Образы птиц используются в качестве источника метафоризации прежде всего в сфере интеллектуального: скорость перемещения птицы сопоставима в сознании говорящего со скоростью исчезновения/восстановления информации в памяти человека (вылететь, повылетать, налететь на ум). Тот же параметр «скорость» значим и для интерпретации жизненных событий как того, что пролетело, улетело.
Поведение птиц, в первую очередь, домашних интерпретируется как поведение человека (кукушка, как петушок, как курица, как цыплята). Как взросление птицы интерпретируется становление человека, обретение им самостоятельности и обустройство жизни в целом (оперяться). Образы птиц становятся источником для интерпретации физических действий (залетать, перелететь, разлететься), речевых действий (чирикать, прокукарекать), внешнего вида (как общипленный рябчик).
Образы растительных организмов используются наиболее активно для интерпретации внешнего вида, физического и эмоционального состояний человека. Того, чей вид характеризуют как бодрый и красивый, сравнивают с огурчиком, крепкого, упитанного младенца — с кабачком.
Жилистый, сухопарый человек может быть уподоблен высохшему дереву (сухостой). Физическое состояние и внешний вид завершающего свой жизненный цикл человека соотносится с «состоянием», видом и формой дерева, находящегося в завершающей фазе его бытования: постаревший человек сравнивается с такими «состояниями» дерева, как пень, труха, гнилушка. Недвижимый от болезни, немощный человек уподобляется остатку, безжизненной части дерева — чурке (ср. в литературном языке: сломленный, надломленный болезнью). Этапы жизненного пути человека в диалектном дискурсе соотносимы с этапами роста растительного организма.
Мир неживой природы также выступает источником метафорических номинаций, поскольку объекты неживой природы и природные явления, подобно человеку, могут «проявлять себя» вовне. Образ воды используется для характеристики вербального, физического, психического проявления человека: слёзы ручьём, булькнуть, выплеснуться. Образ грохочущего грома выступает источником для метафорического переосмысления очень громкого смеха (грохотать). Как река интерпретируется абстрактные сущности: время (течёт), жизнь (бултыхаться, утонуть в жизни).
Выраженные в метафорах представления о человеке, моделируемые на основании переосмысления составляющих понятийной сферы «Мир природы», в большинстве своем организуются по базовым моделям «Человек — это животное/птица» и «Человек — это растительный организм».
Фрагменты понятийной сферы «Человек», связанные с абстрактными сущностями, интерпретируются в соответствии с моделями «Абстрактная сущность — это птица» и «Абстрактная сущность — это река».
Объекты сферы «Мир вещей» используются для интерпретации как абстрактных, так и конкретных понятий, относящихся к сфере «Человек».
Абстрактные сущности (жизнь, смерть, болезнь) не конкретизируются в определенном образе, но наделяются некоторыми свойствами: как целый предмет интерпретируются жизнь, социальное устройство; как предмет, которым может быть наделен человек или который можно найти, поймать, брать, интерпретируются жизнь, болезнь, смерть. Как некие предметы, которыми может манипулировать человек, интерпретируются мысли и воспоминания.
Артефактные метафоры используются в основном для характеристики физиологических особенностей человека, внешний вид которого сопоставляется с картиночкой, статуэткой, куклой, пышечкой, отдельные части тела именуются колотушкой, котелком, курятником, чердаком. Общее физическое состояние человека может быть сравнимо с тряпкой, а за поведение его можно назвать балалайкой, плетнём.
Для сельского жителя, не сидящего на месте и без дела, одной из метафор, определяющих его жизнь и его самого, является метафора работающего механизма, построенная по модели «Человек — это механизм».
Здоровый, крепкий, работоспособный человек уподобляется какому-либо механизму. Поведение людей, которые перестали следовать установленным правилам приличия, метафорически именуется глаголом развинтиться.
Нарушение устоявшегося, привычного хода жизни уподобляется крушению поезда (всё пошло под откос).
Представления о человеке, моделируемые на основании переосмысления составляющих понятийной сферы «Артефакт», организуются по базовой модели, в соответствии с которой абстрактные сущности интерпретируются как артефакты. Метафорическая интерпретация человека осуществляется по базовой модели «Человек — это артефакт».
Глава III. Образные эталоны метафорической номинации в диалектической речи В данной главе нашей работы мы рассмотрим некоторые конкретные примеры метафорических номинаций на материале «Словаря русских говоров на территории Республики Мордовия» [СРГРМ].
Процесс номинации позволяет проследить особенности формирования и существования знаний человека о мире, зафиксировать в слове результаты оценочной, познавательной деятельности. Как отмечает О. И. Блинова, «принцип номинации — это исходное положение, правило, которое формируется на основе обобщения мотивировочных признаков говорящим коллективом и одновременно служит отправной базой для новых именований» [Блинова 2007: 222]. Обилие производных слов в говорах доказывает, что «диалектное словообразование, видимо, лучше отражает языковой менталитет народа» [Цыганова 2008: 86], позволяет сделать выводы об особенностях русского видения мира. В связи с этим особый интерес вызывает изучение способов номинации женщины в русских народных говорах.
