Синтаксический параллелизм как средство организации эпического текста: На материале былин киев. 
цикла и рун «Калевалы»

Было бы интересно. сличить стиль «Калевалы» со стилем наших былин и малороссийских колядок.

А. Н. Веселовский1.

Параллелизм имеет более чем вековую историю изучения в отечественном и зарубежном (Якобсон, 1966; Штейниц, 1934; Ойнас, 1969) языкознании. На русской почве интерес к явлению параллелизма проявился прежде всего в плане исторических разысканий (обоснование эволюции приема «психологического параллелизма» у А. Н. Веселовского, описание различных символов стихового фольклора у А. А. Потебни). В дальнейшем параллелизм рассматривался как явление поэтического синтаксиса, выполняющее функцию ретардации (Сиротин, 1913, 267) — как композиционный прием, сопутствующий основному — «внутреннему сцеплению образов» (Соколов, 1926, 38 — 40), и-шире — лежащий в основе построения фольклорных текстов (Жирмунский, 1921; Скафтымов, 1924) — как стилевая черта не только былины, но и лирической песни (Келтуяла, 1906, 548 — 552) — как разновидность повтора (Сперанский, 1916, 41) — как основа построения народного стиха (Шульговский, 1914; Корш, 1901; Штокмар, 1941). Впоследствии эти направления исследований были продолжены (Плисецкий, 1958; Гацак, 1973; Банин, 1982; Власова, 1960; Лазутин, 1989).

Значительный вклад в разработку теории параллелизма был внесен Е. М. Мелетин-ским (1963, 1964, 1968). Им были описаны основные формы параллелизма, рассмотрены понятия эпический и лирический параллелизм, введены в отечественную науку термины аналогический и синонимический параллелизм, полный и неполный, обозначены многочисленные функции приема. Среди них Е. М. Мелетинский называет эстетическую, композиционную и функцию ретардации. Ученый объясняет основные функции параллелизма, исходя из сказительской практики и традиций эпического исполнения. Показательно само обращение крупнейших исследователей фольклора к этой лингвостилистической категории эпического текста.

В настоящее время продолжают разрабатываться вопросы ритмомелодики в связи с синтаксической организацией фольклорного текста (Артеменко, 1992; Покатилова, 1990). Параллелизм изучается как средство синтаксической связи (Овсянникова, 1968; Рабчинская, 1975), как прием, оформляющий ряд поэтических фигур народного языка (Хроленко, 1981; Лазутин, 1989; Плисецкий, 1972; Венедиктов, 1974), наконец, рассматривается наряду с другими видами повторов, которыми изобилует устнопоэтический текст (Астафьева, 1962; Введенская, 1963; Акимова, 1990; Иванчикова, 1969; Еремина, 1972; Гусарова, 1985,1988).

1 Из лекций А. Н. Веселовского по истории эпоса (Публикация В. М. Гацака) // Типология народного эпоса. — М., 1975. — С. 309.

Особенно основательно изучен вопрос о синтаксическом параллелизме с привлечением материала народно-поэтических произведений, а именно — песенного фольклора1: лирических песен (Сидельников, 1959; Колпакова, 1961; Акимова, 1966; Кравцов, 1974; Артеменко, 1974, 1976, 1977, 1988; Хроленко, 1968; Лазутин, 1967, 1989; Еремина, 1978; Астафьева, 1962, 1981; Ухов, 1957), бытовых песен (Колпакова, 1962) и исторических (Рабчинская, 1975; Михайлова, 1979; Венгранович, 1996). Изучению синтаксического параллелизма на материале исторических песен XIII — XIX вв. посвящена работа И. А. Рабчинской (1975). В ней детально исследуется «структурно-организующая функция синтаксического параллелизма в многочленных открытых конструкциях» (Рабчинская, 1975, 53). Содержат описание фигуры параллелизма работы, посвященные синтаксическому строю пословиц (Тарланов, 1982), частушек (Зырянов, 1974; Кулагина, 1981; Власова, 1960), загадок (Чернышев, 1987, 1988). Язык былин (особенно синтаксис) подвергался анализу в значительно меньшей степени. В этом отношении представляют интерес работы А. Розенберга (1927), А. К. Байбурина (1971), Ю. И. Юдина (1971), Ф. М. Селиванова (1977), В. П. Аникина (1980), 3. М. Петеневой (1985), в которых рассматриваются синтаксический строй и поэтика былин. Вопросы синтаксиса простого и сложного предложений разрабатываются В. А. Тихомировой (1953), Н. М. Горошковой (1967), Н. Д. Гусаровой, М. А. Коробейниковой (1988), Б. В. Кунавиным (1988), анализ отрицательных конструкций дается Л. В. Савельевой (1979, 1985). Существенно то обстоятельство, что описание языка фольклора стало жанрово обусловленным. В русле лингвофольк-лористики сложилось и окрепло новое направление, которое можно было бы обозначить как жанровая лингвопоэтика (Тарланов, 1988, 15).

