Объектом диссертационного исследования является категория ирреального ужасного и способы ее выражения в языке художественного произведения.
Предметом исследования избран идиолект Н. В. Гоголя, нашедший отражение в циклах его ранних повестей «Вечера на хуторе близ Ди-каньки» и «Миргород».
Проблема языковой личности и, как следствие, идиолект писателя, особенно интересует лингвистов на современном этапе развития общества и науки. Языковая индивидуальность и способы ее выражения, коммуникация как языковое проявление, дискурсионная проблематика — вот основные аспекты исследований Н. Д. Арутюновой, Р. Барта, Т. И. Венди-ной, И. Р. Гальперина, Н. А. Герасименко, Г. А. Золотовой, Ю. Н. Карауло-ва, В. В. Колесова, В. В. Леденевой, В. Н. Телия, В. Е. Халзиева, Е. С. Яковлевой и др.
В связи с осмыслением понятий «языковая личность» писателя, «идиолект», «дискурс» особое значение приобретает та плоскость, в которой получают возможность реализации означенные понятия, — т. е. текст. Проблематика текстологического подхода к языку художественного произведения и его оценке получила отражение уже в трудах В. В. Виноградова, Л. В. Щербы, А. М. Пешковского, М. М. Бахтина и развивалась и развивается М. В. Горбаневским, А. И. Ефимовым, В. И. Кодуховым, А. Н. Кожиным, Ю. М. Лотманом, В. В. Одинцовым и др.
Предлагаемая работа посвящена исследованию особых форм построения в идиолекте Н. В. Гоголя дискурса «ирреальное ужасное».
Актуальность избранной темы определяется следующими факторами:
1) необходимостью как можно более всестороннего изучения индивидуально-авторского воплощения языковой личности Н. В. Гоголя, являющегося, наравне с А. С. Пушкиным, создателем литературного языка нового времени и занимающего одно из первых мест «в истории русского самосознания, как первый, внесший в литературу народную речь, в самом обширном смысле слова» (Мандельштам, с.2);
2) ограниченным количеством философско-филологических работ, посвященным метафизическому аспекту в творчестве Н. В. Гоголя (важнейшему у этого автора!), исключая исследования начала века А. Белого, Ю. В. Манна, Д. С. Мережковского, К. Мочульского В. И. Покровского, Н. Н. Трубицына, С. Шамбинаго и современные исследования В. И. Мильдона и др.;
3) полным отсутствием каких-либо лингвистических исследований, посвященных проблеме языкового оформления категории ужасного вообще в литературе и в частности в творчестве Гоголя.
Научная новизна работы определяется выбором в качестве объекта исследования плана выражения не исследованной ранее категории ужасного как филологического феномена. Принципиально новым является подход к языку произведений Н. В. Гоголя, поскольку основное внимание уделяется его ранним повестям, которые незаслуженно оказались на периферии при изучении творческого наследия писателя. Дается комплексный анализ оформления категории ирреального ужасного на лексико-фразеологическом и грамматическом уровнях языкового пространства гоголевских повестей.
Цель диссертационного исследования заключается в том, чтобы определить возможные средства выражения категории ужасного в языке художественного произведения.
В соответствии с общей целью в работе предполагается решение нескольких конкретных задач:
1) выявить основные лексические и грамматические средства, которые в наиболее полной мере подходят для создания плана выражения категории ирреального ужасного;
2) описать и проанализировать те языковые средства, за счет которых получает возможность языкового выражения дискурс категории ужасного;
3) дополнить составленную предшественниками языковую картину мира Н. В. Гоголя, которую без освещения возможностей выражения основной эстетической категории для данного автора — категории ирреального ужасного — нельзя назвать законченной.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Категория ужасного, несмотря на то, что она не является категорией собственно лингвистической, имеет особые языковые средства для оформления в тексте художественного произведения.
2. Поскольку основным для данной категории является информативное содержание и эмоциональное воздействие на субъекта восприятия, в плане ее выражения первостепенное значение приобретают средства лек-сико-фразеологического уровня языка, в частности, семантическое поле «ужасное», а также вступление лексем и фразем, включенных в это семантическое поле, в различного рода синтагматические и парадигматические отношения.
3. Лексические средства передачи ужасного содержания при вступлении в антонимические отношения позволяют создать прием контрастного противопоставления и сопоставления и использовать его для достижения наибольшего эффекта при описании картины ирреального ужасного.
4. При передаче «кошмарного» содержания (Виноградов 38, с.77) особую роль играют лексические единицы с цвето-световой и звуковой семантикой как создающие видимую и слышимую картину мира, причем именно за счет лексем с таким содержанием становится возможным передать необычность, чудесность изображаемого.
5. Средства обозначения нечистой силы в художественном пространстве повестей Н. В. Гоголя имеют возможность перехода из литературного языка в просторечие в качестве бранных выражений, поскольку имеют в своей семантике элемент негативной оценочности.
6. Подчиненность при создании плана выражения категории ирреального ужасного грамматических средств выражения средствам лекси-ко-фразеологическим не означает полной нивелировки первых, т. е. категория ирреального ужасного может быть особо выражена и на морфологическом и синтаксическом уровнях реализованного в рамках конкретных текстов идиолекта писателя.
