Объектом диссертационного исследования является категория определенности-неопределенности. которая традиционно выделялась в грамматических описаниях ряда языков. С поворотом исследовательских интересов к анализу высказывания с позиций теории референции указанная категория получает более широкое толкование, и становится очевидным, что в качестве референциальной категории она, во-первых, универсальна, а во-вторых, многообразна в своих проявлениях. Это обстоятельство делает актуальным изучение данной категории как в общетипологическом (с неограниченным диапазоном сравнения), так и в сопоставительном (конграстивном) плане, предполагающем минимальный диапазон сравнения — два языка.
В нашем исследовании для сопоставления избраны адыгейский и английский языки. Материал этих языков еще не рассматривался под данным углом зрения, благодаря чему работа приобретает определенный характер научной новизны. которая подкрепляется и впервые анализируемым, специально подобранным материалом.
Материал исследования представляет собой примеры из адыгейских и английских художественных текстов, из живой речи, а также подборку параллельных текстов на двух языках.
Непосредственным предметом исследования является характер выраженности указанной категории в соизмеримых текстовых условиях в двух языках.
Известно, что описание категории определенности-неопределенности в таких языках, как английский, немецкий или французский, предпринимаемое в традиционном грамматическом ключе, может показаться тривиальным. Грамматикализованность значения определенности в подобных языках является хорошо установленным фактом их именной морфологии, однако перемещение фокуса внимания на семантико-синтаксическую структуру текста, на контексты референтного и нереферентного употребления имен в высказывании придает проблеме определенности-неопределенности новое звучание.
И если даже в отношении европейских языков отмеченная проблема отнюдь не снимается с повестки дня, она остается тем более актуальной для разработки типологического портрета адыгских языков. В адыговедении, как будет подробнее показано ниже (глава II), статус категории определенности-неопределенности не является до конца проясненным. Наличие этой категории в грамматической структуре языка предполагает наличие специальных средств ее выражения, и в европейских языках это артикли. В адыгских же языках артикля как самостоятельной категории служебных элементов нет, хотя есть элементы, выполняющие артиклевую функцию, на что указывал еще Н. СТрубецкой (1987).
В связи с этим встает проблема специального рассмотрения категории определенности-неопределенности в плане содержания и в плане выражения в адыгских языках на фоне ее сопоставления с аналогичной категорией в языках, где ее существование и автономность не подвергается сомнению (в частности, в английском).
Кроме того, для теории и типологии обсуждаемой категории было бы весьма полезным выяснить соотнесенность и взаимодействие определенности-неопределенности с другими категориальными значениями, формирующими именную грамматику (такими, как падеж, число, указательность, притяжательность), в языках столь разной типологии, как адыгейский и английский. Не лишен интереса и вопрос о том, как проявляется определенность-неопределенность в различных лексико-семантических группах слов в том и другом языке.
Все сказанное определяет основную цель исследования: на основе сопоставления с типичным артиклевым языком, каким является английский, выявить типологическую специфику категории определенности-неопределенности в адыгейском языке.
Достижение этой цели предполагает решение ряда конкретных задач.
1) дать краткий анализ состояния теории определенности и проанализировать типы дефиниций, толкующих это понятие;
2) проследить на ряде примеров организацию и функционирование категории определенности-неопределенности в языках различного строя и различной генетической принадлежности;
3) провести фронтальное сопоставление имеющихся в нашем распоряжении письменных текстов на двух языках для выяснения распространения в них английских и адыгейских показателей определенности-неопределенности;
4) сопоставить функционирование (и саму возможность) подкатегорий определенности и неопределенности в различных лексических классах;
5) сопоставить проявление категории определенности-неопределенности в различных грамматических контекстах (прежде всего падежном, указательном, притяжательном, числовом, предикативном).
Осуществление намеченной программы исследования позволит значительно продвинуться в понимании типологической специфики адыгской категории определенности-неопределености и внести ощутимый вклад в общую теорию этого явления. В этом можно видеть научную значимость исследования.
Практическая значимость данной работы видится в том, что ее результаты имеют непосредственный выход в преподавание английского языка в адыгском вузе и могут использоваться для разработки спецкурсов и учебных пособий.
Следующие положения являются базисными для нашего исследования:
1. Материал типологически различных языков показывает, что семантика определенности-неопределеииости имени универсальна и формируется в структуре высказывания.
2. Адыгейский язык занимает промежуточное положение на типологической шкале «полностью артиклевые языки — полностью безартиклевые языки», приближаясь к артиклевым языкам, но не имеет особого внекатегориального показателя определенности, подобного артиклю европейских языков.