Что касается синтаксического параллелизма, то он на материале былин специально не рассматривался. Автор работы «Сравнительный синтаксис жанров русского фольклора» справедливо замечает: «К сожалению, в этом аспекте эпические тексты вообще не анализировались в специальной литературе» (Тарланов, 1981, 98). Остаются невыявленными основные типы и модели синтаксического параллелизма, варианты употребления фигуры параллелизма, а также ее жанровое своеобразие. Этим, во-первых, определяется актуальность темы.

Во-вторых, функционирование синтаксического параллелизма в эпическом тексте существенно как в общеязыковом отношении, так и в плане установления специфики синтаксических явлений фольклорного материала. С этой точки зрения анализ параллелизма поможет выявлению жанрового канона эпической песни. Таким образом, можно констатировать значимость синтаксического параллелизма для былинного текста и поэтики фольклора в целом.

В-третьих, лингвофольклористика как наука преследует цель дать всеобъемлющее описание языка фольклора. Последнее предполагает не только рассмотрение «грамматики» фольклорного языка, но и изучение языковых способов воплощения изобразительно.

1 В этих жанрах параллелизм особенно употребителен. Так, Л. А. Астафьева пишет: «По частоте встречаемости в народной лирике параллелизм уступает только эпитету» (Астафьева, 1981, 20) выразительных средств, уяснение языковой базы явлений устнопоэтических произведений. Так как синтаксический параллелизм лежит в основе многих фольклорных приемов, то его анализ есть описание поэтических ресурсов былинного (и рунического) синтаксиса.

В-четвертых, параллелизм употребителен не только в языке фольклора. Параллельные синтаксические конструкции распространены в говорах (Баранникова, 1965; Собинникова, 1969; Трубинский, 1984) и в авторской речи (Оссовецкий, 1977; Ковтунова, 1986), где синтаксический параллелизм выступает «в качестве художественного приема еще со времен античных рито-рик"1.

Давно было подмечено наличие параллелизма в авторских произведениях. Затрагивает этот вопрос М. А. Овсянникова: «Соединение однородных предложений характерно для художественной литературы при различного рода описаниях. Само содержание, целевая установка и приемы художественного изображения способствуют формированию таких синтаксических целых описательного характера, которые состоят из однородных высказываний с параллельной структурой. Подобного рода синтаксические комплексы наблюдаются при описании природы или какой-либо ситуации» (Овсянникова, 1968, 80). Об использовании параллелизма в целях стилизации текста пишут В. И. Абаев (1956,428), Н. В. Патроева (1996, 127, 130), М. Б. Михайлова, М. А. Венгранович (1985, 30 — 38). Все вышесказанное подтверждает мысль об актуальности изучения синтаксического параллелизма.

Наконец, построения с параллельными конструкциями употребляются во многих разноязычных эпических памятниках, если не во асехПоследнееобстоятель. с-таа неоднократно, отмечалось отечественными и зарубежными учеными (Миклошич, 1895- Потебня, 1914; Богатырев, 1958; Путилов, 1971; Жирмунский, 1947, 1964; Кууси, 1949, 1952; Евсеев, 1960; Ан-нист, 1965; Тронский, 1973; Гринцер, 1975; Неклюдов, 1977; Абаев, 1982; Покатилова, 1990; л.

Гацак, 1989, 1990; Чистов, 1978, 1983; Штейниц, 1934)/ Поэтому выявление особенностей функционирования параллелизма в былинном тексте и последующее сравнение их с характером использования параллелизма в иной эпической системе может дать богатый материал в области не только грамматики, но и поэтики фольклорного языка, поможет «решению фундаментальных задач, связанных с созданием сравнительной и сравнительно-типологической стилистики и поэтики фольклора разных народов» (Тарланов, 1988,18).

Цель данной работы — представить возможно полное описание одного из средств организации эпического текста — синтаксического параллелизма — на материале двух разно-этнических эпосов.

Задачами работы являются: изучение языковых форм выражения фигуры параллелизма в былине, анализ структуры и функций параллелизма, обнаружение базовых фольклорных моделей. Выявив особенности и тенденции употребления синтаксического параллелизма в былинном тексте, мы ставим также задачи, во-первых, сравнить их с характером использова.

1 Акимова Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. — М.: Высшая школа, 1990. — С. 126.

