Общность людей, говорящих на одном и том же языке, неоднородна. В ней могут быть выделены некоторые группы людей, объединенных по тому или иному социальному признаку. Социальные различия, как правило, сопровождаются и различиями в языке. На основании последних выделяются определенные разновидности языка, или подсистемы. Подсистема, по определению JI. П. Крысина, это «такая разновидность языка, которая имеет своих носителей» [Крысин 1989, с. 30]. Подсистему необходимо отличать от стиля, поскольку разными стилями может владеть один и тот же носитель языка, в то время как, к примеру, у литературного языка и просторечия разные коллективы носителей.
В рамках русского национального языка большинство исследователей выделяют следующие коммуникативные подсистемы: литературный язык, просторечие, территориальные диалекты и социальные жаргоны, включающие профессиональные, молодежные и различные групповые жаргоны. В рамках настоящего исследования рассматриваются лишь особенности литературного языка, просторечия и территориальных диалектов. Эти подсистемы наиболее широко распространены и являются функционально первичными. Особенность же всех социальных жаргонов состоит в том, что их носители также владеют и какой-либо из трех других разновидностей языка, а сами жаргоны являются «функционально вторичными коммуникативными подсистемами» [Крысин 1989, с. 74], имеющими достаточно узкую сферу использования. Результатом такого положения социальных жаргонов является их неизбежное влияние на функционально первичные подсистемы языка, к которым обращаются носители социальных жаргонов вне своей профессиональной, возрастной или иной группы.
Прежде чем приступить к описанию характерных черт каждой из этих подсистем, необходимо отметить, что границы между отдельными разновидностями языка достаточно условны. Характеристику любой подсистемы JL П. Крысин предлагает проводить: 1) с точки зрения того, кто, какие социальные слои и группы являются носителями данной подсистемы, и 2) с точки зрения различий в наборе коммуникативных средств и в характере их использования. Как показывает проведенное нами исследование, в настоящее время для каждой из рассматриваемых подсистем русского языка трудно однозначно определить коллектив носителей и набор используемых ими коммуникативных средств (в отличие, например, от начала XIX в., когда между отдельными подсистемами языка были более глубокие различия — ср. [Князькова 1974]). Так, среди лиц, которые по своим социальным характеристикам, казалось бы, должны являться носителями просторечия, находятся люди, говорящие на литературном языке, и наоборот, речь людей, получивших высшее образование, может отличаться от того, что принято называть литературным языком. В этих случаях на речь людей влияет не столько полученное или не полученное ими образование (например, отсутствие высшего образования) или возраст, т. е. факторы, характеризующие лично их, сколько социальные условия, в которых живут эти люди, изменения, происходящие в обществе в целом. Так, демократизация общества, в частности, приводит к тому, что в письменный текст (СМИ, современную художественную литературу) и в речь носителей литературного языка все больше проникают просторечные элементы. При этом сами говорящие (пишущие) не всегда считают эту лексику стоящей за рамками литературного языка, хотя, возможно, и ощущают некоторую сниженность такого рода слов. Более того, проведенный эксперимент показал, что даже некоторые слова, трактуемые словарями как диалектные, достаточно широко используются жителями города, в том числе имеющими высшее образование (см. Табл. 17). В связи с такими изменениями употребление отдельных слов из подсистемы более «низкого» уровня не может считаться социальным маркером, относящим говорящего к числу носителей соответствующей подсистемы. Что касается собственно языковых особенностей рассматриваемых подсистем, видимо, можно говорить лишь о наиболее общих закономерностях, а приводимая в современных словарях характеристика конкретных единиц языка как литературных, просторечных или диалектных оказывается не всегда оправданной.
Как правило, в социолингвистике исследование характерных черт, присущих отдельным подсистемам языка в области лексики, проводится на материале изолированных слов (особенно в просторечии) или группы тематически связанных между собой слов, но заведомо принадлежащих только к одной из подсистем. Исследование такого рода групп слов достаточно широко проводится в рамках литературного языка [см. Караулов 1976]. На необходимость «описания изменений структур и единиц определенных микрополей в рамках одного, нескольких или всех говоров русского языка» указывает В. А. Меркулова, отмечая, что такие описания «представляют собой необходимый этап изучения лексики» [Меркулова 1967, с. 8]. В рамках настоящего исследования впервые предпринята попытка анализа употребления элементов лексико-семантической группы слов, представленной как в литературном языке, так и в просторечии и диалектах. Таким образом, специфика выявляемых отношений между этими подсистемами может быть связана с количественным составом лексико-семантической группы в разных подсистемах, с возможностями прямого и переносного употребления ее элементов, а также с исследованием того, как происходит пополнение словарного состава одних подсистем за счет лексики других. Для анализа была выбрана группа глаголов, передающих крики животных (слов типа хрюкать, мяукать, рычать). Это, с одной стороны, цельная группа слов, с другой стороны, элементы этой группы знакомы носителям и литературного языка, и просторечия, и диалектов. Кроме того, глаголы, передающие крики животных в отличие, например, от терминов, имеют возможности как прямого, или первичного (для передачи криков животных), так и переносного, или вторичного (безотносительно к животным) употребления.
Актуальность и новизна исследования.
Расширение сферы использования литературного языка, связанное с распространением просвещения, влечет за собой сокращение сферы использования диалектов и вызывает определенные изменения в рамках подсистемы просторечия (см. раздел «Основные теоретические предпосылки исследования» во Введении). Последние подсистемы, в свою очередь, неизбежно оказывают влияние на литературный язык. Таким образом, на современном этапе развития общества для социолингвистики актуальным является вопрос о разграничении отдельных подсистем языка и о связанном с этим выявлении того, как эти подсистемы влияют друг на друга.
Новизна настоящего исследования заключается в том, что в нем предпринимается попытка найти зависимость между социальными характеристиками говорящих и особенностями лексико-семантической группы (такими, как состав, функционирование), поскольку в том, как представлена одна и та же группа в сознании носителей разных подсистем языка, находят отражение различия в ценностной ориентации представителей разных общественных слоев. Кроме того, впервые исследуется цельная лексико-семантическая группа в рамках просторечия, а также проводится эксперимент, призванный показать, как соотносятся акустические характеристики звука с семантикой соответствующего звукоподражательного глагола.
Цель и зада чи исследования.