3. Категория определенности-неопределенности в адыгейском гораздо теснее связана отношением формальной подчиненности с другой грамматической категорией (падежа), чем в полностью артиклевых языках типа немецкого или французского, где артикль как самостоятельная служебная часть речи имеет собственное склонение.
4. В обоих языках существуют сильные и слабые лексические и грамматические контексты проявления исследуемой категории, которые лишь частично дают сходную картину.
5. Наиболее существенные расхождения обнаруживаются в контексте множественного числа, которое требует в адыгейском форм определенности независимо от референциальной семантики лексического контекста, и в дейктическом контексте, где наличие указательного местоимения также обусловливает определенную форму имени. Такие особенности адыгейских определенных форм позволяют предположить, что они не полностью семантизированы по категории определенности и могут выступать как чисто формальная примета того или иного грамматического контекста.
Те же выводы можно сделать и на материале адыгейского языка. В генерических существительных морфемым ир могут чередоваться с нулем, не являясь при этом показателями категории определенности-неопределенности.
Имена в общей форме чаще всего встречаются в пословицах и поговорках. «В пословицах и поговорках соотношение категорий падежа и определенности/ неопределенности характеризуется своими закономерностями. Это связано с обобщенным содержанием пословиц и поговорок, исключающим противопоставление грамматических форм определенности/ неопределенности в именах существительных. Ср.: адыг. Хьак1э (р) бэрэ шьысым бысымыр йэзэшъы 'Если гость долго засиживается, то хозяин устает'- каб.-черк. Ш1алэ (р) жэмэ, л1ыжъым йыльакьуэ (р) мэуз 'Когда мальчик бежит, у старика ноги болят'. Формантр в подлежащих, выраженных существительными хьак1э (р) 'гость', ш1алэ (р) 'мальчик', лъакьуэ (р) 'ноги', грамматически иррелевантен, его наличие или отсутствие факультативно, т. е. он не несет грамматической информации, не участвует в образовании оппозиции определенность-неопределенность, не влияет на падежное значение» (Кумахов, Кумахова 1985, 46−47).
Однако не только пословицы и поговорки могут содержать имена в обобщенной форме. Практически любое существительное, употребленное нереферентно, имеет классифицирующее значение. В текстах на адыгейском языке имена в общей форме могут выполнять различные синтаксические функции и употребляться во всех имеющихся в парадигме склонения падежах. Соответствующие им английские эквиваленты могут сопровождаться любым из артиклей. Ср.:
Англ.. living in a simple tent-like hut, the man of mid-Palaeolithic epoch. was quite well equipped to successfully struggle for his survival with the severe conditions of that time.
Адыг. Ыкурэ Палеолит лъэхъан ц1ыфыр. щатырым ехьыщыр шъо-унэхэм ач1эсэу. климэт хафэхэм псаоу къызэрялыжьышьущтым фэбэнэнымк1э ш1ук1аеу тегъэпсыхьыгъагь («А.Ж.»).
Проживая в простых, похожих на палатки, хижинах, человек эпохи среднего Палеолита был достаточно хорошо оснащен для успешной борьбы за выживание в суровых климатических условиях того времени'.
Коррелирующие существительные в обобщенной форме the man и ц! ыфыр 'человек', выполняющие в обоих языках субъектную функцию, оформлены определенным артиклем и морфемойр соответственно. Несмотря на невозможность приписания признака определенности генерическим существительным, можно все-таки допустить сохранение (пусть и значительно редуцированное) артиклевых функций за оформляющими их артиклями и артиклеподобными морфемами. В приведенном выше предложении можно говорить о частичной детерминированности существительного «человек». Вернее, речь идет об ограничении его классного значения при помощи атрибутивной группы, занимающей постпозицию в английском и препозицию в адыгейском языке. То есть, the man и ц1ыфыр называют не представителя всего класса людей, ной не конкретного определенного человека, а обобщенного представителя людей конкретной исторической эпохи.
В этом же предложении встречаем еще одно существительное в общей форме, но имеющее разные формы в английском и адыгейском языках: англ. a hut, адыг. унэхэм 'в домах'. Имени в единственном числе с неопределенным артиклем в английском языке соответствует существительное в форме множественного числа в эргативном падеже, вызванном выполняемой им локативной функцией.
Англ. Receive a friendly guest in peace.
Адыг. Ежъугъэблъагъ ныбджэгъу хьакЬр мамырныгъжЬ («А.Ж.»),.
Встречайте добрых друзей миром'.
Оформленное в английском языке неопределенным артиклем объектное существительное a guest 'гость' при переводе на адыгейский приобретает морфемур.