2 Исследователь языка фольклора Е. М. Мелетинский в книге «Эдца» и ранние формы эпоса" отмечал: «Параллелизм присущ устному творчеству буквально всех народов» (Мелетинский, 1968, 92). ния параллелизма в отличной от русского языковой системе, во-вторых, определить адекватность передачи инонационального фольклорного текста на русский язык. Сопоставительное изучение синтаксических конструкций позволит выделить инвариантные для обоих эпосов модели параллелизма, обозначить общие принципы построения текста. При сравнительном анализе параллелизма принимается во внимание подход к исследованию произведений устной народной поэзии, намеченный еще А. Н. Веселовским в «Лекциях по истории эпоса», а в дальнейшем разрабатываемый теоретиками историко-типологического изучения фольклора (Пропп, 1958; Жирмунский, 1958, 1979; Богатырев, 1960; Путилов, 1971, 1976, 1988; Соколов, 1977; Федоров, 1971). Этот подход в настоящее время можно признать наиболее актуальным (Гацак, 1990; Толстой, 1983; Текст как явление культуры, 1989). Необходимость более полного обоснования темы диссертации требует подробного освещения данного вопроса.

К проблеме, связанной со сравнительным анализом языковых средств фольклора, неоднократно обращался академик Веселовский. Он разрабатывает вопросы возникновения и развития поэтических ресурсов фольклора и связь их с «формами жизни общества» (Веселовский, 1975, 290), в результате чего постепенно вырисовывается общая картина эволюции поэтического мышления (Плисецкий, 1972, 130). Но А. Н. Веселовский не ограничивался изучением русской эпической поэзии. Сам принцип историзма, внесенный акад. Веселовским в анализ эпического творчества, предполагал обращение к эпическим памятникам других народов. А в ходе сравнительного анализа выявлялась и прослеживалась типология средств художественной выразительности (Базанов, 1955, 115 — 127). В статьях, составляющих «Историческую поэтику», и в «Лекциях по истории эпоса» А. Н. Веселовский обращался к карело-финской эпической традиции в подтверждение своих теоретических взглядов на происхождение и историю эпоса. А. Н. Веселовский развивает идею связи эпической поэзии с жизнью народа, создающего эпос, соответствия эпической поэзии «человеческому миросозерцанию», меняющемуся в зависимости от стадии развития общества. Так, «родовой быт» дал начало, породил эпос, содержание которого на первых порах составляли «героические и религиозные песни» (Веселовский, 1975, 291). Для того, чтобы воссоздать картину исторического развитая эпоса от ранних форм до поздних, выявить сходство и различие эпосов разных народов, надо, по мысли А. Н. Веселовского, «подводить данное произведение под ту или иную стадию развития» (Веселовский, 1975, 289). Это методологически важное положение теории А. Н. Веселовского предваряет современный историко-типологический подход к изучению памятников эпического творчества (ср., например, с современным термином «разные формации эпоса» (Гацак, 1989, 3). С этой точки зрения содержание рун «Калевалы», по мнению ученого, «отвечает только простейшим формам общественных отношений, ограничивается мотивами самого несложного характера». Иными словами, это пример эпоса народа «в родовом быте» (Веселовский, 1975, 292). Разрешая вопрос об отношении эпоса к истории, А. Н. Веселовский приходит к мысли о том, что в основе эпического творчества любого народа должны лежать события, «историческая значимость которых была настолько велика, что повлекла за собой создание эпопеи» (Веселовский, 1975,293). В связи с этим рассуждением А. Н. Веселовский указывает, что только карело-финский эпос не имеет «исторической подкладки» (Веселовский, 1975, 293), т. е. не связан с какими-либо определенными историческими событиями. Вопрос о связи эпоса и мифа А. Н. Веселовский тоже ставит в зависимость от того, какому народу «историческому» или «неисторическому» принадлежит сам эпосв первом случае — это «эпос в родовом быте», во втором — «эпос сложившейся народности, эпос исторический» (Веселовский, 1975, 295). Для «эпоса в родовом быте» характерны прочные отношения с мифом, слияние элементов мифического и героического. А. Н. Веселовский раскрывает это положение на «Калевале», в которой, как он считает, «.трудно уследить, где кончается миф и начинается героизмсуществуют боги, существуют и герои, но и они участвуют в создании света, нет дифференциации между эпосом и мифом» (Веселовский, 1975, 295).