Целью работы является определение специфики отношений, существующих между первичными коммуникативными подсистемами русского языка, к которым относятся литературный язык, просторечие и территориальные диалекты. Поскольку для анализа выбрана группа слов, объединенных с семантической точки зрения, основные задачи исследования связаны с рассмотрением семантических особенностей, характерных для этих слов в рамках разных подсистем языка, и сводятся к следующим:
1) определить, как отражаются различия в образе жизни и ценностной ориентации носителей разных подсистем на составе лексико-семантической группы;
2) выявить факторы, влияющие на выбор того или иного элемента лексико-семантической группы (при прямом, или первичном употреблении), в разных подсистемах языка;
3) обнаружить, какие изменения происходят в семантической структуре и сочетаемости глагола с субъектом действия при переносном, или вторичном употреблении в рамках каждой подсистемы;
4) выяснить, какие слова и в каких значениях употребляются одновременно носителями разных подсистем;
5) проверить, связано ли употребление просторечных слов носителями литературного языка, а диалектных — носителями просторечия с социальными характеристиками говорящих.
В непосредственные задачи работы не входило изучение фонетических и словообразовательных особенностей глаголов, главным образом, потому, что такие исследования уже проводились и дали вполне удовлетворительные результаты (см.
Литература
). Тем не менее,.
6) факультативной задачей исследования является определение того, в рамках какой подсистемы наиболее последовательно реализуются фонетические и словообразовательные особенности звукоподражательной лексики. При этом преимущественно используются признаки звукоподражательной лексики, выделенные О. А. Казакевич [Казакевич 1980] и Ю. С. Азарх [Азарх 1974].
Методы и ма териал исследования.
Решение поставленных задач требует использования определенных методов исследования.
При изучении семантической структуры глаголов используются элементы компонентного анализа. Специфика рассматриваемой группы предполагает, что выявляемые компоненты семантической структуры слов так или иначе будут связаны с акустическими параметрами звуков, передаваемых этими глаголами. Для выявления корреляции между семантическими особенностями глаголов и характеристиками элементов реального мира, обозначаемых этими глаголами (т. е. параметрами самих звуков), используется экспериментальный метод (анализ сонограмм).
Определение количественного состава группы в разных подсистемах языка и специфики первичных и вторичных употреблений глаголов проводится с помощью анализа лексикографических данных и иллюстративного материала, т. е. конкретных примеров употребления рассматриваемых слов. Для этого используется дистрибутивный и сопоставительный анализ. При исследовании просторечной лексики также привлекается экспериментальный метод (опрос информантов).
Материалом для исследования служат более 230 глаголов, передающих крики животных. В это число входят слова, принадлежащие к отдельным подсистемам, а также такие, которые могут употребляться одновременно носителями разных подсистем языка. Распределение глаголов по подсистемам производилось в соответствии с приводимыми в словарях пометами.
Поскольку настоящая работа посвящена рассмотрению звукоподражательных глаголов не столько с точки зрения их фонетического облика, сколько с точки зрения семантики и особенностей употребления, в ходе исследования привлекается иллюстративный материал, который касается прежде всего литературного и просторечного употребления и насчитывает 1020 контекстов (предложений), преимущественно из современной художественной литературы.
Структура работы.
Работа состоит из Введения, двух Частей (первая из которых распадается на три Главы), Заключения, списка литературы (включающего 139 наименований) и 9 приложений.
Во Введении приводятся цели и задачи исследования, его основные теоретические предпосылки, а также обзор работ, связанных с темой диссертации.
В первой части работы вырабатываются критерии отнесения глаголов к группе слов, передающих крики животныханализируется первичное и вторичное употребление глаголов в литературном языке (Глава 1), просторечии (Глава 2) и территориальных диалектах (Глава 3).
По результатам рассмотрения глаголов в рамках отдельных подсистем во второй части работы проводится сопоставительный анализ употребления элементов одной и той же лексико-семантической группы в разных подсистемах русского языкауточняется состав рассматриваемой группы слов в рамках просторечияопределяются особенности использования носителями отдельных подсистем слов, принадлежащих к другим подсистемампроверяется, связано ли употребление слов, принадлежащих к другой подсистеме, с социальными характеристиками говорящих.
В Заключении содержатся общие выводы и результаты исследования.
Приложение включает в свой состав списки глаголов, объединенных по дистрибутивному, семантическому, фонетическому и словообразовательному параметрам. Кроме того, в Приложении приводятся 13 используемых в работе сонограмм. Более подробно см. раздел «Приложения» .
В списке литературы содержатся названия лексикографических источников, специальной литературы, цитируемой по ходу изложения, а также работ, использованных при написании диссертации (но не упоминаемых в самом тексте диссертации).
Апробация работы.
По теме диссертации были сделаны доклады на конференции молодых ученых (МГУ, 1998), на международной конференции «III Камоэнсовские чтения» (МГУ, 1998), на межвузовской научной конференции «Разноуровневые характеристики лексических единиц» (Смоленск, 1999).
Теоретическая и практическая зна чимость работы.
В теоретическом плане сделанные в диссертации наблюдения и выводы представляют ценный материал для дальнейших исследований по вопросам социальной обусловленности языка (лица, принадлежащие к разным общественным слоям, по-разному употребляют одни и те же слова). В работе показывается условность отнесения отдельных слов к той или иной подсистеме языка, уточняются основания различения просторечного и диалектного в лексике, связанные с такими характеристиками просторечия как наддиалектность и внетерриториальность. Предлагается методика исследования взаимоотношений коммуникативных подсистем языка, суть которой заключается в анализе состава и употребления (как первичного, так и вторичного) элементов одной и той же лексико-семантической группы в разных подсистемах с целью обнаружения социальных маркеров в речи носителей этих подсистем.
Практическая значимость работы заключается в возможности использования результатов и методов исследования при подготовке лекционных курсов и на семинарских занятиях по социолингвистике, а также при обучении русскому языку и в лексикографической практике (например, при составлении толковых и идеографических словарей).
Основные теоретические предпосылки исследования.
Как было показано выше (см.
Введение
), выделяемые многими исследователями признаки отдельных подсистем языка на современном этапе развития общества нельзя воспринимать как абсолютные характеристики. В каждом конкретном случае необходимо не только принимать во внимание те или иные черты самих говорящих, но учитывать и особенности окружения этих людей. Приводимые ниже основные признаки литературного языка, просторечия и территориальных диалектов отражают наиболее распространенное среди исследователей понимание этих подсистем.