Существительные данного рода составляют значительную и разнообразную по семантике и структуре группу слов в русских говорах Мордовии. Следует отметить, что в говорах наиболее продуктивной является номинация женщины на основе наименования мужчины по тому или иному предмету, признаку, действию. В таких случаях существительные мужского рода становятся мотивирующими: кержа́нка от кержа́н — ‘старообрядец', курса́нтка от курса́нт — ‘студент', легостайка от легоста́й — ‘лентяй, бездельник', мороку́нка от мороку́н — ‘жулик' и др. Во всех случаях происходит усечение суффикса у существительного мужского рода и присоединение к основе суффикса со значением женскости.
Зафиксированы многочисленные наименования женщин по предмету, с которым их профессиональная деятельность непосредственно связана: коровя́тница — ‘женщина, которая ухаживает за коровами и доит их', куря́тница — ‘женщина, ухаживающая за домашней птицей', расса́дница — ‘женщина, выращивающая рассаду, овощи' и др.
Особую подгруппу составляют отсубстантивные образования с локативной семантикой: избачи́ха — ‘заведующая избой-читальней, работница библиотеки', почтари́ха — ‘женщина-почтальон', тюре́мница — ‘женщина, сидевшая в тюрьме' и т. п. Как видим, в русских говорах распространены наименования по роду занятий, репрезентирующие наиболее значимые для диалектоносителей социальные функции женщины.
В исследуемых говорах разнообразны наименования женщин по производимым ими действиям. Глагол, который кладется в основу номинации, репрезентирует черты характера, особенности поведения женщины (брезгу́нья — ‘брезгливая женщина', притво́рница — ‘притворщица', хохоталка — ‘смешливая женщина, хохотушка', лысма́нка — ‘женщина, которая любит бродить, ходить' от диалектного глагола лысма́нить — ‘ходить', растащи́ха — ‘женщина, которая проживает из дома вещи' и др.), специфику речевого поведения (крику́ха — ‘крикливая женщина', ляпалка — ‘сплетница' от диалектизма ляпать — ‘говорить что-либо неудобно, некстати' и др.), положение женщины в обществе (векову́шка — ‘старая дева', прислу́жница — ‘любовница' и др.), род деятельности (посо́бка — ‘помощница в каком-либо деле' от диалектного глагола пособи́ть — ‘помочь', стряпка — ‘женщина, которая готовит пищу' и др.).
В некоторых случаях в основу наименования кладется признак, характеризующий женщину по умственным способностям (бестолку́шка — ‘бестолковая женщина'), внешнему виду (вохла́тка — ‘женщина с взлохмаченными, растрепанными волосами', восходящее к диалектному прилагательному вохлатый — ‘растрепанный', рябу́ха — ‘рябая женщина', сиву́лька — ‘женщина с белокурыми волосами'), характеру, особенностям поведения (чумазка — ‘грязнуля', лазу́чка — ‘девочка, любящая подниматься, взбираться куда-либо', чисту́ха — ‘чистоплотная женщина'), возрасту (старка — ‘старая женщина'), положению в семье (малу́ха — ‘жена младшего сына', старшу́ха — ‘старшая дочь', стари́ца — ‘старая дева' жененка — ‘замужняя женщина' от диалектного слова жененный — ‘женатый', меньшу́ха — ‘жена младшего сына' и т. п.).
В русских говорах Мордовии зафиксированы отдельные наименования женщины по количественному признаку. В основе номинации лежит количественное числительное, называющее женщину по возрасту (сороко́вка — ‘женщина лет сорока'), порядковое числительное, указывающее на положение женщины в семье (вторя́нка — ‘вторая жена'). Интересны случаи, когда в основе номинации женщины лежат устойчивые словосочетания: лубя́нка — ‘женщина, лишенная стыда' мотивировано диалектным фразеологизмом лубяны́е глаза́ - ‘о человеке, лишенном чувство стыда'.
Таким образом, способы номинации в русских говорах отражают систему ценностей сельских жителей, их представления о человеке, окружающем его мире, раскрывают социально значимые в сознании диалектоносителей представления о женщине. Рассматриваемые наименования представляет собой отражение стереотипных представлений о женщине как носителе социально предписанных качеств и свойств: при этом определяющую роль традиционно играют трудолюбие, чистоплотность, способность трудиться, содержать домашнее хозяйство, продолжать род.
Заключение
Диалектная языковая система — это особый, уникальный способ представления действительности, а изучение метафор позволяет описать метафорический фрагмент диалектной языковой картины мира и рассмотреть систему образных представлений о мире, в которых отражены особенности народного мировосприятия. Репрезентируемую говорами традиционную культуру — народную — в современной ситуации можно определить как уходящий тип культуры, и стремление зафиксировать следы уходящей культуры в говорах является важнейшим стимулом для их изучения. Анализ метафор дает в этом отношении богатый материал для исследователя.
