с этим в произведениях четко прослеживалось разделение речи автора и персонажей. Подобная форма в большинстве случаев отвечала тематике произведений, в особенности тогда, когда за основу брались библейские сюжеты. Таким образом, сложился определенный литературный канон, единое лингвистическое пространство.

Парадокс заключался в том, что еврейские писатели периода конца XIX — начала XX в., продолжая в целом традиции Хаскалы, сами создавали новую литературную норму: язык произведений Агнона, Бялика, Бреннера, Шленского послужил образцом для литераторов последующих десятилетий.

С самого начала периода возрождения иврита велись острые дискуссии по проблемам языка вообще и относительно иврита художественной литературы, в частности. Борцы за чистоту языка, пуристы, исходили из того, что литература должна воспитывать эстетический вкус, поэтому должна создаваться на соответствующем высоком литературном иврите, который, однако, не всегда адекватно отображал описываемую действительность.

Во 2-й главе диссертации нами показано, что особенно ярко это проявилось в прозе середины XX в. Это было проиллюстрировано на примере цитат из произведений М. Шамира, А. Мегеда, М. Табиба, когда обычные события или действия описывались с помощью высокого, тяжеловесного иврита, характеризующегося обилием повторов, синонимов, и других выразительных средств литературного языка.

Мы делаем вывод, что в целом иврит литературы 40−50-х гг. XX в. можно охарактеризовать как достаточно однородный: лексико-грамматическую базу составлял литературный иврит. Однако чувствовалось, что его доминирование постепенно начинает ослабевать. Помимо естественных процессов изменений в языке как системе, это обуславливалось еще и тем, что произошла смена круга тем, и на первое место выдвинулся реализм, требовавший новой соответствующей формы.

Некоторые авторы, прежде всего, ведущие сатирики А. Кейнан, Д. Бен-Амоц, активно призывали использовать в качестве базы разговорный язык и отойти от витиеватого и сложного для восприятия стиля. Благодаря простоте и живости языка и синтаксиса, даже некоторой нестройности и шероховатости повествования, а, главное, стилевой новизне, творчество этих писателей пользовалось большой популярностью. Отметим, что в произведениях 50-х годов XX в., несмотря на явное упрощение языка своих произведений, указанные авторы практически не использовали ненормативную лексику, что отвечало все же общей тенденции сохранения «чистоты» иврита прозы.

Уникальности стиля, во многом благодаря эффектному языку, богатому остроумными неологизмами и каламбурами, добился Э. Кишон, произведения которого написаны на литературном, «хорошем"88, однако, простом иврите. Кишон предпочитал правильные конструкции разговорным, сленговые обороты в его ранних работах встречаются редко, ненормативная лексика отсутствует совершенно. Заимствованную лексику автор использовал исключительно для тактических целей обыгрывания какой-либо жизненной ситуации.

Таким образом, можно сделать вывод, что по сравнению с ивритом некоторых произведений Шамира, Мегеда и Табиба, т. е. сторонников литературного иврита, язык Кейнана, Бен-Амоца и Кишона является более органичным и естественным, а также характеризуется простотой восприятия.

Также ярким примером зарождения новых форм в ивритской прозе служит интертекстуальное или «коллажное» творчество И. Орена, соответствовавшее общей тенденции развития постмодернизма в мировой литературе. Как было показано, иврит его произведений характеризуется присутствием разговорных, сленговых оборотов, заимствованной лексики, транслитераций, ономатопей, игры слов, каламбуров, цитат из религиозных и художественных произведений (часто с точным указанием источника), а также своеобразным графическим оформлением и т. д. Из-за обилия (или даже нагромождения) подобных элементов часто бывает сложно дать точное толкование текстам, поскольку внимание невольно концентрируется на форме.

Важную роль в динамике языка литературы сыграло четкое формирование в данный период сленгового корпуса иврита (обозначение ситуации, действия, предмета,.

88 Ведущий израильский филолог проф. X. Рабин использует этот термин в качестве синонима нормативного иврита. человекавосклицанияинвективная лексика и т. д.), значительную часть которого составляли арабизмы. Ядром послужил ряд слов и оборотов бойцов ПАЛМАХа. Формирование этого метаязыка можно объяснить следующими основными причинами: необходимость общаться в присутствии «чужих" — стремление скрыть некоторые особенности деятельностистремление к речевой выразительности, а также противопоставлению себя окружающим.