Меньше всего споров вызывают литературный язык и территориальные диалекты. Носителями русского литературного языка считаются лица, для которых русский язык является родным, которые родились и выросли (или живут длительное время) в городе и имеют высшее или среднее образование, полученное в учебных заведениях с преподаванием всех предметов на русском языке [Крысин 1989; Земская 1987; Андрющенко и др. 1991]. На литературном языке также может говорить и сельская интеллигенция [ср. Коготкова 1977, с. 58]. Сама система литературного языка характеризуется обработанностью и последовательной нормированностью (сознательным культивированием единой нормы), наддиалектностью, функциональной дифференцированностью средств, стилевым многообразием, определенным уровнем гомогенности [Гухман 1981; Крысин 1989]. Долгое время считалось, что нет «оснований говорить о (.) региональных вариантах русского литературного языка» [Филин 1974, с. 110], однако ряд исследований позволяет предположить, что для литературного языка допустимо «территориальное и социальное варьирование» [Гухман 1981, с. 4- тж. Ярцева 1977]. В проводимом исследовании предпочтение отдается второй точке зрения, допускающей социальное и территориальное варьирование литературного языка, обоснование которой, однако, выходит за рамки настоящей работы. За основу принимается московская норма как центральная для русского литературного языка, а также наиболее знакомая автору исследования. Кроме того, в силу объективных обстоятельств учет в полной мере всех территориальных вариантов представляется затруднительным.
Основным принципом определения границ территориального диалекта, как следует из самого названия, служит географический критерий, т. е. территориальный диалект — это прежде всего такая разновидность языка, которая распространена на определенной территории. В настоящее время носителями диалектов являются сельские жители старшего поколения, в основном, женщины, не связанные с современными формами ведения хозяйства. Такое определение говорит о постоянном сокращении круга носителей «чистого» диалекта в современных условиях и об ограничении сферы использования диалекта семейными и бытовыми ситуациями. Это вызывается, в частности, общим повышением уровня образования и спецификой сознания самих носителей диалектов: «отношение к диалекту как единственному и естественному средству общения замещается у большинства говорящих на диалекте отчетливо выраженной ориентацией на литературный язык, оценкой его как более престижной коммуникативной системы, а своего говора — как системы социально и функционально ущербной» [Крысин 1989, с. 50]. Сама система диалектов в целом характеризуется «отсутствием выраженной функционально-стилистической стратификации» [Гухман 1981, с. 13], преимущественно устной формой реализации, территориальной прикрепленностью отдельных диалектов. Относительно нормированности диалекта М. В. Панов замечает, что «в диалектах, конечно, тоже есть границы между тем, что хорошо и обычно в речи, и тем, что смешно и недопустимо. Однако пределы допустимого очень широкисинонимия единиц и моделей исключительно великаиспользование и того, и другого, и третьего способа выражения оказывается функционально никак не разграниченным» [цит. по Земская 1987, с. 19].
Большей неоднозначностью характеризуется отношение исследователей к подсистеме просторечия. Одни считают просторечие самостоятельной подсистемой русского языка [Баранникова 1981; Никольский 1976; Гухман 1981; Крысин 1989], другие — чисто стилистическим средством [ССРЛЯОжегов, Шведова 1997]. Кроме того, иногда ставится под сомнение само существование этой подсистемы и просторечие интерпретируется лишь как «совокупность (.) „факультативных“ отступлений от норм кодифицированной речи» [Журавлев 1984, с. 102]. Соглашаясь со сторонниками первой точки зрения, определим круг носителей просторечия. Здесь прежде всего необходимо иметь в виду, что носители просторечия не составляют такой единой однородной группы, как носители литературного языка или территориальных диалектов. Их объединяет лишь то, что это «горожане по рождению или лица, долго живущие в городе, но не владеющие совсем или не овладевшие полностью литературными языковыми нормами» [Земская и др. 1981, с. 23- тж. Никольский 1976, с. 108]. Прежде всего это городские жители старшего возраста, не имеющие образования (или имеющие начальное образование), речь которых обнаруживает явные связи с диалектом. Однако на современном этапе развития общества такое просторечие «уходит из жизни вместе с его носителями» и ему на смену идет «новое городское просторечие» [Капанадзе 1984а, с. 7]. Если носители «старого» просторечия «часто в недалеком прошлом были носителями диалекта» [Баранникова 1985, с. 63], то носителями «нового» — могут являться «представители всех социальных групп преимущественно с незаконченным средним и средним образованием» [Андрющенко и др. 1991, с. 11]. Речь таких людей содержит меньше диалектных черт и «в значительной степени жаргонизирована» [Крысин 1989, с. 56]. Подсистема просторечия как таковая характеризуется отсутствием кодификации на всех уровнях языка, наличием равнозначных и однофункциональных вариантов, функциональной ограниченностью, преимущественно устной формой реализации, территориальной неприкрепленностью, наддиалектностью. В. Д. Девкин отмечает, что принадлежность высказывания к просторечию определяется не столько по «удельному весу просторечных элементов», сколько по способности говорящего «выбирать из разных кодов», по его собственному отношению к избранным средствам выражения, поскольку «необразованный человек не замечает своей неграмотности» [Девкин 1984, с. 17]. Л. П. Крысин указывает на неспособность носителей просторечия варьировать речь в зависимости от характера ситуации, цели и адресата [Крысин 1989, с. 55]. Именно эта характеристика носителей просторечия нам кажется определяющей. Носителям просторечия, как и носителям территориальных диалектов, свойственна ориентация на социально престижную разновидность национального языкана литературный язык. Эта ориентация проявляется в уменьшении контрастности средств выражения по сравнению с литературным языком [Крысин 1989, с. 63].
Безусловно, названные подсистемы русского национального языка не существуют изолированно друг от друга. Как уже говорилось, значительное влияние на функционирование просторечия и диалекта оказывает литературный язык вследствие сознательной ориентации носителей двух первых подсистем на литературную норму. За счет распространения просвещения увеличивается число носителей литературного языка, сужается круг носителей двух других подсистем, функции просторечия и диалекта ограничиваются бытовыми формами общения. Широкое распространение литературного языка приводит к размыванию региональных черт, «к постепенному распаду диалектных систем и отмиранию просторечия» [Андрющенко и др. 1991, с. 4]. В диалекте, подобно литературному языку, начинает проявляться тенденция к социальному, функционально-стилистическому или ситуативному разграничению единиц. Под влиянием литературного употребления некоторые слова расширяют свою семантику в диалектах, заимствуя те или иные значения из литературного языка [Крысин 1989, с. 55, а также с. 92 — о расширении значения глагола кричать в диалектах].