В другом примере встречавшееся уже существительное 'человек' адыг. ц! ыфы, англ man в общей форме в английском языке сопровождается нулевым артиклем, а в адыгейском оформлено морфемойрь являющейся в данном случае окончанием абсолютного падежа, как того требует глагол-сказуемое. Ср.:
Англ. During the mid-Palaeolithic epoch man perfected the methods of making stone tools.
Адыг. Ыкурэ Палеолит лъэхъапым ц1ыфы-р мыжъо 1ашэхэм яш1ык1э фэ1эпэ-1асэу хъугъэ («АЖ. «).
В эпоху среднего Палеолита человек усовершенствовал методы изготовления каменных орудий труда'.
В слове ц1ыфы-р 'человек' морфемар выполняет синтаксические функции и выступает как падежное окончание, т. к. невозможно употребление данного имени в нулевой форме без изменения содержания всей фразы: вместо ц1ыфыр. хъугьэ «человек .стал' ц1ыфы хъугьэ 'человеком стал'.
Таким образом, формативыр им при обобщенных существительных в одних случаях выполняют чисто падежные функции, в других не несут на себе ни синтаксической, ни определительной нагрузки.
Англ. Cherkesska is a symbolic reflection of this Titan.
Адыг. Адыгэ шъуашэ-р, а Титаным исимвол пэш1ыгъ («А.Ж. «). Черкесска является символическим отражением этого Титана'.
Слово 'черкесска' англ. cherkesska адыг. адыгэ шъуашэр употребленное в классифицирующем значении, в английском и адыгейском предложениях оформлены по-разному — нулевым артиклем в английском и формантомр (являющимся также морфемой определенности) в адыгейском. В данном примере употребление ~р факультативно и не связано ни с его грамматической, ни с определительной функциями.
Существительные в общей форме в эргативном падеже единственного числа оформляются падежной морфемойм, напр.:
Адыг. Тыгъужъы-м ышхырэр ышъуэчТэ йэпшьыныжьы (Адыгэ гуышьыТэжъхэр).
То, что съедает волк, своей кожей искупает' (Пример М. А. Кумахова).
В следующем предложении существительное в родовой форме, стоящее в эргативе в адыгейском языке соответствует имени с нулевым артиклем в английском, ср.:
Англ. Be humble and beware of evel.
Адыг. Шъумыпэгащ ык1и е-м шъуыфэсакъ («А.Ж.»).
Будьте скромны и остерегайтесь зла'.
В творительном падеже имена в общей форме могут присоединять падежное окончаниек1э как к именной основе, так и к «ж-основе», ср.:
Адыг. Долинскэм щыпсэущтыгъэ ц1ыфхэр щы1эныгъэмк1э анахьэу зыпыльыгъэхэр. ш1уанэ-к1э мэкъу-мэщ аш1эныр ары.
Англ. The principal economy of the Dolinians was hoe-agriculture. («А.Ж.»).
Основным источником существования людей, живших в Долинском ущелье. было мотыжное сельское хозяйство. Букв, мотыгой сельского хозяйства делание'.
Определенность-неопределенность имени в дейктическом контексте.
Рассмотрим корреляцию определенных и неопределенных форм существительного с указательными местоимениями в адыгейском и английском языках. Давно установлено, что в большинстве языков именно указательное местоимение является источником происхождения определенного артикля или артиклеподобного форманта, ср., например, англ. the, нем. das и т. д. Недавно появилось интересное свидетельство первого письменно засвидетельствованного употребления романского артикля в «Пародии на Саллическую правду», где он впервые формально и функционально противопоставлен указательному местоимению (которое могло иметь ударение, в отличие от артикля). При этом любопытно коммуникативно-прагматическое распределение обоих элементов в актуализованном высказывании: указательный детерминатив тяготеет к теме, а артикль к реме (Андреева 1999, 3−4).
Однако, несмотря на сохранение некоторой семантической связи между формантами определенности, функционирующими в современных языковых системах, и соответствующими указательными местоимениями, характер дистрибуции и взаимосвязи этих вполне автономных грамматических элементов на синтаксическом уровне может различаться от языка к языку. В 80-е годы можно заметить более скептическое отношение к идее о неразрывности демонстратива и определенности, что нашло, например, отражение в книге Ф. Корблена, специально посвященной соотношению неопределенности, определенности и демонстративности в сфере референции (Corblin 1987). Полагая, что категория неопределенности, будучи не чем иным, как перечислением, является контекстуально независимой интерпретативной категорией, автор подчеркивает, что функциональный анализ высказывания в плане референции заставляет радикально разграничить указательность и определенность как два принципиально различных способа обозначения (целеуказания), вопреки утвердившейся в прежние годы тенденции рассматривать их как варианты друг друга (Corblin 1987, 243−245).