Парадокс в данном случае заключался в том, что сленг (включая использование ненормативных выражений), который зачастую воспринимался как «плохой», неграмотный язык, свидетельствовал о живости, нормальном развитии и функционировании языка вообще и иврита художественной прозы в частности, поскольку сленговая лексика является полноправной частью любого живого разговорного языка.

Помимо арабизмов заимствованная лексика в прозе «поколения ПАЛМАХ» представлена русизмами, в меньшей степени — идишизмамив иврит начинают активно проникать англицизмы.

Важным было то, что, в отличие от предыдущего периода, иностранная лексика не была мобилизована только лишь заполнять лакуны в тогдашнем языке, т. е. обозначать предметы или явления, для которых отсутствовали собственно ивритские слова и обороты. В частности, на примере романа Гури «До рассвета» в нашей работе было показано, что заимствования могли употребляться наряду или вместо существующих ивритских конструкций или терминов89. Это может объясняться, с одной стороны, лингвистическими пристрастиями самого автора и задачами, которые он перед собой ставит, а, с другой, — степенью популярности того или иного слова.

Ни сленговая, ни заимствованная лексика не объясняется авторами в произведениях, что свидетельствует о ее естественном присутствии и укоренении в иврите. Отметим, однако, что и в разговорной форме любого языка происходят изменения (как и в литературном) на всех уровнях, поскольку разговорный язык реагирует, вероятно, более «чутко» на перемены в социальной, политической, экономической и культурной сферах. Так, некоторые популярные в середине XX в. обороты, вышедшие из употребления, могут быть естественным образом непонятны современному читателю, либо выглядеть неестественными, наивными или даже неправильными.

Наибольшей вариативностью по сравнению с предыдущими периодами характеризуется язык прозы писателей «поколения Государства» (60 — 80-х гг. XX в.), что было продемонстрировано в нашей работе на примере произведений ведущих авторов.

89 См., например, Si van, Reuben. Lexicon le-Shipur ha-Lashon. Tel-Aviv, 1969. Автор приводит ок. 700 таких пар слов различного происхождения. того периода: Б. Таммуз, И. Бен-Нер, А. Кейнан, А. Б. Ехошуа, М. Тальми, А. Оз. Был показан широкий спектр особенностей иврита литературы: от нормативного языка до «иврита улицы», «бедного» иврита. Отметим, однако, что почти в каждом из проанализированных произведений присутствуют прямые цитаты из Библии, аллюзии на религиозные сюжеты, перифразы. Это объясняется, прежде всего, тем, что подобная лексика стала одной из основных и органичных составляющих современного иврита, как литературного, так и разговорного. Ее употребление говорящими и пишущими является порой даже неосознанным.

Можно сделать вывод, что тенденция к упрощению языка литературы, наметившаяся в эпоху ПАЛМАХа, заметно усилилась, единое языковое пространство распадалось. Доказательством этому служит уже хотя бы тот факт, что даже маститые авторы уже не могли обойтись без разговорного компонента в своих произведениях.

Грань между языком автора, рассказчика и персонажей становится все более размытой, в некоторых случаях выделить авторскую и чужую речь не представляется возможным.

Крайне важной является усиливающаяся тенденция к обязательному использованию заимствованной лексики, особенно англицизмов. Это иллюстрируется не только обилием транслитерированных оборотов в тексте, но и инкорпорированием отдельных слов и даже целых выражений (как литературных, так и разговорных или сленговых), написанных латинским шрифтом, что было показано на примерах из произведений X. Гури, И. Бен-Нера. Здесь, однако, есть серьезное отличие: у Гури присутствие англицизмов в «Сумасшедшей книге» объясняется тем, что в повести действуют англоговорящие персонажи. Герои «Города-убежища» Бен-Нера, для которых английский не является родным, употребляют их, поскольку это: а) дань модеб) способ противопоставить себя обществув) способ выйти из положения при незнании соответствующих ивритских слов и оборотов. При этом в речи представительницы старшего поколения, англицизмы отсутствуют, т.к. они не являлись популярными в ее время.