Существует и обратное влияние, оказываемое на литературный язык со стороны просторечия и диалектов, хотя этот процесс не так интенсивен и менее социально значим. Он связан прежде всего с пополнением лексического состава литературного языка за счет диалектных и просторечных элементов [Крысин 1989, с. 93- Андрющенко и др. 1991, с. 12- Скворцов 1977, с. 29- Гухман 1981, с. 299]. При этом, как правило, нейтральные в просторечии и диалектах, эти элементы оказываются экспрессивно окрашенными в рамках литературного языка [Земская и др. 1981, с. 44].
Т. С. Коготкова отмечает особую роль просторечия как переходной ступени при взаимодействии территориальных диалектов и литературного языка [Коготкова 1977, с. 58]. Отчасти пополняясь за счет стилистически нейтральной диалектной лексики, просторечие способствует наделению ее пейоративной окраской, которая затем сохраняется и в случае перехода слова в литературный язык. Связь просторечия с литературным языком, с одной стороны, и с диалектами, — с другой, ведет к расслоению самого просторечия, «наблюдаемому в наше время»: его верхние, свободные от диалектных элементов, слои оказываются достаточно близки к языку, используемому носителями литературного языка при непринужденном общении (в разговорной речи), а самые нижние — к территориальным диалектам [Баранникова 1981, с. 116 и след.].
В связи с такой неоднородностью просторечия встает вопрос о лексикографическом оформлении слов. Если для слов, находящихся в «нижних» слоях просторечия, может использоваться помета 'прост, обл.', то слова, принадлежащие к «верхним» слоям, остаются никак не маркированными — они снабжаются общей пометой 'прост.'. В то же время для слов, литературного языка, использующихся при непринужденном общении (в разговорной речи), приводится помета 'разг.'. Тогда становятся «не вполне очевидны стилистические различия отдельных форм с пометами 'прост.' и 'разг.' «[Катлинская 1977, с. 208]. Учитывая специфику современного просторечия, допустимость отдельных его элементов в разговорной литературной речи, можно признать, что для таких слов «универсальнее и логичнее была бы помета 'разговорно-просторечное' «[Катлинская 1977, с. 208], аналогичная помете 'прост, обл.', показывающая близость слова к диалектам. На малую степень исследованности просторечной лексики указывает Л. А. Капанадзе, отмечая, что «изучение современного просторечного словаря только начинается» [Капанадзе 19 846, с. 129].
Употребление просторечных элементов носителями литературного языка говорит о том, что существующее в сознании говорящих представление о норме «не находит выражения в их реальном языковом поведении» [Мамудян 1985, с. 147] и разговорная речь носителей литературного языка впитывает в себя все большее количество диалектных и просторечных элементов. В ходе эксперимента, проведенного В. М. Андрющенко, просторечные элементы были обнаружены у половины участвовавших в эксперименте лиц с высшим образованием [Андрющенко и др. 1991, с. 18]. Подобные результаты, были получены и автором настоящей работы при проведении эксперимента (см. раздел «Описание эксперимента» в Части 2) с целью определения оснований перехода диалектной лексики в просторечие. Хорошо известен тезис о том, что «преимущественную возможность вхождения» в словарный состав наддиалектных форм языка получают «слова широкого диалектного ареала» [ср. Князькова 1978, с. 25]. Проделанный эксперимент показал необходимость разграничения понятий наддиалектности и внетерриториальности — широкое распространение диалектного слова не является единственным условием признания этого слова наддиалектным (подробнее см. раздел «Описание эксперимента» в Части 2).
Обзор работ, связанных с исследованием группы глаголов, передающих крики животных.
В рамках настоящего исследования прежде всего изучается лексика, поскольку из всех уровней структуры языка именно лексика в наибольшей степени восприимчива к влиянию социальных факторов, в ней наиболее ярко «прослеживается тенденция к уменьшению контрастных диалектных особенностей» [Крысин 1989, с. 19, с. 88- тж. Земская и др. 1981, с. 42]. Именно с лексическим составом связана специфика просторечия: характерные особенности просторечия «развиваются только на лексико-семантическом уровне, на других уровнях в просторечии отмечается по существу лишь большая или меньшая сохранность диалектных черт» [Баранникова 1974, с. 14- тж. Баранникова 1981, с. 109].
Относительно организации лексики Й. Трир замечает, что «ни одно слово не стоит отдельно в сознании говорящего и слушающего» [цит. по Кузнецова 1963, с. 13]. Эту же мысль развивает Ю. Д. Апресян, говоря, что «словарь языка не является хаотическим нагромождением единиц. Он распадается на некоторое число «полей» [цит. по Караулов 1976, с. 24]. Принципы группировки элементов при этом могут быть самыми разными: на основе одного сходного или общего значения (синонимические ряды), по противоположности отдельных значений (антонимические ряды), вокруг слова-доминанты, на основе общего понятия, наличествующего в каждом слове группы, и др. Что касается самого термина «семантическое поле», Ю. Н. Караулов и Г. С. Щур, анализируя целый ряд работ, посвященных изучению той или иной группы лексики, указывают на большую степень произвольности при употреблении таких терминов, как «поле», «группа», «структура» и т. п., когда авторы соответствующих работ называют «группу, выделенную по ономасиологическому принципу, тематическим рядом, а тематический ряд — семантическим полем» [Караулов 1976, с. 35], в то время как группы типа «терминов, обозначающих рыб, мебель, вооружение, (.) резонно рассматривать не как поля или системы, а как чисто функциональные или предметные группы, состав которых целиком зависит от экстралингвистических факторов» [Щур 1974, с. 104]. Подобного рода группы слов достаточно легко вычленяются из общего словарного состава языка, вследствие чего для проведения настоящего исследования была выбрана именно такая группа слов.
Различными могут быть не только принципы группировки элементов, но и подходы к исследованию полученных лексико-семантических групп. Анализ может проводиться на материале одного языка или быть сопоставительным, само сопоставление может вестись на синхронном или диахронном уровне, к рассмотрению могут привлекаться как изолированные лексемы, так и всевозможные контексты их употребления. Настоящее исследование представляет собой пример сопоставительного изучения функционирования одной и той же лексико-семантической группы в разных подсистемах русского языка.
И. Ю. Доброхотова и И. М. Кобозева отмечают, что в сознании носителей языка, принадлежащих к разным языковым или речевым коллективам, сходные семантические поля устроены по-разному [Доброхотова, Кобозева 1989, с. 7]. В. Бетц, обращаясь к теории поля, указывает на необходимость разграничения исследуемого материала «в социальном и интеллектуальном планах». В подтверждение этого положения он приводит в качестве примера словесное поле «погода», которое «несомненно должно выглядеть иначе у крестьянина, чем у городского рабочего», точно так же, как словесное поле «интеллект» по-разному представляют себе филолог и ремесленник, а сферу «психических состояний» медик членит не так, как богослов [Betz 1954, с. 190].
