Церковно-славянская по происхождению языковая единица в художественном пространстве И. С. Шмелева

Наша современность и особенно повседневность — противоречивы и сложны. Преодолевая трудности и противоречия, мы стремимся к полнокровной духовной и светской жизни, к обновлению и в то же время к возвращению многих утраченных и почти забытых ценностей, без которых бы не было нашего прошлого. Мы вновь ценим то, что испытано поколениями и что передано нам в наследие веками. К таким ценностям относится древний книжный церковно-славянский язык.

Его живительный первоисточник — старославянский язык, «язык святых первоучителей славянских Кирилла и Мефодия, называемых за их подвиг создания и распространения славянской грамоты и богослужения равноапостольными, был одним из древнейших книжных языков Европы. Помимо греческого и латинского, корни которых уходят в античные дохристианские времена, можно назвать только три европейских языка, не уступающих по старшинству старославянскому: это — готский (IV в.), англосаксонский (VII в.) и древневерхненемецкий (VIII в.). Старославянский язык, возникший в IX в., оправдывает свое название, ибо он, как и его первая азбука — глаголица, был создан святыми Солунскими Братьями для всех славян и бытовал сначала в среде славян западных и западной части южных славян — мораван, чехов, словаков, отчасти поляков, паннонских и альпийских славян, а затем славян южных в пределах далматинских, хорватских, македонских, болгарских и сербских и, наконец, у славян восточных» (Толстой, 1996, 3). В их среде более тысячи лет тому назад в результате крещения Руси он укоренился и дал удивительные образцы одухотворенного и целомудренного писания, к которым обращались многие поколения.

Без церковно-славянского, бытовавшего на Руси, трудно себе представить развитие русского литературного языка во все эпохи его истории. Церковный язык, подобно латыни в западных романских странах, был всегда опорой, гарантией чистоты и источником обогащения русского 6 нормированного языка" (Толстой, 1996, 3). Еще М. В. Ломоносов видел благоприятное будущее русского литературного языка в опоре на «славенский язык». В «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» в 1757 г. писал, что «старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного славенского языка купно с российским отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков, заимствующих красоту из греческих, и то еще через латинский», и пояснил, что «оные неприличности ныне небрежением чтением книг церковных вкрадываются к нам нечувствительно, искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют. Сие все показанным способом пресечется, и российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердися, коль долго церковь российская славословием Божиим на славянском языке украшаться будет» (Ломоносов, 1952, 591).

В нынешней России церковно-славянский язык многими ощущается и воспринимается как язык «мертвый», то есть сохранившийся только в церковных книгах и службах, во всех иных случаях, даже при домашнем чтении Священного Писания, в ходу — родной русский язык.

Церковно-славянский язык не был похож на ту речь, которую можно было услышать в домашнем разговоре древних славян. Поэтому с самого начала церковно-славянский был языком книжным, отчетливо противопоставленным бытовому разговорному языку. Однако церковнославянские элементы проникали в народный разговорный язык из религиозных, церковных источников. Следует ли говорить, что русский народ — это прежде всего верующий, православный народ, который «впитывал» церковно-славянский язык с помощью молитв, Священного Писания, литургического пения.

Академик Н. И. Толстой не зря указывает на тесную связь народного менталитета и языка. «Судьбы языка и судьбы этноса всегда были тесно связаны» (Толстой, 1997, 311). «Язык может рассматриваться как орудие 7 культуры, даже как одна из её ипостасей (в особенности литературный язык, сакральный язык или язык фольклора) (Толстой, 1997, 312).

И.С. Шмелев в художественных произведениях в полной мере раскрывает «судьбу языка» (церковно-славянского) и «судьбу этноса» (носителя данного языка в художественном пространстве писателя).

Исследуя язык писателя или отдельного его произведения с целью выяснить, что представляет собой этот язык в отношении к господствующему языковому идеалу, характер его совпадений и несовпадений с общими нормами языкового вкуса, мы тем самым вступаем уже на мост, ведущий от языка как чего-то внеличного, общего, надындивидуального к самой личности пишущего" (Винокур, 1997, 184). Таким образом, нам кажется возможным исследование стиля, языка художественных произведений И. С. Шмелева путем изучения взаимосвязи жизни писателя и языка его произведений.