В «Лекциях по истории эпоса» А. Н. Веселовский подмечает родство карело-финского эпического персонажа Куллерво и героя эстонского национального эпоса «Калевипоэг». Наличие некоторых общих черт между двумя эпосами позволяет, по мнению фольклориста, привлекать материал «Калевипоэга», в котором предположительно сохранились «более древние черты» (Веселовский, 1975,308), для объяснения противоречий, несоответствий в содержании «Калевалы». Этот анализ наводит ученого на мысль о возможности сравнения «Калевалы» с иноязычными эпосами, в частности, А. Н. Веселовский видит значительный научный интерес в сравнении «Калевалы» с русскими эпическими песнями: «Сравнить „Калевалу“ с русскими былинами и сказками. было бы крайне интересно» (Веселовский, 1975, 312). Значительно позже Е. М. Мелетинский подчеркивал, что подобный анализ не только возможен, но и крайне необходим: «Сопоставление „Калевалы“ с фольклорно-эпическими памятниками других народов — инструмент типологического анализа карело-финских рун» (Мелетинский, 1986,79). Но сравнительное изучение эпосов отдельных народов не должно ограничиваться выявлением общих мотивов, сюжетов, образов эпических произведений. Сравнительный анализ может вестись по многим направлениям, в том числе и в области стилистики: «Было бы интересно также сличить стиль „Калевалы“ со стилем наших былин и малороссийских колядок» (Веселовский, 1975, 309). Привлекают внимание А. Н. Веселовского многочисленные повторы в тексте «Калевалы»: «Интересны обычные в „Калевале“ повторения и эпическая ретардация (медленное, обстоятельное описание, как падает слеза или как ягода попадает в рот Марьятте и т. д.), обличающая уже позднюю пору эпоса» (Веселовский, 1975, 309). Возникновение повторений связано, по мнению А. Н. Веселовского, с «амебейным» характером исполнения рунических песен: «Явление припева, анафоры, палилогии и повторений — все это объясняется из принципа древнего хоризма и амебейности, и все это является на почве народной музыки средством подчеркнуть настроение» (Веселовский, 1940, 114 — 115). Так ученый определяет функциональное назначение и стилистическую роль повторений в тексте, в многообразии которых он видит типологическое свойство рунической песни.

Если следовать методологической установке А. Н. Веселовского — «.нужно действовать путем сравнительного изучения эпоса отдельных народов» (Веселовский, 1975,309), — при анализе языковых явлений фольклора становится возможным выделение типологических универсалий. С этой точки зрения данная работа представляет собой описание одной из типологических универсалий, являющейся средством организации эпического текста, — синтаксического параллелизма. Подход к отбору материала тем более обоснован, что текст для сравнения, т. е. эпос «Калевала», является разножанровым. Исследователями неоднократно высказывались сомнения в однородности рун «Калевалы», более того, вопрос о происхождении «Калевалы» до сих пор остается нерешенным (Крон, 1924; Базанов, 1955; Куусинен, 1956; Евсеев, 1960; Мелетинский, 1960; Мишин, 1974; Карху, 1978, 1985; Азбелев, 1986). Сошлемся здесь опять на изыскания академика А. Н. Веселовского. В «Лекциях по истории эпоса» ученый ставит вопрос о «цельности «Калевалы», т. е. представляет ли она собой единое эпическое произведение, распавшееся с течением времени на отдельные, самостоятельные песни, как полагали Н. Штейнталь, В. В. Радлов и Ю. Крон (Веселовский, 1975, 305), либо это собрание рун, обработанных и объединенных Э. Леннротом. А. Н. Веселовский обращает внимание на неточности, повторения в содержании рун, что заставляет его усомниться в «цельности эпоса». Он видит в «Калевале» набор отдельных рун, которые были записаны от разных сказителей в разное время: «Не спорим о числе, двенадцать или менее циклов — все равно, но и мы, в свою очередь, тоже смотрим на «Калевалу» как на свод отдельных циклов. Содержание 10 — 15 рун чисто сказочное, облеченное в песенную форму. В рунах 16 -— 25 целых шесть песен посвящены описанию финской свадьбы с ее обрядами и песнями. Руны 32 — 36 представляют собой нечто совершенно отдельное» (Веселовский, 1975,307).

Кроме того, материалом исследования являются признанный классическим перевод «Калевалы», осуществленный Л. П. Вельским, и перевод эпоса, недавно выполненный Э. Киуру и А. Мишиным1.

Основным предметом исследования является былинный синтаксический параллелизм, рассматриваемый в сопоставлении с параллелизмом рунической песни.

Материалом для изучения послужили тексты 46 былин (более 10 400 былинных строк) из следующих собраний:

1 Сборник Кирши Данилова / Изд. Публичной библиотеки. Под ред. П. Н. Шеф-фера, —СПб., 1901.

2. Песни, собранные П. Н. Рыбниковым. 2-е изд. — М., 1909 — 1910. — Т. 1 — 2.

3. Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 / Отв. редактор проф. А. М. Астахова. 4-е изд. — М.- Л.: Изд-во АН СССР, 1949 — 1950. — Т. 1,2.

4. Марков А. В. Беломорские былины. — М., 1901.

5. Григорьев А. Д. Архангельские былины и исторические песни, собранные в 1899 — 1901 гг. — СПб., 1910. — Т. 3.

6. Онежские былины / Подбор былин и научная редакция текстов Ю. М. Соколова. Подготовка текстов к печати, примечания и словарь В. И. Чичерова. — М.: Изд. Гос. лит. музея., 1948.

7. Былины Севера / Записи, вступит, статья и коммент. А. М. Астаховой. — Т. 1. — М.- Л., 1938; Т. 2.—М.- Л&bdquo- 1951.