Глаголы, передающие крики животных, входят в более широкую лексико-семантическую группу «Звуки, издаваемые животными», которая включает также и соответствующие звукоподражания. Все эти слова, в свою очередь, составляют часть поля «описательных» [Хакулинен 1990, с. 126], или изобразительных слов. Изобразительные слова, по определению О. А. Казакевич, — «это слова, с большой степенью конкретности и образности передающие слуховые, зрительные, осязательные, моторные, обонятельные и вкусовые представления об окружающем мире» [Казакевич 1990, с. 30].
Поле собственно звукоподражательной лексики привлекало внимание ученых еще в античности в связи с философским вопросом о происхождении человеческого языка. В XIX веке многие лингвисты обращались к непосредственному сбору и анализу звукоподражаний. Особенно широко такого рода исследования ведутся в XX веке. На основании получаемых результатов в разных языках составляются словари звукоподражаний.
Звукоподражания, как правило, исследуются с точки зрения их звукового оформления и выражаемого ими значения. При анализе звукового оформления звукоподражаний особое внимание уделяется анализу использования конкретных классов фонем для передачи того или иного звучания, а также положению этих фонем в слове и пределам колебаний в фонемном составе звукоподражательного корня [Казакевич 1980]. С. В. Воронин разработал классификацию звучаний окружающего мира с указанием их характеристик, важных с точки зрения языкового звукоподражания [Воронин 1982]. Несколько в стороне от этих исследований стоят работы Р. Якобсона [Якобсон и др. 1962] и А. П. Журавлева [Журавлев 1974], обращающихся к рассмотрению отдельных звуков языка в свете теории звукосимволизма. А. П. Журавлев соотносит зависимость между значением слова и его звуковой формой со «способностью звука вызывать незвуковые представления», которая, в свою очередь, «объясняется изначальной ролью в жизни (.) человека предметов и явлений, связанных с различными звуками». Так, например, автор связывает возникновение отрицательных оценок для громких низких звуков (ср. рев, рычание) с тем, что такие звуки свойственны прежде всего хищным, опасным животным. В то же время «высокие, чистые, мелодичные звуки сопровождают безопасные явленияпение птиц, журчание ручья и потому приобретают положительные оценки» [Журавлев.
1974, с. 14]. Аналогичную же мысль находим у А. А. Потебни: «желая, например, выразить предмет дикий и грубый, [люди — Р. Ю.] избирали и звуки дикие и грубые» [Потебня 1913, с. 4].
Проводимое нами исследование посвящено не столько анализу самих звукоподражаний, сколько выявлению семантических особенностей звукоподражательных глаголов. М. А. Шелякин указывает на существование более 200 глаголов звучания в русском литературном языке (в диалектах их больше) и семантически подразделяет их на две группы, не оговаривая количественного состава этих групп: «глаголы вещественного, предметного звучания» (брякать, греметь и под.) и «глаголы со значением звучания, издаваемого животными» {мычать, реветь и под.) [Шелякин 1962, с. 50]. J1. М. Васильев выделяет три основные группы глаголов звучания: глаголы, характеризующие звучания неживых предметовглаголы, характеризующие звучания, издаваемые живыми существами (кроме человека) — глаголы, характеризующие звуки, издаваемые человеком [Васильев 1971, с. 38]. О. Д. Кузнецова, рассматривая глаголы звучания, отмечает необходимость разграничения двух значений этих глаголов — «издавать звук» и «производить звук». Первое имеет место, когда субъектом действия является «предмет, который может сам непосредственно издавать звуки», второе — в случаях, когда в качестве субъекта выступает «лицо одушевленное» [Кузнецова 1958, с. 97].
В рамках данного исследования рассматриваются глаголы, отображающие звуки, издаваемые только животными (представителями класса млекопитающих), что, в первую очередь, продиктовано соображениями ограничения материала. Ю. Н. Караулов, проводя анализ работ, посвященных изучению различных семантических полей, отмечает что «значительное число исследований относится к разделу «Животный мир», причем интерес для авторов представляют главным образом «четвероногие» и «птицы» [Караулов 1976, с. 38]. Как видно, и настоящая работа не является в данном случае исключением. Далее Ю. Н. Караулов указывает, что «к теме «четвероногие» примыкает ареальное описание поля «крики животных» [Караулов 1976, с. 38], сделанное Ю. С. Азарх на материале диалектных глаголов, передающих только громкие звуки, издаваемые животными.
Глаголы, отображающие крики животных, выделяются в отдельную группу в идеографических словарях [Морковкин 1984; Баранов 1995]. М. А. Кронгауз упоминает о существовании в русском языке более 30 глаголов, описывающих звуки животных и птиц [Кронгауз 1998, с. 213]. Непосредственное исследование глаголов, передающих крики животных, предпринято в упомянутых выше работах М. А. Шелякина [Шелякин 1962],.
Л.М.Васильева [Васильев 1971], а также Ю. С. Азарх [Азарх 1974]. М. А. Шелякин рассматривает эти слова, в основном, только с точки зрения их морфологии и словообразования. Л. М. Васильев относит исследуемые нами глаголы ко второй из выделенных им групп (см. выше), которую подразделяет на три подгруппы: глаголы, обозначающие звуки домашних и диких животныхглаголы, обозначающие звуки птицглаголы, обозначающие звуки остальных живых существ (земноводных, пресмыкающихся и насекомых). При этом автор подчеркивает, что самой богатой по составу является первая подгруппа — глаголы, обозначающие звуки домашних и диких животных [Васильев 1971, с. 44]. Работа Ю. С. Азарх посвящена описанию диалектных глаголов, отражающих крики животных. Однако Ю. С. Азарх ограничивает материал своего исследования лишь словами, передающими громкие звуки, издаваемые животными. Е. А. Глухарева, исследуя семантику группы немецких звукоподражательных глаголов с диссонантным денотатом1, особо выделяет слова, имитирующие диссонантные звуки, издаваемые животными и человеком (например, bruellen, knur г en, brummen — «рычать, ворчать»), и отмечает, что «главными семантическими доминантами» этих глаголов являются: «изображение а) ворчанияб) ревав) хриплых звучаний» [Глухарева 1976, с. 86, 88]. Об особом положении глаголов, передающих крики животных, пишет Е. В. Падучева, обращаясь к рассмотрению возможностей вторичного употребления глаголов звучания (см. с. 21).