Представители научных кругов в Израиле всерьез обеспокоены проблемой проникновения в иврит большого количества англицизмов90, которые в настоящее время являются неотъемлемой и полноправной частью произведений представителей современной литературы.

90 См., например, указ. статью А. Мегедаа также статью Ш. Харэвен «Ха-англит эйна митабретет — ха-ивритмитанглезет"// «Лешонену-ла'ам». Иерусалим, 1995.

Также важной составляющей современного иврита являются арабизмы и русизмы. На примере романа Бен-Нера «Город-убежище» были показаны характерные проявления употребления элементов русского языка: персонаж Лещинский представляет собой собирательный образ большинства выходцев из России, не обладающих возможностью или способностью выучить язык на должном уровне. Они говорят (или пытаются говорить) на иврите, отталкиваясь от логики родного языка, что неизбежно влечет за собой калькирование оборотов, а также ошибки на всех уровнях.

Интересную статистику приводит в своей работе Ф. Герскович91. На примере оригинальных ивритских текстов (в основном, научных статей) и текстов, переведенных на иврит, показано, что процент заимствований в первой категории работ значительно выше, чем во второй. Это говорит о том, что заимствования (даже при наличии ивритского аналога) настолько прочно укоренились в иврите, что воспринимаются в качестве варианта нормы. Отметим, однако, что для научных текстов характерно присутствие различного рода терминов, значительная часть которых является заимствованными (например, из английского, греческого, латинского языков).

Как и в произведениях середины XX в., заимствования, собственно ивритская просторечно-разговорная лексика, а также слова сниженного содержания не объясняются авторами. Среди проанализированных произведений исключение составляет лишь роман Таммуза «Минотавр», где автор поясняет и переводит на иврит французские обороты, а также цитаты из стихотворений де Гонгоры. Это объясняется тем, что французский и испанский языки не являются такими же привычными для израильтян, как русский, арабский и английский.

Таким образом, все вышеизложенное позволяет утверждать, что сформировавшийся к последней трети XX в. так называемый «новый иврит» (повседневный просторечный язык, характеризующийся обилием единиц сленга и иноязычных заимствований, транслитерированных или оригинальных, снижающимся пределом употребления ненормативной лексики), получил в художественной прозе статус не только полноправного, самостоятельного языка, но и доминирующего.

Используемый в литературе «новый иврит» характеризуется также целым рядом фонетических, морфологических, грамматических и синтаксических ошибок, а именно:

— изменение флексии (что отражается на графической передаче слова, отличающейся от принятой нормы);

— неверное употребление союзов, предлогов и других служебных слов;

91 F. Herscovitch. About Aliens and Translations, (seminar paper) // http://vvwvv.biu.ac.il/hu/stud-puh/tr/tr-pub/hersco-aliens.Fitm.

— неверное образование status constructus;

— неадекватное или вообще неправильное употребление того или иного слова или конструкции;

— неверное согласование числительных по роду, числу и т. д.

Доминирование «нового иврита» продолжает усиливаться в произведениях писателей последних 10−15 лет, среди которых можно особо выделить Э. Керета, О. Кастель-Блюм, Н. Захави, У. Вайля, Д. Буси, Л. Шохам.

Важно отметить, что тенденции укоренения «нового иврита» также немало способствует выдвижение на первый план жанров короткого рассказа (иногда составляющих буквально несколько строк), скетча, зарисовки. Т. е. краткость формы в значительной степени требует лапидарности, яркости и простоты языка.

Популярность малых форм, как в Израиле, так и за его пределами, можно объяснить тем, что ритм современной жизни постоянно увеличивается, СМИ и Интернет оказывают все большее влияние на людей, что влечет за собой изменение способности и скорости восприятия и обработки информации. Возник даже специальный термин: «клиповое сознание».