Стиль — это сам язык, следующий свойственным ему шаблонам и вместе с тем предоставляющий достаточно индивидуальной свободы для выявления личности писателя, как художника-творца" (Сепир, 1934, 178).

Зная общий жизненный уклад Шмелева, внешние приметы его личности, историю его жизни как известной совокупности переживаний и поступков, христианского мировоззрения и миропонимания, можно говорить о том, что одним из таких поступков и мировосприятий Шмелева является и его язык, наполненный церковно-славянскими по происхождению единицами, передающими православную веру, религиозные обряды и традиции, духовность.

Иван Сергеевич Шмелев родился в Замоскворечье в Кадашевской слободе 21 сентября 1873 года в купеческой семье. Семейная среда была духовно здоровой, нравственно стойкой. В доме царили исконные традиции, — вековая связь с подлинной народной Русью. Уклад жизни старинный, патриархальный, освещался религиозностью, непосредственно 8 идущей к сердцу. В обычаях были посещения монастырей, хождения на богомолье. На маленького Ивана оказали большое влияние простые люди, рабочие, приходившие со всех концов России на службу в дом Шмелевых, приносившие с собой все богатство русского языка с поговорками, сказками, песнями, прибаутками. Жили они одной семьей с хозяевами и считались домочадцами.

Осенью 1895 года Шмелев женится и совершает со своей молодой женой свадебное путешествие на Валаам, где находится знаменитый монастырь и много скитов.

В 1918 году Шмелев покидает Москву и едет в Крым, где переживает трагические дни, связанные с гибелью единственного сына. Это обстоятельство решает судьбу писателя. В ноябре 1922 года он навсегда оставляет Россию.

В 1936 году Шмелев потерял свою жену Ольгу Александровну после 40-летней вместе выстраданной жизни. С момента ее потери писатель несет тяжкий крест душевного одиночества. Начиная с 1930;х годов, И. С. Шмелев интересуется монастырской темой: в 1939 году едет в Псково-Печерский монастырь, в 1937;38 годах — в обитель преподобного Иова Печерского в Карпатах. Герои Шмелева размышляют о спасении души, о воспитании воли, о чудесах, о смерти, о молитве. Это уже тот Шмелев, который мог писать племяннице в 1948 году: «Моя милая, держись молитвой! Все мы — в испытаниях. Надо переносить, вытерпливать. Такой удел — назначенный, — избранным: закалка! Помни о Христе, о его заповедях блаженства. Не отчаивайся. Мы часто не понимаем: что для нас РАНА, и что — лишь царапина!?» (Осьминина, 1998, 11−12). Это тот Шмелев, который чувствует присутствие мира иного.

И.С.Шмелев страдал тяжелой хронической болезнью язвой желудка, которая время от времени обострялась. После удачно проведённой операции в декабре 1949 года он говорит о себе: «Бог дал грешнику жизнь и это обязывает. Хочу жить настоящим христианином и смогу это 9 осуществить только в церковном быту, живя с церковью» (Кутырина, 1960, 27). После этого писатель стал действительно христиански смиренным, всем старался только выразить благодарность и за малейшую услугу по несколько раз ласково благодарил.

Иван Сергеевич Шмелев в своих книгах описывает церковные обряды, православные традиции русского народа, учит христианским заповедям. Объясняет, что значит «благословение», «вознесение» и другие религиозные понятия, как положено отвечать на «входную молитву», в чем суть отшельничества, иконописания, каков чин монастырской трапезы.

Шмелев действительно обрел «и страдания, и радость» на своем жизненном пути. И светлый образ отца Варнавы Гефсиманского, когда-то благословившего писателя, постоянно витает над ним. С посещением Валаамского монастыря этот путь начался. Закончился он в православной Обители Покрова Божьей Матери в Бюси-ан-Отт, что в 150 км от Парижа, 24 июня 1950 года.