1 Калевала: Карел.-фин. нар. эпос / Собр. и обраб. Э. Леннрот. Перевод с финского Э. Киуру и А. Мишина. Вступ. ст. К. В. Чистова//Север. — Петрозаводск, 1995 — 1997.

8. Былины Пудожского края / Подготовка текстов, статья и примечания Г. Н. Па-риловой и А. Д. Соймонова. — Предисл. и ред. А. М. Астаховой. — Петрозаводск, 1941.

9. Былины П. И. Рябинина — Андреева / Подготовка текстов к печати, статья и примечания В. Базанова. Под ред. А. М. Астаховой. — Петрозаводск, 1939.

В отборе материала мы полагались на авторитет крупнейших фольклористов советского периода В. Я. Проппа и Б. Н. Путилова, составителей сборника «Былины». Эти 46 былин условно были названы авторами сборника былинами киевского цикла и вошли в первую часть книги «Былины» под названием «Древнейшие былины» и «Былины киевского цикла». Кроме того, основой исследования послужили 25 (с 26 по 50) рун «Калевалы» (1981).

Методы и принципы исследования. В работе используется системный подход к описанию синтаксических форм. С этой целью проводится субъектно-предикативный анализ, привносятся элементы стилистического, структурно-семантического и компаративного анализа синтаксических единиц, выделяются схемы-блоки. Наряду с традиционными методами анализа языка на синтаксическом и лексическом уровнях (логико-синтаксическим, анализа по позиционным звеньям, описания синтаксических единиц с учетом морфологического способа выражения, описания по лексико-семантическим группам) в диссертационном исследовании также используется метод сравнительно-типологического анализа (Тарланов, 1995, 14 — 62).

Метод комплексного анализа языковых единиц синтаксического уровня (словосочетания, предложения, сложного предложения, сложного синтаксического целого), который предусматривает многоаспектный подход к явлению параллелизма — с точки зрения структуры, семантики и выполняемых функций, — наиболее адекватный путь к осмыслению фольклорной поэтики. Методы и принципы исследования позволили выявить инвариантные для обоих эпосов модели построения текста, их жанровую специфику и функциональное назначение.

Научная новизна диссертационной работы обусловлена недостаточной изученностью синтаксических явлений былевого эпоса. В диссертации впервые дается в полном виде описание синтаксического параллелизма на материале былин, выявляются общие модели построения текста, параллелизм рассматривается в аспекте формулообразования. Кроме того, впервые последовательно проводится сопоставительный анализ параллельных синтаксических конструкций с привлечением материала разноэтнических эпосов (былинного эпоса и «Калевалы»).

Научная и практическая значимость работы связана с решением ряда вопросов, среди которых, во-первых, теоретическое осмысление явлений синтаксической симметрии, во-вторых, методология текстологического анализа обширного эпического материала, в-третьих, сопоставительное изучение фольклорной поэтики. Сравнительный анализ синтаксических средств фольклора, лежащих в основе многих изобразительных фигур, дает возможность проследить эволюцию поэтических приемов, способствует выявлению языковых универсалий (Гацак, 1989, 3 — 8). Как показало наше исследование, параллелизм по праву можно отнести к типологическим универсалиям языка фольклора. Это направление исследований позволит в дальнейшем представить «сопоставительный тезаурус художественных констант» (Гацак, 1990, 27). Немаловажен тот факт, что сравнительное изучение синтаксических конструкций (как и поэтических систем в целом) разноэтнических эпосов является существенным для теории и практики перевода (Мишин, 1982,3 — 36- Карху, 1978,118 — 137- Табахьян, 1980).

Материал диссертации может найти применение при создании «словаря психологических параллелизмов» (Никитина, 1993, 80).

Практическая значимость диссертации заключается в возможности использовать результаты исследования в вузовских лекционных курсах по современному русскому языку, при разработке спецкурсов по лингвофолыслористике и при проведении спецсеминаров по лингвистическому анализу текста, жанровому синтаксису и поэтике фольклора в целом. Основные положения работы могут найти применение также в практике школьного преподавания русского и карело-финского эпосов на факультативных занятиях по стилистике и лин-гвопоэтике.

Апробация результатов исследования. Основное содержание диссертации было изложено на научных конференциях в Петрозаводском государственном университете (1982 — 1984 гг.), на научной конференции «К 150-летию первого издания карело-финского эпоса «Калевала» (Петрозаводск, 2 апреля 1985 г.), на Всероссийской научной конференции «Духовная культура: Проблемы и тенденции развития» (Сыктывкар, 11 — 14 мая 1994 г.), на Международной научной конференции «Рябининские чтения-95» (Петрозаводск, 4 -— 8 сентября 1995 г.), на Межвузовской научной конференции «Проблемы поэтики языка и литературы» (Петрозаводск, 22 — 24 мая 1996 г.), на заседаниях кафедры русского языка Петрозаводского госпедуниверситета (1995 — 1997 гг.). По теме диссертации опубликовано шесть работ.