Пересечение сфер функционирования указательных местоимений и определенного артикля в английском языке очень незначительно. Иначе говоря, только в очень ограниченном количестве случаев возможна субституция определенного артикля демонстративом без нарушения семантики высказывания. Оба детерминатива эквивалентны только при их анафорическом или наглядно-ситуативном употреблении.
Все остальные случаи употребления определенного артикля в английском языке, описанные Дж, Хокинсом (см гл.1) исключают возможность замены артикля указательным местоимением. Анализируя различия в семантике и функционировании между определенным артиклем и демонстративами, Дж. Хокинс отмечает, что употребляя указательное местоимение, говорящий а) представляет референт слушающемуЬ) призывает слушающего сопоставить этот лингвистический референт с отождествляемым объектом, причем возможность идентификации этого объекта определяет либо наглядная ситуация, в которой референт был назван, либо наличие знаний о нем, полученных ранее в предшествующем отрезке дискурса.
Дж. Хокинс выделяет следующие условия адекватного функционирования демонстративов, несоблюдение которых приводит к нарушению коммуникации (нижеследующие примеры демонстрируют это):
1) Референт находится в поле зрения или уже известен (на основе предыдущего упоминания).
Pass me that ladder. What?/ What ladder?
Oh, of course, you can’t see it from where you are.
2) В случае, когда идентификация объекта оказывается возможной и благодаря наглядной ситуации, и вследствие имевшего место преду поминания, необходимо исключить подобную неоднозначность. Слушающий должен хорошо представлять, на основе чего говорящий предлагает идентифицировать называемый объект.
That professor is a genius. Who?/ Which professor? That one over there? No, the one I was just talking about.
3) Если наглядная ситуация или предшествующий дискурс располагают более чем одним объектом, удовлетворяющим дескриптивным интенциям говорящего, необходимо однозначно дать понять слушающему, что именно говорящий имеет в виду.
Pass me that bucket, will you? Which bucket? The big one or the little one?
4) Слушающий должен знать, что объект, который говорящий имеет в виду, обладает неким качеством, опираясь на которое говорящий и предлагает идентифицировать объект.
Pass me that goosh-injecting tyroid, will you? What?/ That what? Oh, didn’t you know? That’s a goosh-injecting tyroid.
Те же условия оказываются релевантными и для функционирования именных групп, детерминированных указательным местоимением, и в адыгейском языке, ср.: к условию (1):
Мо тхылъыр къысэт. Сыд?/ Сыд фэдэ тхылъ?
Ары шъу, о уыздэщытым щыплъэпьурэпщтын ар. к условию (2):
А к1алэр бэу ушы. Хэт?/ Сыд фэдэ к1ал? А щысыр ара? Хьа1у, а зыфэс1уагъэр ары. к условию (3):
Мо джанэр къысэт. Сыд фэдэ джан?/ Плъыжьыр ара хьауми фыжьыр ара?
Адыгейский язык располагает следующими указательными местоимениями: мы 'этот', мо, уы, уэ 'тот', а 'этот, тот'. Именно местоимение мы 'этот' лежит в основе формативам, являющегося одним из показателей определенности в адыгейском языке, «Происхождение формантам довольно прозрачно. Еще Л. Лопатинский чисто интуитивным путем указал на генетическую связь формантам с основой указательного местоимения мы 'этот' (о близком предмете). Как в семантическом, так и в фонетическом отношении генетическое родство определительного формантам и указательного местоимения мы представляется несомненым» (М. А. Кумахов 1984,86).
В тех случаях, когда имя в адыгейском языке детерминируется указательным местоимением, оно обязательно оформляется и морфемами определенностим ир, что было замечено уже в ранних грамматиках адыгейского языка (Яковлев, Ашхамаф, 1941). Подобная комбинация «указательное местоимение + существительное + формант определенностим илир» встречается в адыгейском языке довольно часто и выступает грамматической нормой.
Пытаясь найти объяснение этому необычному явлению, Т. Г.
Халбад обращается к толкованию подобных случаев в древнегреческом языке, данному Б. А. Серебренниковым: «В древнегреческом языке довольно часто наблюдается случай, когда артикль при соотносимом элементе в последующем контексте сопровождается указательным местоимением. Такого рода артикль мы называем комитативиым (или сопроводительным) анафорическим артиклем. Это явление зависит от двух причин: 1) от особого эмфатического выделения соотносимого элемента, которое вызывает употребление местоимения вследствие неспособности артикля к сильному дейксису, и 2) от величины интервала между элементами анафорической связи» (Халбад 1975, 116−117).