Прощание с молитвой, с лаской и крестным благословением всех окружающих, пришедших его проводить, трудно передать. Настал его последний путь восхождения. Приезд в обитель, радость великая, душевная, благодарение Господа за всю окружающую природу, за каждый цветок и каждую ягодку, внимательно поданные ему монахинями. Все последние часы он проводит в великом восторженном благодарении Творца за радость быть в обители, у храма, с надеждой провести завтра несколько минут в храме и причаститься. Восторг и радость достигнутой цели переполняет сердце. Но сердце не выдерживает и сердечный припадок уносит ко Всевышнему самого русского из русских писателя, истинного «поэта России», И.С.Шмелева" (Кутырина, 1960, 28−29). Это был день памяти Святых апостолов Варфоломея и Варнавы.

Жизнь, творческий путь и мировоззрение И. С. Шмелева определили язык и стиль его произведений, изучению которых посвящена данная работа.

Объектом диссертационного исследования является церковнославянизм в художественном пространстве И. С. Шмелева.

Предметом исследования избрана церковно-славянская языковая единица (ЦСЯЕ) художественного текста с точки зрения ее текстообразующей функции, лексико-семантической характеристики, формы ее взаимосвязи с разговорной речью и стилистического функционирования в художественном пространстве писателя.

Актуальность избранной темы определяется следующими положениями:

1. ЦСЯЕ — явление, которое впервые в лингвистике анализируется с точки зрения ее функционирования в разговорных конструкциях художественного текста, где она подвергается стилистической нейтрализации и смысловой и структурной трансформации.

2. ЦСЯЕ является приметным изобразительным средством художественной речи. Проникновение ЦСЯЕ в живую разговорную речь, трансформация ее стилистических потенций рассматриваются в качестве важного элемента идиостиля И. С. Шмелева.

Научная новизна работы заключается в том, что, несмотря на многочисленные исследования, посвященные церковно-славянскому языку и ЦСЯЕ, комплексному анализу всего многообразия шмелевских ЦСЯЕ должного внимания до сих пор не уделялось. Выявление особенностей функционирования ЦСЯЕ в художественном пространстве И. С. Шмелева проводится впервые.

Цель настоящей работы — осмыслить лексико-семантическую и функционально-стилистическую специфику церковнославянизмов в языке произведений И. С. Шмелева через анализ особенностей живой разговорной речи русского народа и образа русской религиозной жизни.

Достижение указанной цели диссертации предполагает решение ряда конкретных задач:

1. Выявить степень значимости ЦСЯЕ в структуре текста с учетом определения их места в текстовой иерархии.

2. Определить корпус ЦСЯЕ в художественном пространстве И. С. Шмелева.

3. Описать условия и причины, по которым церковнославянизм становится текстообразующим средством, несущим концептуальное значение.

4. Проанализировать механизм трансформации ЦСЯЕ в языке произведений И. С. Шмелева.

5. Установить факторы, способствующие созданию стилистической и эмоциональной окрашенности ЦСЯЕ в художественном тексте писателя.

Основная гипотеза диссертации: ЦСЯЕ — одна из основных текстообразующих и стилеобразующих единиц художественного пространства И. С. Шмелева.

Положения, выносимые на защиту.

1. ЦСЯЕ — ядерная единица художественного пространства писателя И. С. Шмелева.

2. ЦСЯЕ активно участвуют в организации художественных текстов И. С. Шмелева и несут основную смысловую нагрузку, способствуя созданию колорита исконного, православного уклада жизни русского народа.

3. Ментально-лингвальный аспект отражается особенностью ЦСЯЕ и её стилистическими возможностями.

4. Функционирование ЦСЯЕ в художественном пространстве И. С. Шмелева не является случайным, а подчинено авторской интенции и творческим задачам.

Теоретическая значимость исследования заключается в разработке актуальной проблемы современной лингвистики — пути формирования.