Выводы.

Синтаксический параллелизм в текстах обоих эпосов получил широкое распространение1.

В плане структуры возможен параллелизм двучленный и многочленный, но предпочтение отдается бинарным построениям. Однако фигура параллелизма в руне не бывает столь объемной, как в былине, и в руническом тексте абсолютно превалирует двучленность построения, что, очевидно, изначально связано с «амебейным» (Веселовский, 1940, 114 — 115) характером исполнения рун. В былине, напротив, значителен удельный вес многочленов в построениях с бессоюзной связью. В руне встречаемся с таким же контактным или дистантным расположением параллелизируемых стихов, как и в былине. Необязательно строки следуют друг за другом, они могут перемежаться словесным материалом, не затронутым параллелизмом. А также группы параллельных позиций объединяются попарно и функциони.

1 Мы не можем согласиться с выводом, сделанным Г. Л. Бенедиктовым о том, что: «Прием синтаксического параллелизма распространен преимущественно в лирической песне» (Венедиктов, 1974, 224). руют в смежных строках или через некоторое количество стихов, в результате чего возникает редупликация поэтических структур. Обращает на себя внимание чрезвычайно большая степень распространения «троичного» параллелизма (термин Е. Б. Артеменко). Если в былине в организации этой структуры участвуют в основном члены предложения, то в руне — самостоятельные предложения. Две предикативные единицы располагаются в равноценных полустишиях первой строки, а третья занимает весь послестих.

Тенденция мены позиций внутри предикативного ядра, объектных и обстоятельственных распространителей при сказуемом проявляется регулярно в обоих эпических текстах. Мена позиций связана со звуко-ритмическими требованиями и является одним из частных проявлений принципа вариативности языковых средств в фольклоре. Как в былине, так и в руне фигура параллелизма не накладывает ограничений на выбор разных по целеустановке предложений. Они могут быть утвердительными или отрицательными, вопросительными, побудительными или повествовательными предложениями (см. стр. 84, 135). В процессе функционирования построения иногда меняют свои грамматико-структурные характеристики: возможны временные вариации, изменение интонационного рисунка и целенаправленности. Наряду с полным параллелизмом (при абсолютной симметрии в расположении членов) встречается параллелизм неполный, при котором отсутствуют или не совпадают некоторые синтаксические позиции членов предложения, например, во фразе эксплицитно не выражено сказуемое или сказуемое распространяется второстепенными членами. Эллиптичность конструкций — характернейшая черта синтаксиса былин и рун. Кроме того, имеет место буквальный повтор лексических единиц, словосочетаний и целых фраз. Повтор — явление типичное как для руны, так и для былины. Однако полный семантический повтор стал для рунического текста ведущим приемом.

Параллелизм синтаксических позиций связан с общностью фольклорных ситуаций, в соответствии с которыми происходит заполнение конструкции словами одной лексико-семантической группы, семантико-стилистическими синонимами. Лексические единицы, составляющие словесные цепочки (по терминологии Е. Б. Артеменко и С. Г. Лазутина «опорные элементы», «парные корреляты» (Артеменко, Лазутин, 1979, 29 — 40), «ассоциативные ряды» у А. Т. Хроленко (1983, 63), «текстовые оппозиты» у С. Е. Никитиной (1993, 81) образуют основную часть базовой, эпической лексики фольклорного текста. Аналогично былине в рунической песне слова многих грамматических классов располагаются тандемом в параллельных близстоящих строках. При этом возникают многочисленные вариации грамматических параметров: числа, падежа, времени, наклонения, лица и др. Лексические компоненты выступают в одинаковой синтаксической функции, в результате чего возникает эффект многоуровневой симметрии. По сравнению с былинами в рунах число «слов-оппозитов» значительно больше и они носят более устойчивый характер. Однако их можно объединить в соответствии с одинаковой или близкой семантикой в подобные былинным понятийные группы.

При сравнении текстов обоих эпосов выявляется одинаковая типология синтаксических единиц, подчиненных в построении симметрии. Как явствует из анализа, принципы синтаксической организации конструкций одни и те же в разноязычных текстах. Более того, можно выделить единые для двух эпосов модели построения фигуры параллелизма (см. выводы на стр. 78, 116). Из всех конструкций в руне, как и в былине, наибольшее распространение получили бессоюзные предложения, за ними (по степени употребительности) следуют гипотаксические структуры, менее всего распространен параллелизм сложносочиненных предложений. Бессоюзная связь в целом характерна для поэтического синтаксиса не только рун, но и былин.

В обоих эпосах общими являются модели построения монои полипредикативных структур, охваченных симметрией. Изоморфизм текста создается за счет параллелизма синтаксических позиций членов предложения в однородном ряду и в сложных предложениях, а также благодаря соположению синтаксически конгруэнтных простых и сложных предложений, ССЦ и стиховых «континуумов» (Артеменко, 1977, 55).