Т. Г. Халбад приходит к выводу о том, что «частое употребление указательного местоимения при имени существительном определенным образом связано с отсутствием выделительной функции у определенного артикля в этих [абхазо-адыгских — И.Б. ] языках (Там же, 117). Таким образом, при необходимости особого выделения детерминируемого имени существительного недостаточно сильное выражение дейксиса формантами определенности компенсируется в адыгейском языке сочетанием определенной формы имени с указательным местоимением, основу семантики которого и составляет дейктическое значение.
Указательное местоимение в составе именной группы в и U У" 1 соответствии с нормами адыгейской грамматики требует наличия морфемы определенности, но не является источником этой определенности. Зависимость между демонстративами и формантами, выполняющими функции артикля, односторонняя: первые не употребляются без последних, определенная же форма сохраняется и при опускании указательного местоимения.
Адыг. Мы тхылъы-р штэ, — хьаджэм къыщэигь (А. Е.).
Возьми эту книгу, — хаджа протянул ее'.
Тхылъыр штэ, — хьаджэм къыщэигь.
Возьми книгу, — хаджа протянул ее'.
Указательные местоимения, выполняющие в именной группе детерминирующую функцию, препозитивны по отношению к определяемому существительному в обоих языках.
Если указательные местоимения при автономном употреблении, т. е. вне состава именной группы, в адыгейском языке характеризуются наличием собственной парадигмы склонения, то в сочетании с детерминированным существительным синтаксическую нагрузку принимает на себя существительное: мы тхылъы-р (абсолютный падеж) — мы тхылъы-м (эргативный падеж) — мы тхылъы-м-к1э (творительный падеж) — мы тхылъ-эу (обстоятельственный падеж).
Посессив и определенность.
BKJ у адыгейском языке в роли притяжательных местоимении выступают так называемые посессивные префиксы.
Морфологические формы выражения притяжательности в адыгейском языке характеризуются существенными отличиями даже по сравнению с остальными абхазо-адыгскими языками. Так, только в адыгейском языке в рамках как лично-притяжательной, так и относительной принадлежности наблюдается противопоставление форм «неотчуждаемой» (органической) и «отчуждаемой» («имущественной») принадлежности.
Однако в данной работе нас интересуют не особенности семантики и плана выражения посессива в адыгейском языке, а его взаимосвязь с категорией определенности-неопределенности.
В посессивных конструкциях вопрос об определенности-неопределенности нужно решать применительно к каждому члену конструкции.
Говоря о посессивном контексте, мы учитываем, с одной стороны, притяжательные формы имени с местоименным посессором: адыг. сиунэ 'мой дом', и с другой стороны, притяжательные конструкции, где посессор выражен существительным: к1алэм йатэ 'отец юноши'. Поскольку в двучленной конструкции посессор оформляется эргативом, который является слабым контекстом для определенности-неопределенности, тем самым посессор с морфологической точки зрения имеет стандартную нейтрализованную форму. Его определенность или неопределенность может устанавливаться только в смысловом плане на основе референциального контекста. А второй член, обладаемое, в адыгейском языке, как правило, не оформляется формативами определенности, ср.: адыг. Али-Султан ымакъэ къэшъэбагъ. (И.М.).
Голос Али-Султана смягчился'. адыг. Мамрыкъом ерагъэу ынапЬ къызэтрихыгъ, (И.М.).
Мамруков с трудом раскрыл глаза'. адыг. Мамрыкьор, уянэ ибыдзышэкГэ сыолэ1у, тыдэ шьухьыгьа Акозэ? (И.М).
Мамруков, заклинаю тебя молоком твоей матери, куда вы увезли Акозу?'.
Все выделенные существительные употреблены в форме падежей так называемого определенного склонения, но являясь членами посессивных конструкций, все они остаются вне грамматической оппозиции определенности-неопределенности.
Тем не менее, адыгейский язык обнаруживает некоторую неустойчивость в оформлении притяжательных существительных: в отдельных случаях допускается замена нулевой морфемы формативомр. Подобные колебания можно наблюдать в одном и том же предложении, ср.: адыг. ЗэжъугъашЬ шъо, сэ сищыЬныгъэр зэренэр ау сипк! ыхьып1э зэуэкЫкор («А.Ж.»).
Знайте же, что жизнь моя вечна, а сон короток'. Объясняя такие случаи чередованияр с нулем некоторые лингвисты относят их явлениям экспрессии и стиля (Кумахов 1971, 73).