12 художественного пространства писателя и изучение в этом пространстве места и функций ЦСЯЕ, разнородных в стилистическом и генетическом плане языковых единицобращением к описанию лексико-семантической характеристики ЦСЯЕ, их функциональной значимости в художественном пространстве И. С. Шмелева.

Практическая значимость диссертации связана с возможностью использования ее результатов в школьной и вузовской практике преподавания русского языка. Материалы диссертации могут привлекаться при подготовке спецкурсов и спецсеминаров по русскому языку в курсах истории русского литературного языка, лексикологии, стилистики, в курсе анализа художественного текста. Полученные в ходе исследования данные могут быть использованы для изучения языка и стиля произведений И. С. Шмелева.

Материалом исследования являются примеры ЦСЯЕ, выявленные методом сплошной выборки из художественных произведений И. С. Шмелева. (Шмелев И. С. Собрание сочинений: В 5 т. — М.: Русская книга, 1998).

В соответствии с объектом, предметом, целью и задачами исследования анализ языкового материала проводится при посредстве различных методов лингвистического исследования: описательного и сравнительно-сопоставительного (в контексте структурно-семантического подхода), структурно-семантического и компонентного. В гносеологическом аспекте сочетаются общенаучные методы: наблюдение, сопоставление, интерпретация, индуктивно-дедуктивный метод, базирующийся на анализе, синтезе, классификации языкового материала.

Выводы по третьей главе.

1. И. С. Шмелев, передавая в художественной форме русские православные традиции, ритуалы, обряды церковно-славянской единицей, органично соединил в своем творчестве понятия православие, русский народ, национальное самосознание, русская культура, русский общенациональный язык. Исследованное художественное пространство писателя знакомит нас не только с языком церкви, молитвы, но и с языком эпохи, проявлением православного благочестия русским народом в его повседневной жизни и речевом поведении.

2. В художественных произведениях И. С. Шмелева запечатлены особенности православного церковного речевого и поведенческого стереотипа людей в широком социально-психологическом контексте. Языковое разнообразие скреплено единым замыслом автора, единой эмотивной функцией, функцией выразительности. Лексика художественного произведения обусловлена тематикой, авторской концепцией, лингвальным менталитетом писателя.

3. Лексические тематические пласты художественных текстов И. С. Шмелева отражают основные понятия церковного обихода и православного богослужения, а также православный годовой круг, православные традиции и ритуалы, сложившиеся в Русской Православной церкви.

4. В разговорных конструкциях произведений И. С. Шмелева употребляются церковнославянизмы наряду с разговорно-обиходными элементами, и как следствие такого употребления — высокие, книжные слова могут трансформировать свой статус и развить просторечный характер.

5. Церковно-славянская языковая единица в языке художественных произведений И. С. Шмелева, изменив стилистический статус, становится единицей живой речи, которая начинает выполнять функции эстетически.

Заключение

.

История церковно-славянского языка есть «ассимиляция, сближение с живым русским языком. Русский народ переработал его в горниле своего духа и, сделав его языком своей новорожденной литературы, привил к нему живую ветвь своего природного наречия, и выросло то чудное древо, которое мы называем русским языком» (Мироносицкий, 2000, 304). Мироносицкий пишет, что не только церковно-славянский язык вобрал в себя элементы живого языка, но и живой язык впитал значительное количество церковнославянизмов. Примером тому служит обилие церковно-славянских элементов в живой народной речи и в фольклорных текстах. «Нам не следует охранять мертвость церковно-славянского языка, как что-то ценное, и его отграниченность от русского языка, как от иногоони едино. Это единый язык, богатый и гибкий и разнообразный, как сама мысль» (Мироносицкий, 2000, 317).

Взаимопритяжение церковно-славянского языка как языка богослужения и русского литературного языка, живой разговорной речи представляет интерес для современного языкознания по следующим причинам:

1. Вплоть до 1917 года подавляющее большинство населения России в той или иной степени владело церковно-славянским языком. Этот язык звучал во время богослужения, на нем заучивались молитвы, в ряде случаев с него начиналось изучение письменного языка.

2. В течение XIX — XX вв. на церковно-славянском языке было создано огромное количество новых, непереводных текстов (церковных служб, акафистов и молитв).