Анализ словарного материала и лингвистической литературы, связанной с рассматриваемой группой слов, показал, что лексикологи, которые исследуют глаголы, обозначающие крики животных, а также авторы идеографических словарей в соответствующих разделах, как правило, обращаются к описанию лишь литературных слов. Появление просторечных глаголов в такого рода исследованиях носит случайный характер, а сами эти слова подчас никак не противопоставляются литературным (не всегда даже отмечается их принадлежность к другой подсистеме языка). Кроме того, не всегда понятны критерии, на основании которых отдельные авторы относят или не относят те или иные глаголы к словам, отражающим звуки, издаваемые животными.
В идеографическом словаре О. С. Баранова имеется раздел «Животный мир. Голоса животных», в котором приводятся 30 глаголов: «квакатьверещатьрычатьреветьрыкать, рявкатьвсхрапыватьфыркать, фырчатьурчатьмурлыкатьмяукатьвизжать, взвизгнутьскулитьвыть, взвыть, завыть, завыватьпищатьлаять;
1 К этой группе Е. А. Глухарева относит глаголы, включающие в свой звукоподражательный комплекс фонему /г/. г U. С. тявкать, гавкать, вякатьблеять, бякатьмычатьхрюкатьржатьбрехать (прост.)". Согласно принципам подачи материала, которые даны в предисловии к этому словарю, «слова группируются в гнезда в соответствии с их смысловой близостью, так же, как мы употребляем слова в живой речи» [Баранов 1995, с. 3]. В свете этого не совсем понятно, почему глаголы визжать, верещать, фыркать, урчать и пищать связаны с идеей «голоса животных», а, например, шипеть, свистеть и сопеть — нет, хотя, как нам представляется, наше «употребление в живой речи» здесь налицо. Безусловно, звуки, передаваемые глаголами шипеть или сопеть, вряд ли являются именно «голосами» животных, однако аналогичный глагол фыркать включен автором словаря в этот раздел. Что касается разграничения просторечной и литературной лексики, оно проводится очень не последовательно. Как просторечный помечен лишь один глагол (брехать), хотя на самом деле в этом же разделе есть и другие слова, относимые авторами большинства словарей современного русского языка к просторечным. Это глаголы бякать, вякать, гавкать и фырчать. Если же в задачи автора идеографического словаря входил учет и просторечной лексики, то в словник должны быть включены и другие просторечные глаголы, принадлежащие к рассматриваемой группе. Например, если наряду с литературным фыркать приводится просторечное фырчать, то вместе с мяукать должно быть указано мяучить. Не совсем понятны также принципы, в соответствии с которыми в словарь включаются те или иные глагольные производные. Таких слов 5: завывать, взвыть, завыть, взвизгнуть и всхрапывать. Если перед автором стояла цель привести и производные глаголы тоже, то почему это сделано не для всех слов, причем для одного из них (всхрапывать) непроизводная форма не дается вовсе? Кроме того, неясно, почему в словаре приводится производная форма взвизгнуть, передающая однократность, и не приводятся аналогичные однократные формы для других слов (мяукнуть, тявкнуть, фыркнуть и т. п.).
Другой словарь, в котором глаголы, передающие крики животных (и птиц), выделены в особую группу, — это [Морковкин 1984]. В этом словаре в разделе 166 «Животный мир. Звуки, издаваемые животными» приводятся 19 глаголов, отражающих крики животных и птиц. Следующие 11 слов относятся только к крикам животных: шипеть, лаять, визжать, рычать, мяукать, мычать, блеять, ржать, хрюкать, реветь,.
2 Ср. русские глаголы, передающие крики крупных диких животных, — рычать, реветь и под. выть3. При этом остаются непонятными мотивы, по которым автор не включил в этот список глаголы мурлыкать, рыкать, рявкать, скулить и тявкать, принадлежность которых к названной группе не вызывает сомнения. Как и в предыдущем случае, неясны критерии отнесения неспециализированных глаголов (т. е. таких, которые широко употребляются не только для передачи криков животных) к этой группе слов. Например, в раздел «Звуки, издаваемые животными» включаются глаголы визжать и шипеть, но за рамками этого раздела остаются, например, пищать, урчать и свистеть. В предисловии к своему словарю автор пишет о том, что в идеографическую часть вошли слова из раздела «Лексическое ядро русского языка», а это 2500 наиболее частотных единиц языка (среди глаголов рассматриваемой группы это только слово кричать), а также «ассоциируемые» с каждой конкретной группой слова, «которые отбирались по соображениям учебно-методической целесообразности» [Морковкин 1984, с. 19]. Не вполне понятно, чем отличаются названные в словаре глаголы от не названных с точки зрения «учебно-методической целесообразности» и возможности их употребления по отношению к крикам животных — и те, и другие отражают определенные типы звучаний и могут, в частности, передавать крики животных. Кроме того, не наблюдается явной зависимости учета или неучета слов от их частотности и употребления в стилистически разных типах текстов. Так, в частотном словаре Л. Н. Засориной, который являлся одним из источников данных для словаря В. В. Морковкина, названные выше слова характеризуются следующим образом:
Частотность (встречаемость/количество текстов).
Глагол Общая Функциональный стиль.
Газетно-журнальнын Драматургия (аналог разг. речи) Научный н публицистич. Художественная проза визжать * 11 — 3/2 2/2 6/4 шипеть 14 — 2/2 — 12/5 пищать 7 — 3/3 — 4/3 урчать 1 — - - 1/1 свистеть 40 — 17/8 2/2 21/7 Жирным шрифтом выделены глаголы, включенные в словарь [Морковкин 1984].
Изучая употребление глаголов звука в целом, Л. М. Васильев выделяет слова, обозначающие звуки домашних и диких животных. Таких глаголов он приводит 30:
3 Глаголами, отражающими крики животных, явно не являются слова: петь, спеть (с пометкой автора «о птицах»), каркать (о воронах), куковать, прокуковать (о кукушках), курлыкать (о журавлях), жужжать, стрекотать (о кузнечиках). реветь, рычать, рыкать, рявкать, трубитьлаять, прост, брехать, тявкать, прост. гавкать, прост, вякатьвытьскулитьмяукать, мурлыкатьрэюать, гоготать, прост. реготать, прост, игогокатьмычатьблеять, прост, бякатьхрюкатьвизжатьпищатьцокать, чокатькричать, фыркать, сопеть, разг. фырчать4. Этот список составлен, пожалуй, наиболее последовательно как с точки зрения его полноты, так и с точки зрения указания на не-нейтральность определенных слов. В то же время он может быть дополнен отдельными просторечными (например, мяучить, гамкатъ) и неспециализированными словами (например, верещать, ворчать, орать, свистеть, урчать, храпеть).