Кроме того, следует особо отметить наличие в адыгейском языке таких форм посессива, где морфемар не имеет нулевого варианта и выполняет чисто артиклевую функцию. В качестве примера используем описание образований типа каб. синыбжъэгъужъ{ыр) 'мой старый друг' в различных окружениях, предложенное М. А. Кумаховым (Кумахов, 1971, 75). Рассмотрим адыгейский эквивалент этого образования. В предложении адыг. Синыбджэгьужъыр, уэлахьэ, тымыгъэгужъуэн 'Моего старого друга не задержим' морфемар обладает достаточно выраженным определительным значением. Понятно, что говорящий имеет в виду определенного, конкретного «старого друга». Формативр в данном случае обладает дефинитным значением и не может быть заменен нулем. В другом семантическом окружении образование синыбджэгъужъ характеризуется значением неопределенности, что на формальном уровне выражается нулевым формативом: адыг. Синыбджэгъужъ къыдахьэмэ къэзгъэхъэкГэн 'Если ко мне зайдет мой старый друг, я окажу ему гостеприимство'. В данном случае речь идет о неизвестном, любом 'старом друге', и нулевой форматив в слове синыбджэгъужъ является грамматически инвариантным.
Таким образом, из вышесказанного видно, что в целом притяжательная форма имени существительного в адыгейском языке является слабым грамматическим контекстом для категории определенности-неопределенности. Тем не менее, в отдельных речевых ситуациях в посессивных конструкциях возможно возникновение противопоставления по данному признаку.
В английском языке, как и в адыгейском, имя оказывается детерминированным посессором в конструкциях, где последний выражен притяжательным местоимением, либо так называемой формой генитива: англ. Shelly’s death 'смерть Шелли'- ту father мой отец'. При сочетании существительного с подобными детерминативами артикль (как определенный, так и неопределенный) всегда опускается.
Значение притяжательности передается в английском языке не только сочетанием существительного с формой генитива, но и при помощи посессивной конструкции с частицей of причем семантически эти конструкции тождественны: George’s book= the book of George 'книга Джорджа'- my brother’s wife= the wife of my brother 'брат моей жены'.
В посессивной о/-конструкции существительное оформляется артиклем, как и в любой другой препозитивной группе типа the man in the moon. Артикли, входящие в состав подобных конструкций, О. Есперсен называл «артиклями неполной детерминации» (Jespersen.
1962), поскольку полная определенность существительного достигается сочетанием артикля со следующей придаточной конструкцией или именной группой, называющей посессора.
Употребление форм генитива в современном английском языке довольно ограниченно. В некоторых случаях такая конструкция может оформляться определенным артиклем. Однако следует иметь в виду, что такой артикль детерминирует посессор (выраженный генитивом), но не обладаемое, ср.: англ. Gradually, this creates groups of blood relatives from the mother’s line («А.Ж.»).
В результате сформировались группы кровных родственников по материнской линии'.
В конструкции the mothers line 'материнская линия' артикль относится к существительному mother 'мать', а не line 'линия'. Дефинитность последнего определяется посессивной формой mother’s (См. Hewson 1972,116).
Практически во всех сопоставляемых предложениях эквивалентами посессивных конструкций адыгейского языка в английском тексте являются ^/-конструкции. Как уже говорилось выше, грамматика английского языка допускает употребление любого артикля в такой конструкции: адыг. О дунаем урищылъф. англ. You are a child of the universe («А.Ж.»). 'Тыдитя вселенной'.
Притяжательные существительные в обоих языках выполняют в данном предложении предикативную функцию и маркированы как неопределенные.
В следующем примере сопоставляемые имена в притяжательной форме оформлены показателями определенности: адыг. Кэвказэу, Адыгэхэм яхэгьэгур. англ. The Caucasus, the homeland of the Circassians. 'Кавказ, родина адыгов.'.
Подобный параллелизм в оформлении форм посессива на обоих языках в текстах встречается нечасто, так как притяжательные существительные в адыгейском языке в большинстве случаев имеют нулевой форматив. Их английские эквиваленты при этом могут иметь любую форму: адыг. Нухьэ икъуаилъо — англ. The Ark of Noa 'Ноев ковчег'- адыг. Кэвказы итхыд — англ. The Legend of Caucasus 'Легенда о Кавказе'.
Необходимо заметить, что в посессивной конструкции и в английском и в адыгейском языках обладаемое всегда оказывается детерминированным (в большей или меньшей степени) своим посессором. Притяжательные существительные в адыгейском языке, даже являясь контекстуально определенными, не используют дополнительные внешние средства для проявления категории определенности-неопределенности (морфемыр им), демонстрируя действие принципа экономии языковых средств. В этом заключается существенное отличие посессивных конструкций от дефинитных сочетаний существительного с дем о истратив ом в адыгейском языке. И лишь отдельные речевые ситуации создают почву для материального оформления противопоставления по признаку определенности-неопределенности.
В английском языке, различающем два вида посессивных конструкций, имена в сочетании с формами генитива артиклями не сопровождаются. В составе о/конструкции существительное может быть оформлено нулевым, неопределенным или определенным (со значением неполной детерминации) артиклями.