Четкого определения «клиповому сознанию» еще не дано. Этот термин появился в 90-х гг XX в. и использовался поначалу как пренебрежительное понятие, адресованное, в основном, молодежи с низким уровнем культуры. В обобщенном смысле, под этим термином понимается привычка воспринимать мир посредством короткого, яркого, предельно артикулированного сообщения, воплощенного в форме видеоклипа (отсюда и название), теленовости, небольшой статьи в печатных изданиях или в сети Интернет или короткого литературного произведения. Главное требование к «клипу» — лапидарность и красочность. Применительно к литературе можно сказать, что «клиповое сознание» мешает современному человеку воспринимать крупные формы с пространными и детальными описаниями, в которых не происходит частой смены событий, т. е. отсутствует то, что на разговорном языке стали называть «action» — действие.

Меняется и восприятие книги как предмета: представителям современной молодежи для работы зачастую проще использовать компьютер или, например, лист формата А4, с которым можно производить большее количество манипуляций (выделить, подчеркнуть, подписать и т. д.).

С другой стороны, и крупные формы в Израиле имеют своих приверженцев: предпочтение отдается, прежде всего, детективным романам, триллерам. В меньшей степени популярностью пользуются произведения в жанре научной фантастики и «фэнтези», которые по большей части являются переводами, в основном, с английского языка. Короткие фантастические рассказы пользуются большей популярностью, нежели крупные произведения, как у читателей, так и у издателей: короткий рассказ легче публиковать в антологиях, на Интернет-сайтах. Также все большую популярность начинают приобретать фантастические комиксы. Одним из известных авторов является Ури Финк.

Таким образом, можно констатировать, что разговорный иврит вытесняет литературный язык и влияет на язык литературы, тогда как раньше можно было говорить об обратном влиянии последнего на иврит устного повседневного общения.

Также очевидно, что не всем авторам, старающимся писать на литературном иврите, это удается. Так, примером этого служит следующий пассаж из рассказа писательницы Ехудит Кацир «Крыша» (1998): «Дедушка Иммануил, который все время размахивал руками и стрелял из пальца в голубое небо, взглянул на бабушку, которая спокойно улыбнулась ему из-за своего стакана с лимонадом, и приободрившийся от ее улыбки и от огоньков, загоревшихся в ее глазах, с удвоенным энтузиазмом продолжил рассказ о том, как Арье-Лейб поехал в Яффо по своим коммерческим делам, и вот, пожалуйста: его дочь — моя мать, объяснил он, а бабушка согласно кивнула головой».

Данное предложение выглядит не вполне естественным, кроме того, не соблюдены временные грамматические связи: то есть в одном предложении употребляются два разных времени: «гри» грл" [haya menofef] («размахивал» — прошедшее продолженное время) и «клзоз ухл» [hetzitz besavta] («посмотрел на бабушку» — завершенное действие в прошлом)".

Этот пример подтверждает, что лексика и стиль должны соответствовать времени, актуальным процессам, происходящим в языке. Искусственное «возвышение» языка, как правило, не приносит желаемых результатов.

Однако дело не в положительной или отрицательной оценке литературного или «нового» иврита художественной прозы. Непрекращающиеся дискуссии о нормах иврита вряд ли приведут к какому-либо определенному результату, поскольку, возвращаясь к вопросу о социальном и индивидуальном характере языковой нормы, каждый человек обладает своим индивидуальным вкусом, установками и принципами. Основная проблема состоит в том, что «патриархи» ивритской литературы, продолжающие работать и в наши дни, в совершенстве владеют красивым ивритом, тогда как многие из авторов последних лет такого языка просто не знают. Их языком естественным образом стал «новый иврит», на котором они говорят, читают и, следовательно, пишут. Например, на одном из большого количества литературных Интернет-сайтов (http://stage.co.il/Stories существует с 1998 г.), на котором пробуют свои силы начинающие литераторы, содержится около.

420 000 рассказов более 34 000 авторов. Среди них очень трудно обнаружить рассказы, написанные на литературном иврите, а не на разговорном или исключительно на сленге.

Таким образом, на сегодняшний день в ивритской художественной прозе отсутствует единое лингвистическое поле, что логично обусловлено эволюционными процессами, происходящими не только в иврите, но и в любом живом языке. Т. е. язык литературы на сегодняшний день представлен в двух формах: литературный и «новый иврит» с явным доминированием последнего.