В руне, как и в былине, в полустишиях строки обнаруживаем многочисленные примеры параллельной организации членов предложения и простых предложений, связанных асиндетически. Из всех членов предложения, вступающих в отношения симметрии, параллелизм синтаксических позиций однородных сказуемых — самая распространенная модель организации строки. Ключевое положение в былинном тексте занимают бессоюзные и сложносочиненные СЕ, выражающие соединительные и сопоставительные отношения. А в руне из всех конструкций наибольшее распространение получили бессоюзные предложения со значением соединительного перечисления, за ними (по степени употребительности) следуют гипотаксические структуры и сложносочиненные предложения. Асиндетон в целом характерен для поэтического синтаксиса былин и особенно рун, поэтому параллелизм бессоюзных сложных предложений можно считать синтаксической «константой» былинного и рунического текстов. Значительно менее распространен в руне параллелизм союзных структур. Если рунический синтаксис не изобилует союзными средствами выражения, то былинный синтаксис активно использует ряд союзов, хотя основной союзный фонд и былины, и руны (как сочинительный, так и подчинительный) невелик и однотипен.

Фигура синтаксического параллелизма насыщена внутрифразовым, рефренным, анафорическим и эпифорическим повторами слов, усиленными многочисленными созвучиями, ассонансом и консонансом, конечной и внутренней рифмами (звуковой параллелизм). Если прием «ступенчатого сужения образов» в текстах рун встречается спорадически, то такие стилистические фигуры речи, как палилогия, анафора, эпифора получили широкое распространение. Среди них более всего употребительна анафора. В тексте многократно встречается сочетание приемов-повторов в разных комбинациях: анафоры с эпифорой, подхвата с эпифорой и т. д. Наконец, многие стихи в руне, как и в былине, преобразуются в поэтические формулы.

Заключение

.

Сравнительно-типологический подход к исследованию фольклорных текстов, намеченный еще А. Н. Веселовским, является плодотворным. Проведенное исследование подтверждает мысль о том, что: «Особого внимания заслуживает. историко-сопоставительное изучение поэтико-изобразительных констант, присущих каждой формации эпоса» (Гацак, 1989, 7). Сравнительный анализ параллельных синтаксических конструкций дает возможность выделить традиционные варианты-универсумы фигуры параллелизма и определить их распространенность в тексте, а также рассмотреть варьируемость моделей параллелизма в зависимости от различий в синтаксисе разносистемных языков, национальной традиции.

Сопоставительный анализ былинного и рунического параллелизма позволяет сделать следующие выводы:

1. Синтаксический параллелизм в обоих эпосах широко распространен, но в рунической песне он стал доминирующим способом организации текста1. Многоуровневая симметрия, создаваемая всеми возможными языковыми средствами (интонационными, ритмическими, морфологическими, лексическими, синтаксическими), определяет архитектонику былины и руны. Набор лексических единиц, членов предложения, синтаксических конструкций, сложных синтаксических целых, конструирующих фигуру параллелизма, их типология и выражаемые отношения, преимущественный выбор средств связи (при господстве асиндетона), наконец, функционирование тропов и поэтических фигур в рунах имеют много общего с былинным параллелизмом. Во-первых, совпадает формальная организация фигуры параллелизма (бинарность построений, контактное и дистантное расположение, редупликация структур, «перекрестный параллелизм», эллиптичность конструкций). Во-вторых, при сравнении текстов обоих эпосов выявляется одинаковая типология синтаксических единиц, отмеченных параллельной организацией. Изоморфизм текста создается за счет параллелизма синтаксических позиций членов предложения в однородном ряду и в сложных предложениях, а также благодаря соположению синтаксически конгруэнтных простых и сложных предложений, сложных синтаксических целых. В-третьих, как явствует из анализа, принципы синтаксической организации конструкций, подчиненных симметрии, одни и те же в разноязычных текстах. В-четвертых, обнаруживаются единые для двух эпосов схемы-модели параллелизма. Можно сделать вывод о том, что параллелизм предложенческих и надпредло-женческих структур относится к инвариантным свойствам фольклорного эпического текста.

2. Наряду с синтаксическим параллелизмом фольклорной поэтикой выработана целая система словесных приемов-повторов, которые являются универсальными для эпического творчества обоих народов. Несмотря на разницу в синтаксическом строе, в метрической структуре и в ритмической организации, схожими остаются многие явления по.

1 Наши наблюдения над функционированием синтаксического параллелизма в двух разноязычных эпосах подтверждают высказывание Е. М. Мелетинского: «Параллелизмы характерны дня былин, но еще более типичны они для такого архаичного эпоса, как карело-финский, в котором этот прием абсолютно господствует» (Мелетинский, 1964, 91). этического синтаксиса. Ярким примером тому могут служить функционирование приема «отрицательного параллелизма», характер употребления таких стилистических фигур, как палилогия, анафора и эпифора, особенности использования приема «ступенчатого сужения образов». Так что правомерно вести речь об общности поэтических средств обоих эпосов. Последнее обстоятельство облегчает воспроизведение фигуры синтаксического параллелизма при переводе.