Определенность-неопределенность в сочинительном контексте (имена существительные в союзной форме).
Существительные в союзной форме в адыгейском языке могут вступать в оппозицию по признаку определенности-неопределенности. На формальном уровне неопределенность имени существительного, как и во всех других случаях, выражается нулем: адыг. к1али пшьашьи сэлъэгъу 'и юношу (какого-то) и девушку (какую-то) вижу'. Соответствующие определенные формы характеризуются морфемойр: адыг. к1алэ-р-и пшъашъэ-р-и сэлъэгъу 'и юношу (определенного) и девушку (определенную) вижу'.
В соединительных формах другого типа (образованных при помощи суффиксарэ) противопоставление определенная форма-неопределенная форма реализуется при помощи формативам: адыг. к1алэ-рэ пшъашъэ-рэ сэлъэгъу 'Юношу (неизвестного) и девушку (неизвестную) вижу'- к1алэ-м-рэ пшъашъэ-м-рэ сэлъэгъу 'Юношу (определенного) и девушку (определенную) вижу'.
По сути, существительные, связанные аффиксами союзности ведут себя по отношению к категории определенности-неопределенности так же, как это происходит с каждым из них вне подобной комбинации. Для нас существенным является тот факт, что в случае определенности имен, выполняющих функции однородных членов предложения, каждое из них маркируется формальным показателем данной категории.
В английском языке, где аналогичное значение передается союзом and или простым перечислением, употребление или неупотребление артиклей перед однородными существительными является более свободным. В большинстве случаев, когда несколько тесно связанных между собой слов являются семантически определенными, для их детерминации оказывается достаточным употребление артикля перед первым именем существительным, перед остальными артикль опускается: англ. the king and queenthe father and motherthe brother and sister (Hewson 1972, 127).
Различие в оформлении обусловлено различиями в грамматической типологии сопоставляемых языков. Обязательность морфологической оформленности имени в адыгейском требует повторяемости показателей в цепочке однородных членов. В английском языке, где имя не имеет падежного оформления, артикль является внешним по отношению к имени (аналитическим) показателем определенности-неопределенности, вследствие чего этот показатель может относиться ко всей сочинительной именной группе.
Заключение
.
Рассмотрение данных сопоставляемых языков, а также языков, составляющих типологический фон исследования, позволяет прийти к заключению, что определенность-неопределенность существительного — общая языковая категория, выражаемая тем или иным способом во всех языках. Эта универсальность является одной из важнейших черт категории определенности-неопределенности. Благодаря ей становится возможным привлечение материала все большего количесва языков для создания типологической картины данной категории. Вместе с тем, характер и способы функционирования определенности-неопределенности могут существенно варьировать от языка к языку.
Адыгейский и английский языки, представляющие разные языковые типы, демонстрируют специфику механизмов действия категории определенности-неопределенности в каждом из них в соответствии с общесистемными расхождениями между ними.
Сопоставление плана содержания и плана выражения данной категории, проведенное на материале английского и адыгейского языков, представляется целесообразным уже потому, что «сопоставление одного языка с другим позволяет нередко увидеть те стороны явления, которые остаются скрытыми при рассмотрении его вне сравнения» (Крушельницкая 1961).
В английском языке категория определенности-неопределенности существительного является строго грамматикализованной и выражается системой артиклей: определенного the, неопределенного, а и нулевого.
Адыгейский язык, хотя и далекий от статуса классического артиклевого языка, также имеет в своем распоряжении языковые элементы, позволяющие говорить о наличии в нем грамматической категории определенности-неопределенности.
Определенность в адыгейском языке выражается при помощи формативовм илирь неопределенность характеризуется нулевым показателем.
Как и следовало ожидать, сопоставляемые языки демонстрируют как элементы сходства, так и специфические черты в семантике и функционировании определенности-неопределенности. Тождественными в английском и адыгейском языках оказываются отношения между определенностью-неопределенностью существительных и их референциальным статусом.
Семантика определенности-неопределенности, рассмотренная на материале двух языков, остается неизменной. Определенность имени предполагает ссылку на опыт слушающего и его способность идентифицировать называемый предмет в данном контексте. Неопределенность, как правило, сигнализирует о введении в дискурс нового, неидентифицированного объекта.
Для обоих сопоставляемых языков существуют сильные и слабые лексические и грамматические контексты для категории определенности-неопределенности.