Д-р Е. Римон, говоря о разложении литературного канона в Израиле, отмечает, что существует узкий круг интеллектуалов, «в сознании которых более или менее присутствуют тексты литературного канона (Бялик, Черниховский, Бердический, Шленский, Альтерман, Зах, Амихай и т. д.). Есть широкий круг религиозных людей, для которых существует четкий, обширный, очень устойчивый канон, абсолютно не склонный к распаду, но состоящий из совершенно других текстов, которые нельзя отнести к литературе. И есть, конечно, немалая группа людей, которые как-то обходятся почти без всякого письменного канона. В рамках всей страны имеет место то, что Лотман называл шизофренией культуры: разные культурные группы друг друга не понимают и не желают понимать"92.

Любые изменения в языке, в том числе и негативные, — признак живого языка, нормально функционирующего «организма», системы. По словам A.M. Пешковского, «объективных критериев для суждения о том, что „правильно“ и что „неправильно“, нет. В языке все течет,. то, что вчера было „правильным“, сегодня может оказаться „неправильным“ и наоборот» (цит. по 67, с. 177).

Мы можем сделать вывод, что художественная проза Израиля в XX в., при всей уникальности ситуации возрождения и эволюции иврита, не избежала общемировых тенденций развития литературы: смены направлений, жанров и стилейнамеренного или естественного упрощения языка произведенийиспользование сленговой, ненормативной, а также заимствованной лексикиприсутствие некоторых типичных грамматических, лексических и синтаксических ошибок и неточностей.

В завершение следует, не давая оценки отходу в языке ивритской прозы XX века от классических литературных и языковых норм, найти способ заставить новые формы «работать» на представителей молодого поколения. Наиболее компромиссный подход относительно обучения современных школьников и студентов предложила писательница.

92 Елена Римон. Израильская литература и «русские»: что дальше?

Шуламит Хар-Эвен: «Почему бы не объяснить им — так говорят на улице, а такова литературная норма"93.

Сказанное в полной мере относится и к обучению студентов-гебраистов, в частности, в России, которые обязательно проходят курс чтения литературы в оригинале, а также курс перевода. Использование же в дальнейшем литературной или разговорной формы иврита зависит от индивидуальных установок и предпочтений каждого человека.

Таким образом, в настоящей диссертации впервые в отечественной гебраистике был собран, проанализирован и систематизирован репрезентативный материал языка ивритской прозы XX века. Подобная систематизация может оказать помощь не только студентам, осваивающим ивритскую литературу и сам этот язык, но также преподавателям иврита и литературы и переводчикам. Кроме того, собранные в данной работе данные могут быть полезны и специалистам, не связанным с гебраистикой напрямую, но интересующимся процессами, происходящими в культуре, литературе Израиля, а также в самом языке иврит.

53 53−54 'а" .лт! nsw nnasAVrp: iw^ гта га .лэ^э рчхо.

А. Кейнан. Отрывок из фельетона рубрики «ту 1ЛУ73» («По мнению Узи»):

УЛ X1? ЛТ «?ЗХ ВУ ХЗ 7ЛХ „73 .(ЛЛТОЛ1? ЛЕ?1 П^Л ЛТЕ> Ла1? Л“ ?ХЛ ЛП31УЛ ЛХ ЛООа ЧХ).&bdquo-» ХЛ ТХ 1Л1Х Л’О1 Л2П ЛЧДХ .('МО рп) CJU? 40 1ЛУЗ 7ГР В" П ЛЗЭЕ> Ла1? ЛХ 7ПХ ллл в^э .afo хлр] ЛГ? В'ХЛ ВЛХ ЛПХ Х1Л1 ЛЛЛ1? ЛТОХ^Х У? ЭЗ 1Л1Х, Л7ДХ: V7 ЛаХ 7ПХ «7Э ГХ ,"У12ПЭЛ >?у ЛПЭОП.

ПТОЗП ХЛЧЗ ЛЛ1! лэ, оп.