3. Церковно-славянский язык нового времени оказывал и оказывает влияние на русский литературный язык.

4. Церковно-славянские фрагменты включаются в произведения, написанные на русском литературном языке.

Церковно-славянский язык стоит в непосредственном, ближайшем родстве с русским общенациональным народным языком и «обеспечивает связь современности и истории» (Кравецкий, Плетнева, 2001, 135). Церковно-славянский язык национализирован русской культурой и, будучи «священным» языком религии и церковных книг, в то же время обогащает, развивает народную речь, является неисчерпаемым источником идейного и художественного воздействия на стили общественного языка. «Святые угодники земли русской оттого и близки нам несказанно, что высота их духовных подвигов сопряжена была с тем же церковным словом, которое и нас возвышает над земною перстию» (Мироносицкий, 2000, 307).

И.С. Шмелев впитывал живое народное слово с детства. «Слов было много на нашем дворе — всяких. Это была первая прочитанная мною книга — книга живого, бойкого и красочного слова. [.] Здесь получались тысячи толчков для мысли. И все то, что теплого бьётся в душе, что заставляет жалеть и негодовать, думать и чувствовать, я получил от сотен простых людей с мозолистыми руками и добрыми для меня, ребенка, глазами» (Шмелев, 1998, 1, 14−15). Описывая религиозный уклад жизни, подробности околоцерковной жизни, быт, церковные праздники с объяснением христианского смысла каждого праздника, верность устоям, как потребность духа русского народа, И. С. Шмелев соединяет мирское и сакральное, обрамляя язык богослужения и церковных книг простонародной речью персонажей.

В доме я не видал книг, кроме Евангелия, которое нас, детей, заставляли читать постом, и молитвенников, по которым я изучал молитвы, не понимая смысла церковных слов", — писал И. С. Шмелев в автобиографии (Шмелев, 1998, 1, 15).

В художественных произведениях И. С. Шмелева запечатлены особенности православного церковного речевого и поведенческого стереотипа людей в широком социально-психологическом контексте.

Языковое разнообразие скреплено единым замыслом автора, единой эмотивной функцией, функцией выразительности. Лексика художественного произведения обусловлена тематикой, авторской концепцией, лингвальным менталитетом писателя.

Художественный текст И. С. Шмелева — это изобилие стилистически и генетически разнообразных языковых единиц, которые способствуют передаче замысла писателя показать духовный мир простых людей, их русский православный уклад жизни живой речью. Это высокая лексика, используемая писателем в разговорных конструкциях с целью придать тексту выразительность, гармонию, лиричность и т. д. Это разговорно-просторечные слова, формы и выражения, сообщающие тому или иному высказыванию разговорный, живой характер. Поразительно то, что это целая система разговорных единиц, которая представляет собой функциональное, семантическое и структурное единство.

Полученные наблюдения свидетельствуют о том, что церковнославянская языковая единица является тем компонентом, который объединяет, интегрирует художественный текст, тем самым выполняет текстообразующую функцию. Четко организованные ряды последовательно расположенных сюжетных элементов художественного произведения находят композиционную опору в церковно-славянских, религиозных терминах, повторяемость которых на протяжении всех текстов обеспечивает единство повествования.

Текстообразующие церковно-славянские единицы Бог, Господь, Господь Бог, Христос выражают в художественном пространстве концептуальное значение — отражение христианского мировоззрения через восприятие, мышление и язык православного человека, а потому, в отличие от канонического церковного источника, они развивают новые стилистические и художественные стороны своего существования в светской литературе.

Как показывает наше исследование, языковые конструкции с ключевыми словами Бог, Господь, Господь Бог, Христос занимают в русском языке определенное место, при этом каждая из данных лексем реализует множество значений, понятий, представлений нравственного содержания. Отсюда вытекает некая разноликость, объёмность, непостижимость образа Бога в сознании воцерковленных людей, живущих православием и христианской верой.