Предметные исчисляемые существительные составляют в обоих языках ту лексико-семантическую группу, в пределах которой наиболее полно проявляется противопоставление по признаку определенности-неопределенности. Обнаруживается также сходство лингвистических и экстралингвистических предпосылок для возникновения значений определенности или неопределенности у предметных исчисляемых существительных в адыгейском и английском языках. Анализ двуязычных текстов показывает, что соотносимые предметные имена на адыгейском и английском языках в одних случаях сохраняют свой статус определенного или неопределенного существительного, в других — имеют место всевозможные транспозиции.
Абстрактные и вещественные существительные в обоих языках выделяются как лексические группы, лишенные грамматического признака определенности-неопределенности.
Рассмотрение лексической группы, включающей имена собственные, еще раз подтверждает общепринятую точку зрения о семантической детерминированности имени собственного, заложенной в его природе. Именно поэтому такие существительные не нуждаются в дополнительных средствах выражения определенности и обходятся в обоих языках без грамматических показателей этой категории. Исключение составляют случаи эмоционально-экспрессивного выделения личных имен, которое в обоих языках может подкрепляться наличием формативов определенности или неопределенности (в английском языке).
Адыгейские и английские существительные, называющие уникальны е, единств енны е в св о ем р оде пр едметы, также демонстрируют сходство во взаимосвязи с категорией определенности-неопределенности как в семантическом плане, так и на формальном уровне. Являясь дефинитными по определению, существительные, обозначающие уникальные объекты, в отличие от имен собственных, в обоих языках сопровождаются определенными детерминативами: определенным артиклем the в английском языке и формантами-жи-рв адыгейском.
Сопоставление взаимодействия категории определенностинеопределенности имен существительных с другими категориальными значениями, формирующими именную грамматику в таких типологически несхожих языках, как английский и адыгейский, оказывается весьма существенным как для формирования общего представления об этой категории, так и для подтверждения наличия типологических особенностей указанной категории в адыгейском языке.
Принципиальным отличием грамматического строя адыгейского языка от английского, отражающимся и на типологии обсуждаемой категории, является наличие в первом системы склонения имен. Не все падежи оказываются одинаково релевантными по отношению к категории определенности-неопределенности. В результате, можно говорить о наличии в адыгейском языке грамматически сильных и слабых контекстов для данной категории, представленных тем или иным падежом. Так, грамматически сильными контекстами (выделяющими определенные и неопределенные формы) являются номинативный и творительный падежи. Эргативный и обстоятельственный падежи выступают грамматическими ограничениями для функционирования категории определенности-неопределенности в адыгейском языке.
Кроме того, значительные трудности в изучении данной категории в адыгейском языке вызваны полифункциональностыо определительных морфемм ир, выполняющих также падежные функции.
В оформлении имен существительных во множественном числе аиглиискии и адыгеискии языки существенно различаются. В адыгейском языке морферма множественного числа предполагает обязательное наличие морфем определенностим илир. Однако такая взаимосвязь числа и определенности носит формальный, поверхностный характер. Предметы, обозначенные существительными во множественном числе могут быть известными, определенными или неизвестными в зависимости от ситуации, контекста. В английском языке оформление существительных во множественном числе не является таким унифицированным, как в адыгейском языке. Существительные во множественном числе в английском языке могут сопровождаться определенным или нулевым артиклями.
Значительные расхождения наблюдаются между адыгейским и английским языками в области взаимодействия категории определенности-неопределенности и указательных местоимений. В английском языке существительные, детерминированные демонстративом, никогда не употребляются с артиклем. В адыгейском языке наблюдается принципиально иная картина: указательное местоимение требует после себя имени, грамматически оформленного показателями определенностим илир. При сопоставлении сочетаний существительных с демонстративами тождественными в обоих языках оказываются лишь условия (контекстуальные, ситуативные), релевантные для употребления указательного местоимения с целью детерминации имени существительного.
Притяжательные существительные в сопоставляемых языках демонстрируют значительное сходство во взаимосвязи с категорией определенности-неопределенности. И в адыгейском и в английском языках такие имена остаются вне оппозиции определенности-неопределенности, т. к. в качестве их детерминативов выступают существительные, называющие посессора (в английском речь идет о притяжательных конструкциях типа my brother’s wife). Только в отдельных, довольно редких, случаях адыгейский язык допускает возникновение оппозитивных форм в посессивных конструкциях.
Различия и сходства в выражении и функционировании категории определенности-неопределенности в адыгейском и английском языках, как показывает сопоставительный анализ, вызваны структурными особенностями этих языков, что в полной мере подтверждает тезис о том, что категория определенности-неопределенности выступает «как своего рода уменьшенная модель, в которой воспроизводятся механизмы, управляющие языковой референцией, языковой категоризацией и построением связного текста и определяющие в конечном счете функционирование языковой системы в целом (Ревзина 1979, 71).