Работ, посвященных исследованию всей группы глаголов, передающих крики животных, в рамках территориальных диалектов, нами не обнаружено. О составе этой группы некоторое представление дает работа Ю. С. Азарх «О сводных картах слов одной лексико-семантической группы (на материале русских диалектных глаголов, обозначающих крики животных)», в которой исследуется около 15 глаголов, представленных более, чем 100 вариантами в различных русских говорах.
Итак, согласно результатам, полученным О. С. Барановым, В. В. Морковкиным и Jl. М. Васильевым, в русском литературном языке и просторечии насчитывается не более 30 глаголов, передающих крики животных (в т. ч. в просторечии — не менее 6), по данным Ю. С. Азарх, в территориальных диалектах (с учетом фонетических вариантов) таких глаголов не менее 100. С этими данными согласуются результаты, полученные нами при определении состава рассматриваемой группы глаголов в рамках разных подсистем языка: в литературном языке исследуется 14 слов (т. е. не более 30), в просторечии — 23 (не менее 6) и в диалектах — более 50, представленные примерно 200 вариантов (более 15, представленных 100 вариантами).
На особенностях вторичного использования глаголов звука особо останавливаются JI. М. Васильев и Е. В. Падучева. JL М. Васильев указывает на то, что глаголы звучания довольно часто употребляются в значении слов, принадлежащих к другим семантическим классам, а именно для обозначения перемещения, падения, бросания, удара, плача, смеха, различных действий [Васильев 1971, с. 49 и след.]. Е. В. Падучева рассматривает глаголы звука с точки зрения проявления регулярной многозначности. Среди наиболее продуктивных типов «семантической деривации» (многозначности) Е. В. Падучева.
4 JI. М. Васильев, в отличие от авторов большинства словарей, относит это слово к разговорным, а не к просторечным. Для нас в данном случае важно, что подчеркнута не-нейтральность этого глагола. называет переходы вида «звук => движение, сопровождаемое данным звуком» (мотоцикл тарахтит vs. мотоцикл тарахтит по дороге), «звук => использование звука в семиотической функции» (стучат колеса vs. я стучал соседям — никого нет) и менее продуктивный переход «издавание звука => воздействие, сопровождаемое данным звуком» {треснуть в значении «ударить») [Падучева 1998, с. 16]. При этом автор отмечает, что возможности вторичного употребления глаголов, «которые в своем первичном значении обозначают издавание звуков животными», отличаются от соответствующих возможностей «идеальных» глаголов звука (типа греметь, грохотать, тарахтеть и др.) [Падучева 1998, с. 7]. Не ставя себе целью дать анализ вторичного употребления глаголов звука, М. А. Шелякин указывает на то, что при прибавлении приставки пронепереходные глаголы звука приобретают переходность и становятся глаголами говорения [Шелякин 1962, с. 51].
В рамках настоящего исследования учитываются и обобщаются результаты, полученные другими авторами при рассмотрении глаголов, передающих крики животных в отдельных подсистемах языкапроводится анализ употребления глаголов, не включенных в рассмотрение другими исследователямивырабатываются критерии отнесения глаголов к группе слов, передающих крики животных. В соответствии с этими критериями более полно и последовательно, чем в существующих исследованиях, определяется состав исследуемой группы не только в литературном языке, но и в просторечии. В рамках диалектов рассматриваются глаголы, передающие различные, а не только громкие крики животных.
В ходе работы изучаются возможности как первичного, так и вторичного употребления глаголов, передающих крики животных. Для отделения первого от второго анализируется прежде всего сочетаемость глаголов, поскольку «значение слова определяется его окружением» [Щур 1974, с. 19], и, по замечанию Н. 3. Котеловой, «дивергенция сочетаемости при полисемии служит средством (.) дифференциации значений и установления границ отдельного значения» [Котелова 1975, с. 70]. Первичным признается такое употребление, при котором субъектом действия при глаголе является какое-либо животное. Все остальные случаи употребления расцениваются как вторичные.
Затронутые в данном Введении теоретические проблемы будут более подробно рассмотрены в основной части исследования, где проводится анализ лексико-семантической группы с языковой и социолингвистической точек зрения.
ВЫВОДЫ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Для решения поставленных в работе социолингвистических задач, связанных с выявлением специфики отношений между первичными коммуникативными подсистемами русского языка, в рамках каждой подсистемы был проведен анализ семантики глаголов, передающих крики животных. Несколько менее детально рассматривалось проявление в отдельных подсистемах характерных звукоподражательных (фонетических и словообразовательных) особенностей глаголов.
Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы:
1. Различия в образе жизни ценностной ориентации носителей разных подсистем языка отражаются на количестве элементов лексико-семантической группы, связанных с одним и тем же субъектом действия (животным). Такое количество непосредственно зависит от роли этого субъекта в жизни говорящих. В нашем случае — чем лучше знакомо и важнее животное для носителей той или иной подсистемы языка, тем больше звуков, издаваемых этим животным, обозначается лексически в этой подсистеме. В рамках литературного языка разнообразнее, чем все остальные, отображаются крики кошки и собаки, т. е. городских домашних животных, с которыми чаще всего сталкиваются носители этой подсистемы. В рамках диалектов достаточно широко представлены обозначения для криков кошки, овцы, коровы и лошади. Просторечие занимает промежуточное положение, имея, с одной стороны, несколько глаголов для передачи звуков, издаваемых кошкой и собакой, а с другой, — тоже несколько обозначений для крика овцы.
2. Некоторые диалектные слова достаточно широко употребляются носителями просторечия, а некоторые просторечные — носителями литературного языка. Такими словами в каждом случае преимущественно становится один из глаголов, обозначающих звуки, лексически наиболее разнообразно (т. е. наибольшим количеством слов) представленные в исходной подсистеме. Так, просторечие «предлагает» для заимствования глаголы, передающие звуки, издаваемые собакой, овцой и кошкой, а диалектыобозначения крика кошки, коровы, овцы и лошади. Соответственно, литературный язык заимствует просторечные слова, обозначающие звуки, издаваемые собакой и кошкой (городскими домашними животными), а просторечие — диалектные слова, отображающие крик кошки и овцы (вследствие промежуточного положения просторечия между литературным языком и диалектом).
3. Подсистема просторечия характеризуется прежде всего наддиалектностью. Это значит, что сфера использования просторечных единиц шире, чем диалектных. Однако для просторечия не исключается возможность территориального варьирования. В лексике такое варьирование проявляется в виде регионализмов — слов, распространение которых совпадает с распространением диалекта, из которого они заимствуются. Таким образом, как внетерриториальная может быть охарактеризована лишь часть просторечной лексики (своеобразное лексическое ядро), известная носителям просторечия в разных регионах страны.