ВУЭ «ШППЛЛ ВЧрТЛ ИЛЛЗа ЛЗЛЛ «Лта1? *?ЗХ .В^Д 'Га «73 ВЕ> «РЛ ТХ — ЛТЛ П^ЗЗ ЛЛЛЗ1? УДШ ла тил1? лк>ох w ллп1?^аз b^oid¹? ад л^з1? ча ау лл тх .лл'ух в^з ал1? inpVi л^еп лче? л1то х1? лиртл лллзле? wy х1? ла тх! .(.toi^л ^дз :сгззтал «733) !лл, у^ лллз 3 сзз maw ра лппх пол1? ТХ1 ВЛ10 ЛЛЕ? ТХ, ВЛЛ D^' *7У ТХ ПЛ 1» ЗУа 'ЭЛ *?ЗХ ЛЗрЕ>ЗЛЛ1 13Т1ЕП 13» 73Х1 13УДЛЕ>Л, 137рЛ.

1Л1Х 1ДЛЛЕ?

Я рассказываю все эти факты, потому что они напрямую относятся к истории). Все пришли в масках, но это дела не облегчило, все друг друга все равно узнали, ведь живем рядом уже 40 лет (кроме меня). Агадати хотел, чтобы его никто не узнал, он, значит, нацепил на свою физиономию платок, и, значит, все сказали ему: «Агадати, тебя вообще невозможно узнать!» А он сказал: «Вот видите?! Вот это называется маска!» Он был страшно доволен.

Относительно девушек на этой вечеринке: ну, там были представительницы разных возрастов. Но к нашему счастью многие пожилые ребята уже женились по второму, а то и по третьему разу, и, причем, на молоденьких. Поэтому нам было с кем развлекаться, даже таким типам, как я, несмотря на то, что нельзя было сказать, что престарелые девицы не такие.

Наоборот: некоторые из них могли заткнуть за пояс 3 молоденьких! Во всем смыслах: по возрасту, уму и вообще.

И чего только мы не делали? — Мы танцевали, сходили с ума, ели, пили и целовались. Но самое интересное было, когда мы плакали по тем дням, по тому Пуриму и по тому, как его убили".

Ицхак Орен. Отрывок из романа «Эссе Биньямина Пятого»:

Л1"1^хаю .Vxaw^xaw IVxaw, т,"'>, Ьнт, Ькт ," 7ха^ IVNOKутт bum л, о''^хпс л1"1 «7хаЕ>

Ькт, 1'а1, bxm, Ьхт ho лю ли ЛЮ Ли Ли ЛЮ ло ЛЮ Итпи р Ъзп [рщд р лзтх ~поа .П" П лгх лзлха а’кпу anion.

7Х «73а ВР^Х 13Х B’Dpia Г7УЮ .B^iy ЛЧП луир .^х» ]^1? ПЗ^П ЮХ bw 1W, 7 Ьу В’КД uVp" тзпа bw 'юхл лпр л77хл1? в^лз urrya Ьй vn1 лт1?^ л7аст niana unin мЬ уют пзул в^улю «bum л’а1, bxm, bxm, Ьхт .отл хрз ад у73 id narf? a ymb плл awa гшти? aurai. лтухл .onVn nzw-nwan .вп^п л^ап .вп'гп лузпх, впуп nun^u? ^п^п т, ibn» .

Vxnrx iu onpo пУлззз прл лопатах.

733х лу? к лхт лзпо га лгх! л1хпзл пр^л, п" пл bmb ix-^x-^x .1Х-1Х-', Х hx! чх .x,-xi-ix-', x рхэ 1£>7п ллх.

7,а в^хп лхт mna лт, т-т лт 7пх озаа.

ЗЛрЗ 1ЛР лза Vx, лза Ьн Ьн! лзм ?" DVX la^vVa пт ща^д тл1 тара ачт1?- 7ixa ло птл 11гпл bv nbmn лтосдллл лэчрлз в" п ж .л^ш^зп ^з л" ?жпхл1? ух.

17Л177 тв> лтлот1? лзз’ш x1? лу37х ^у! vx-w w5 ntci^tc Vy рхл тлр рз’р Л1пиз.

Л’ХГЛт .Л'ХЬЗГХ злнал пгЬюлза’хл .л^рхллт Л1гш лчтз та1″? 7ias?17 rb л^Ьп ira1 bw лчг^эл Л’хкЬоопрз owax1? тиэлда мл чрпахл тш .лхтл рхл лх 73S7W мл .рхл 'з nwasV лзачл к1? рктлтопзл .лт^лэл лчп’Ьга, лг7пл лчп^з ххаз чх лпал тгр^з pxb-rra чх ххаз ом.