Исходя из этого, можно сказать, что церковно-славянская языковая единица в языке произведений И. С. Шмелева является средством выражения христианских идей, заповедей, высказываний поучительного и познавательного характера. При цитировании Священных богослужебных текстов и произнесения молитв, кондаков, псалмов, высокая, обращенная к Богу церкоЕно-славянская единица проникала в разговорную речь народа, где подвергалась трансформации и приобретала иное семантическое наполнение.

Использование церковно-славянской единицы, текстуально восходящей к Библии, является стилистическим приёмом И. С. Шмелеваавтора, лингвально-ментальный уровень которого позволил ему объективизм реалий существующего мира передать субъективно отбором языковых единиц из общенационального русского языка. Для И. С. Шмелева — автора и художника важно было объективно передать дух святости, веры в незыблемость православных христианских устоев, в Спасителя, пришедшего на грешную землю спасти людей и открыть для них Царство Божие.

Анализ языка произведений И. С. Шмелева показывает, что логика динамики и трансформации церковнославянизма ведет к более глубокому ее вхождению в художественную ткань прозы. Следует также отметить, что церковно-славянская языковая единица в раннем творчестве И. С. Шмелева — это единица, выражающая междометийное, эмоциональное значение, тогда как в более зрелых произведениях церковнославянизм.

189 выступает в роли основной эстетически значимой единицы идиолекта и идиостиля писателя. Она уже выполняет не только эмоциональную или номинативную функцию, но в корне изменяет свой книжный статус, переходя в плоскость и стилистическое поле разговорной речи. Перенесенная из мира богослужения, церковно-славянская единица утрачивает в разговорных конструкциях высокое содержание и развивает характер единицы живой речи: эмоционально-экспрессивную окрашенность, положительную оценочность.

В художественном пространстве писателя система церковнославянского языка выступает не как замкнутая сфера архаических форм церковно-богословского выражения, но как основной структурный элемент общественно-бытовой речи. В творчестве И. С. Шмелева церковно-славянский язык приближен к просторечию, приспособлен к его семантическим формам и, в свою очередь, притягивает их к себе.

Исследования языка художественного пространства И. С. Шмелева и роли церковно-славянских языковых единиц в разговорных конструкциях персонажей и речи автора позволяют сделать вывод о том, что употребление церковнославянизмов становится у писателя необходимым конструктивным элементом стиля. Церковно-славянские единицы в разговорной речи персонажей и в авторской речи способны выполнять разнообразные стилистические функции в зависимости от цели и характера высказывания и способов их организации, а также служат наиболее полному, яркому воплощению замысла писателя, усиливая экспрессию разговорной речи, подтверждая тем самым мысль Ф. И Буслаева о том, что «язык, пока живет в народе, никогда не утратит своей животворной силы» (Буслаев, 1848, 7−8).

Таким образом, соединяя высокое и низкое, Шмелев достигает реального изображения картины мира, при этом высокое утрачивает свою высокость, а сниженное, разговорное сохраняет свой разговорный характер. Благодаря взаимосвязи стилистически и генетически.

190 разнородной лексики, художественное слово И. С. Шмелева передает атмосферу живой разговорной речи простого народа. «Шмелев ставит свой народ перед лице Божие и выговаривает за него его жизненное и духовное исповедание» (Ильин, 1991, 185).

Используя церковно-славянскую единицу в целях изображения реальной действительности, Шмелев глубоко и объективно передал свою радость бытия с Богом. Известный богослов А. Карташев так писал о религиозном сознании писателя: «И. С. Шмелев знал только простую, цельную, единую и неделимую, традиционную бытовую, русскую, православную церковность. Церковность уставную, статическую и — Боже сохрани! Не динамическую. В последней ему нечего было делать» (Карташев, 1950, 24). И. С. Шмелев обозначил свое место в Православном искусстве, свой путь настоящего христианина, горячо и искренне верившего в возрождение и исцеление России, России православной. Стремление покаяться, прикоснуться к святыне, жажда праведности, желание жить по-Божьи и было, по Шмелеву, идеалом России, внутренним стержнем, который держал и держит всю русскую жизнь с X в. до наших дней.