4. Глаголы, употребляющиеся в рамках литературного языка, известны также и в других подсистемах, но их использование в этих подсистемах обычно отличается от литературного. В просторечии это различие проявляется при вторичном употреблении, а в диалектах — также и при первичном. Просторечные глаголы, известные в диалектах, имеют возможности особого первичного и вторичного употребления. Носители литературного языка используют просторечные глаголы несколько чаще в их вторичных значениях, чем в первичных. Если слова, принадлежащие к территориальным диалектам, употребляются носителями просторечия или литературного языка, то они в своем первичном значении, как правило, имеют более узкие или даже совсем иные возможности сочетания с субъектом действия, а также теряют коннотации, присущие им в диалектах.
5. Количество глаголов, принадлежащих к диалектам и известных носителям просторечия и литературного языка, находится в слабой прямой зависимости от возраста говорящихчем говорящие старше, тем больше им знакомо элементов, принадлежащих к диалектам.
Соотношение количества просторечных глаголов, известных носителям литературного языка, и возраста говорящих однозначно определить трудно, что связано с расслоением самого просторечия. Слова, принадлежащие к так называемому «старому» просторечию, в значительной мере связанному с диалектами, в большей степени знакомы людям старшего возраста, в то время как известность слов, относящихся к «новому» просторечию, в большинстве своем пришедших из жаргонов, находится в обратной зависимости от возраста говорящих.
6. Количество глаголов, принадлежащих к диалектам и известных носителям просторечия и литературного языка, находится в слабой обратной зависимости от уровня образования говорящих: чем говорящие образованнее, тем меньше им знакомо элементов, принадлежащих к диалектам. Это может быть связано с увеличением контроля за собственной речью и сопротивляемости элементам, не принадлежащим к литературному языку, с повышением уровня образования говорящего.
Зависимость количества просторечных глаголов. известных носителям литературного языка, от уровня образования говорящих, как и в предыдущем случае, определить трудно, что связано с изменением природы просторечия. Слова из «старого» просторечия, связанного с диалектами, видимо, не вызывают резко отрицательного отношения у носителей литературного языка, в то время как слова из «нового» просторечия, в значительной степени идущие из жаргонов, могут с большей вероятностью расцениваться как показатель низкой культуры речи.
7. С различиями в системе ценностей носителей разных подсистем языка связано несовпадение факторов, влияющих на выбор того или иного элемента лексико-семантической группы в отдельных подсистемах. Носители литературного языка и просторечия ориентируются прежде всего на субъект описываемого действия (животное), в результате чего выбор глагола оказывается связан с определенными характеристиками самого этого субъекта (в нашем случае — с размерами и принадлежностью соответствующего животного к тому или иному биологическому семейству или роду). В то же время для носителей диалектов определяющую роль играет не только субъект действия, но и соотнесенность компонентов семантической структуры глагола с акустическими параметрами самого передаваемого звука.
8. Возможности вторичного употребления как в литературном языке и просторечии, так и в диалектах отмечаются для глаголов, передающих мяуканье кошки, лай собаки и крик крупных животных (как медведя, так и коровы). При этом рассмотренные слова в рамках всех подсистем преимущественно используются переносно для отражения аномальных по какому-либо признаку, неприятных для слуха звуков. Это обычно однородные, протяжные, громкие и высокие звуки. Новыми субъектами действия при вторичном употреблении рассматриваемых глаголов чаще всего становятся люди.
9. Все характерные для звукоподражательной лексики типы вторичных значений (связанные либо с изменением только субъекта действия, либо с изменением субъекта действия и семантической структуры слова) фиксируются лишь в литературном языке и в диалектах. При этом как в литературном языке, так и в диалектах для одного и того же глагола не характерно одновременно иметь вторичные значения разных типов. В рамках просторечия фиксируется лишь вторичное употребление, связанное с изменением субъекта действия и семантической структуры глагола.
10. Словообразовательные особенности звукоподражательной лексики наиболее последовательно отражаются в рамках просторечия. где характерный для звукоподражательной лексики суффикскавстречается у 67% рассматриваемых глаголов. В диалектах таких слов — 50%, а в литературном языке — 43%. Оставшиеся слова, в основном, реализуют общеязыковые модели словообразования (особенно в литературном языке и в просторечии). Словообразовательная система территориальных диалектов испытывает влияние со стороны других подсистем, в результате которого узкодиалектные средства словообразования вытесняются общеязыковыми.
11. Фонетические особенности звукоподражательной лексики в наибольшей степени реализуются в рамках некодифицированных разновидностей языка — просторечия и, в большей степени, территориальных диалектов. Вариативность звукоподражательных корней влечет за собой параллельное существования функционально не различающихся вариантов, имеющих одинаковые значения. В рамках литературного языка такая ситуация обычно не встречается, что является следствием кодификации.
Специфические отношения между означаемым и означающим рассматриваемых звукоподражательных глаголов, связанные с мотивированностью внешнего облика слова. не всегда однозначно соотносятся с тем или иным реальным звуком. Сходные звукоподражательные комплексы в рамках одной подсистемы могут использоваться для отображения крика одного животного, а в рамках другой — передавать крик другого животного.
Таким образом, анализ лексико-семантической группы глаголов, передающих крики животных, дает возможность использовать в качестве социальных маркеров в речи носителей языка такие параметры, как количество элементов в группе и характер первичного и вторичного употребления лексических единиц. Исследование лексико-семантических групп, кроме того, позволяет обнаружить закономерности, в соответствии с которыми происходит пополнение словарного состава одних подсистем за счет лексики других. При этом собственно языковые закономерности связаны с возможностями первичного и вторичного употребления одних и тех же слов в рамках разных подсистем языка, социолингвистические — с тем, как соотносится использование таких слов с социальными характеристиками говорящих (возрастом, образованием, местом жительства).
Дальнейшее исследование особенностей подсистем русского языка с применением анализа лексико-семантических групп может быть направлено на выявление характерных черт других коммуникативных разновидностей языка (например, социальных и профессиональных жаргонов), а также терминологических систем. В рамках такого рода исследований наряду с учитываемыми в данной работе могут рассматриваться и иные социальные характеристики говорящих (например, пол). Непосредственным продолжением настоящего исследования может являться анализ как других подгрупп, так и всей лексико-семантической группы звукоизобразительной лексики или ширесемантического поля изобразительных слов.