В диалектном дискурсе метафорическое обозначение получают в первую очередь следующие аспекты понятийной сферы «человек», актуальные для диалектоносителя: физическое состояние, здоровье, память, поведение, психическое состояние. Наиболее «наполненные» метафорические модели (человек — это животное, человек — это растение, человек — это механизм) демонстрируют, что источниками метафоризации выступают «объекты», непосредственно наблюдаемые носителем диалекта. При этом, говоря о поведении и эмоциях, человек соотносит их чаще именно со своими действиями в других сферах, а называя особенности физического состояния, обращается к образам понятийных сфер «мир природы» и «артефакты».
Список литературы
Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс / Н. Д. Арутюнова // Теория метафоры: сб. ст. / пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз.; вступ. ст. и сост. Н. Д.
Арутюновой. — М.: Прогресс, 1990. -
С. 5−33.
Арутюнова Н. Д. Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская Энциклопедия, 1990.
Баранов А. Н. Когнитивная теория метафоры: почти двадцать пять лет спустя / А. Н. Баранов // Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем / пер. с англ. А.
Н. Баранова, А. В. Морозовой / под. ред. и с предисл.
А. Н. Баранова. — М.: Эдиториал УРСС, 2004. — С.
3−12.
Баранов А. Н. Некоторые константы русского политического дискурса свозь призму политической метафорики / А. Н.
Баранов, О. В. Михайлова, Е. А.
Шипова. — М.: Фонд ИНДЕМ, 2006. — 84 с.
Баранов А.Н., Караулов Ю. Н. Русская политическая метафора: Материалы к словарю. М.: Ин-т рус. яз. АН СССР, 1991.
Блинова О. И. Мотивология и ее аспекты. Томск, 2007.
Бондаренко И. В. Исследования метафоры на семантическом и когнитивном уровнях // Проблемы семантики и прагматики: Сб. науч. тр. Калининград, 1996. С. 7−13.
Вардзелашвили Ж. А. Метафорические номинации в русском языке / Ж. А. Вардзелашвили. — Тбилиси: Изд-во ТГПУ им. С.-С. Орбелиани, 2001. — 234 с.
Гак В. Г. Языковые преобразования / В. Г. Гак. — М.
: Языки русской культуры, 1998. — 768 с.
Ермоленкина Л. И. Метафорическое моделирование этико-эстетической оценки человека в русских народных говорах: Дис. … канд. филол. наук. Томск, 2002.
Залевская А. А.
Введение
в психолингвистику / А. А. Залевская. — М.: Изд-во РГГУ, 1999. — 382 с.
Кобозева И. М. Семантические проблемы анализа политической метафоры / И. М. Кобозева // Вестник МГУ. Сер.
9. Филология. — 2001.
— №. Кулиев Г. Г. Метафора и научное познание / Г. Г. Кулиев.
— Баку: Элм, 1987.- 155 с.
Лагута О. Н. Метафорология: теоретические аспекты: в 2 ч. Ч. 2.
Лингвометафорология: основные подходы / О. Н. Лагута. — Новосибирск: Изд-во НГУ, 2003. — 208 с.
Лагута О. Н. Метафорология: теоретические аспекты: в 2 ч. Ч. 1.
Метафорология: проникновение в реальность / О. Н. Лагута. -
Новосибирск: Изд-во НГУ, 2003. — 114 с.
Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.
Мишанкина Н. А. Метафорические модели звучания в русской языковой картине мира // Метафорический фрагмент русской языковой картины мира: ключевые концепты. Воронеж: РИЦ ЕФ ВГУ, 2003. Ч. 1.
Постовалова В.И., Серебренников Б. А., Кубрякова Е. С. и др. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль человеческого фактора в языке: Язык и КМ. М.: Наука, 1988.
Резанова З. И. Диалектный вариант универсальной метафорической модели «мир — это человек» // Язык и культура в евразийском пространстве: Сб. науч. ст. XVI Междунар. науч. конф. Томск: ТГУ, 2003. С. 148−154.
Резанова З. И. Метафора в процессах языкового миромоделирования // Метафорический фрагмент русской языковой картины мира: ключевые концепты. Воронеж: РИЦ ЕФ ВГУ, 2003. Ч. 1.
Скляревская Г. Н. Метафора в системе языка / Г. Н. Скляревская. — СПб.: Наука, 1993. — 151 с.
Словарь русских говоров на территории Республики Мордовия: А-Я. Саранск, 1978;2006. Т. 1−8.
Тропина Н. П. Семантическая деривация: мультипарадигмальное исследование / Н. П. Тропина. — Херсон: Изд-во ХГУ, 2003. — 336 с.
Цыганова К. Л. Словообразовательная структура названий лиц женского пола в русских говорах на территории Мордовии // Диалектное словообразование, морфемика и морфология: Исследования и материалы. Вологда, 2008. Т. 2. С. 85- 96.
Чудинов А. П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991−2000) / А. П. Чудинов. — Екатеринбург: Изд-во УрГПУ, 2001. — 238 с.
Чудинов А. П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации. Екатеринбург, 2003.
Юрина Е. А. Комплексное исследование образной лексики русского языка. Томск: ТГУ, 2004.