П’р’ЗрЗЛ! ПТПЛЗЛ! ЛЗТОЛ1 ЛГЗДЛ1 ЛЭрЛ, ЛК>ЗЛ ЛЧП^З, ЛЛЗОЭЛ1 Лр1р л’зачз лл’за ЬЬхл, V?*a лпэ, лгпз лт" р. лЬглр, 7дх, пз1зл /тзлал л^з^ал л^зпз mb’nn Ьлюзл Ьэхр л’л хчл hmoon.

17T, D I’D’a.

Л^ал лт1? 42 тЬзг1?11? зчплз тип hixi i1? а Ьх.

1Л7333 ЛОЗЗ ЗВГРЛ ла7Х чтэл плд^р 'хп .а'Х'з 2, лзю алд 50. лглдла алд 200.

Левый-правый, левый-правый, левый-правый-левый! Левый, левый, левый, правый, левый! Левый, левый, левый, правый, левый! Левый, левый, левый, правый, левый.// Тарах, тах, тарах, тах, тах, тарах, тах, тарах, тах, тах! // Бен-Гурион! Все Бен-Гурион! // Надул нас! // Вот жизнь-то! // Ослов из нас делают. // Левый, левый, левый, правый, левый!".

Все мы горды достижениями Армии обороны Израиля. В этот исторический час, когда мы окружены врагами со всех сторон, когда еврейский мир вокруг нас безмолвствует при угрозе уничтожения и истребления, все наши помыслы будут отданы на усиление военной мощи молодой страны. И поскольку мы сумели в те дни отразить нападение, надо сделать это и теперь. Левый, левый, левый, правый, левый".

Один доллар, два доллара, три доллара, четыре доллара, пять долларов, пятнадцать долларов. // «Скрип ту Израэл»". «я суечусь с самого утра» «Абрамчик, возьми бананчик» «Аллах велик» «Что это за страна!» «К черту все, главное — здоровье!» «Ай-ай-ай. Ой-ой-ой.

Ай-ай-йа-йа. Ой-ой! Ты новичок в стране, Это видно сразу, Чувствуется, чувствуется С одного лишь разу!".

Не строй, не строй, строй свой дом вблизи. «Две тысячи лет! «Шесть миллионов!

Много одиноких в одинокой еврейской могиле!".

Нельзя описывать свободу без мук свободы. Мы живем в эпоху великого воплощения мессианского прорицания идеала: // Бел с Астартой! Песня вам! // За три преступления Израиля и за четыре не пощажу его.

Инфляция, дефляция, девальвация. // В нашей политической констелляции не дай Бог нам примкнуть к правым, черным силам и реакции. Восточный империализм поработил эту землю. Американский капитал сделал из нас рабов. А земля не продастся навсегда, так как вся земля принадлежит мне".

И если я нахожусь за границей с миссией государства, то я нахожусь с миссией государства, холодильника, скороварки и пианино, с миссией мяса, кофе, сыра, сахара, утятины и колбасы". «Алло! Алло! Распродажа!».

Центральный кризис, урожай, бинт, мясо, Крайслер94, Кайзер-Фрейзер95, Форд". «Виллы в упаковке».

Хватайте его! Он был капо! Хватайте его! // Йидл со скрипкой // Надоело мне. Честное слово надоело. Есть нечего. // Только коррупция обжирается, жрет в три горла. Жрет и напивается".

Грехи юности! На улице Лилиенблюма 42 лира-царь // Боже, храни короля!" «Господин председатель! Уважаемый Кнесет! // 200 грамм маргарина, 50 грамм сахара, 2 яйца, полкилограмма картошки».

94 Крайслер (Chrysler) — название автомобильного концерна.

95 Генри Кайзер, судостроитель, в 1946 г. объединился с бывшим директором обанкротившейся фирмы «Грэм Пейдж» Джо Фрейзером для создания новой автомобильной компании. Они поставили себе цель поколебать монополию автомобильных концернов, в частности, «Крайслер» и «Форд», доминировавших на американском рынке и не дававших возможности развиваться небольшим фирмам.