В текстах рун находим оригинальные поэтические приемы, придающие эпосу неотразимый национальный колорит (многочисленные перифразы, виды словесной образности, полный семантический повтор).

3. Параллелизм, являющийся синтаксико-поэтической «константой» эпосов, выполняет одинаковые функции в обоих текстах: ритмическую, интонационную, конститутивную, композиционную, эмоционально-стилистическую. Среди них определяющими стали структурои текстообразующая функции.

4. Если в изобилии повторений, которые являются характерной чертой не только финской народной поэзии, но и русского былевого эпоса, в построении синтаксических конструкций, в арсенале языковых средств, используемых для создания фигуры параллелизма, можно усмотреть общность двух эпических текстов, то лексическое оформление синтаксических моделей параллелизма, фонд устнопоэтических формул этнически специфичны. «Интонационная», ритмическая, лексическая «культура этноса» (Гацак, 1990, 27) отличается самобытностью и, как нам представляется, подчас не поддается сравнению. Нельзя не заметить, что при переводе «Калевалы» на русский язык передача лексического параллелизма вызывает большие сложности и далеко не всегда оказывается возможной.

Особенности употребления фигуры параллелизма детерминированы системными свойствами языков. Так, имеют место как формально-языковые различия, связанные прежде всего с различием в грамматическом строе, с длиной строки и с ритмико-звуковой организацией рунической песни (количество и частотность употребления тех или иных синтаксических моделей, протяженность конструкций в периоде или макрофрагменте текста, объем перечислительного ряда и т. п.), так и содержательные (заполнение фигур словесным материалом, рисующим национально специфичную картину эпического мира).

В целом фольклорную поэтику обоих эпосов отличает традиционализм, устойчивость ритмической и синтаксической организации текста, набор стабильных формул-блоков и эффект «сгущения» эпической лексики и фразеологии.

5. Употребительность фигуры синтаксического параллелизма в обоих эпосах, общность ее архитектоники, сходство выполняемых функций обеспечивают реальную основу для адекватного перевода рунического текста на русский язык. Переводческую практику как Л. П. Вельского, так и Э. Киуру и А. Мишина в передаче фигуры параллелизма можно признать успешной. Сравнение текста «Калевалы» с переводами убеждает в том, что переводчики стремились максимально воссоздать параллелизм строк и полустиший оригинала.

Источники.

1. Сборник Кирши Данилова / Изд. Публичной библиотеки. Под ред. П. Н. Шеф-фера,—СПб., 1901.

2. Песни, собранные П. Н. Рыбниковым. 2-е изд. — М., 1909 — 1910. — Т. 1 — 2.

3. Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 / Отв. редактор А. М. Астахова. 4-е изд. — М.- Л.: Изд-во АН СССР, 1949 — 1950. — Т. 1, 2.

4. Марков А. В. Беломорские былины. — М., 1901.

5. Григорьев А. Д. Архангельские былины и исторические песни, собранные в 1899 — 1901 гг. — СПб., 1910. — Т. 3.

6. Онежские былины / Подбор былин и научная редакция текстов Ю. М. Соколова. Подготовка текстов к печати, примечания и словарь В. И. Чичерова. — М.: Изд. Гос. лит. музея., 1948.

7. Былины Севера / Записи, вступит, статья и коммент. А. М. Астаховой. — Т. 1. — М.- Л., 1938; Т. 2. — М.- Л., 1951.

8. Былины Пудожского края / Подготовка текстов, статья и примечания Г. Н. Па-риловойи А. Д. Соймонова. —Предисл. и ред. А. М. Астаховой. —Петрозаводск, 1941.

9. Былины П. И. Рябинина-Андреева / Подготовка текстов к печати, статья и примечания В. Базанова. Под ред. А. М. Астаховой. — Петрозаводск, 1939.

10. Былины / Под ред. В. Я. Проппа и Б. Н. Путилова. — М.: Художественная литература, 1958. — Т. 1.

И. Kalevala. Karjalais-suomalainen kansaneepos / Koonnut ja laatinut E. Lonnrot. — Petroskoi: Karjala, 1981.

12. Калевала: Карел.-фин. нар. эпос / Собр. и обраб. Э. ЛеннротПер. Л. П. Вельского. — М.: Художественная литература, 1977. —¦ 573 с.

13. Калевала: Карел.-фин. нар. эпос / Собр. и обраб. Э. ЛеннротПеревод с финского Э. Киуру и А. МишинаВступ. ст. К. В. Чистова // Север. — Петрозаводск, 1995 — 1997.