Теоретическая значимость исследования определяется обращением к не исследованной ранее с точки зрения лингвистики категории ужасного. В свете разрабатываемой проблемы предпринимается принципиально новый подход к изучению языка художественного произведения и творчеству Н. В. Гоголя. В работе показано взаимодействие разных подсистем русского языка (лексической, морфологической, синтаксической), реализующихся в художественном пространстве гоголевских повестей, при оформлении плана выражения исследуемой категории.
Практическая значимость представленной работы заключается в возможности использования ее результатов для дальнейших лингвистических исследований художественного текста, а также для более глубокого языковедческого анализа индивидуально-авторской системы языка Н. В. Гоголя. Материал исследования может быть использован в практике преподавания вузовских курсов лингвистического анализа текста и истории русского литературного языка, при чтении спецкурсов и проведении спецсеминаров по указанным дисциплинам, при подготовке методических пособий для учителей русского языка и литературы.
В качестве материала исследования послужили примеры, извлеченные методом сплошной выборки из повестей Н. В. Гоголя «Вчера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород», и данные толковых, фразеологических, этимологических словарей современного русского языка и мифологического словаря.
Художественный текст в XX столетии стал объектом пристального внимания ученых-филологов. Появилось множество текстологических исследований, с различных сторон определяющих этот феномен. Научному анализу представлялись следующие «дилеммы и триады: художественный — внехудожественный текстсодержательный — формальный подход (что могло отождествляться с литературоведческим — лингвистическим взглядом) — проза — поэзиятекст — автор, текст — читатель, текст как самодовлеющая сущностьтекст — язык, текст — мир, текст — тексты, текст в истории — текст вне истории» (Ревзина, с.301).
Весьма важной при попытке лингвистического анализа текста оказывается проблема отграничения понятия «текст» от смежного ему понятия «произведение». Думается, решение означенной проблемы можно найти в работе известного французского семиолога Ролана Барта «От произведения к тексту», в которой автор заявляет следующее: «Логика, регулирующая Текст, зиждется не на понимании (выяснении, „что значит“ произведение), а на метонимиив выработке ассоциаций, взаимосцеплений, переносов находит себе выход символическая энергиябез такого выхода человек бы умер. Произведение в лучшем случае малосимволично, его символика быстро сходит на нет, то есть застывает в неподвижностизато Текст всецело символиченпроизведение, понятое, воспринятое и принятое во всей полноте своей символической природы, — это и есть текст. Тем самым текст возвращается в лоно языка: как и в языке, в нем есть структура, но нет объединяющего центра, нет закрытости» (Барт, с.417).
Таким образом, текстологический анализ художественного произведения предполагает работу с ним как с системой знаков, символов, не оставляя при этом в стороне и семантическую наполненность этих знаков.
Тезаурус автора художественного текста должен непосредственно отразиться, запечатлеться в сложной системе его творчестваего языковая личность проявляет себя в текстовой системе художественного произведения. В связи с этим возникает понятие идиолекта того или иного писателя как языковой личности.
Идиолект (лексические составляющие в их функциональном применении) демонстрирует органическую связь языка носителя с языком эпохи. Он может быть назван зеркалом языковой личности и основой, базой для определения индивидуализированной языковой картины мира" (Леденева, с.220).
В состав идиолекта входят единицы, свидетельствующие о лин-гвокреативной деятельности автора — окказионализмы различных видов, слова, использованные в переносных образных значениях как тропы, особенно «живые» метафоры, несущие сведения об образно-эмоциональном строе мышления автора (Леденева, с.221). Реализованность идиолекта в художественном пространстве произведения рождает ту неповторимую индивидуально-авторскую языковую систему, которая и составляет план выражения различных философско-эстетических категорий, на которых зиждется текстовое содержание. «Литературное произведение, из каких бы форм речи оно ни слагалось, вмещено в контекст „общего“ письменного или устного языка. Система этого языка в своих разных стилях и жанрах входит в структуру литературного произведения как его предметно-смысловой фон, как сфера его речевой организации» (Виноградов 45, с.82).
Поэтический дискурс того или иного автора (под поэзией мы в данном случае понимаем вообще художественную литературу) многоаспектен и охватывает достаточное количество философско-эстетических категорий, которые составляют содержательную сторону его творчества. Каждая из этих категорий, реализуясь в текстовых рамках и имея план содержания, получает и план выражения, т. е. оформление на языковом уровне.
Образ, запечатленный в одном слове или одной синтаксической единице, иногда определяет всю композицию литературного произведения, выступая как его художественный синтез или обобщенный символ" (Виноградов 45, с.53). Данное высказывание В. В. Виноградова как нельзя более применимо к образам и символам категории ужасного, которые вычленяются в художественном пространстве повестей Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород».
Философско-эстетическое определение категории ужасного делает акцент на эмоционально-психологическую основу определяемого. «Категория ужасного охватывает те явления действительности, которыми человек свободно не владеет и которые несут ему несчастия и гибель» (Бо-рев, с.97). В повестях Н. В. Гоголя «романтико-ужасного» жанра категория ужасного сливается с категорией ирреального, т. е. с противоречащим обычному, реальному, необъяснимым с точки зрения реальности. План выражения такого своеобразного синтеза у Гоголя, условно обозначенный нами как «ирреальное ужасное», и является объектом исследования данной диссертации.
Художественное наследие писателя почти никогда не представляет собой прямого ряда объектов, движущихся в одном направлении. Лишь в редких случаях все произведения автора образуют такую тесную литературную систему, что среди них каждое познается в эстетическом существе своем только путем сравнения друг с другом и путем соотнесения с хронологически смежными, родными произведениями одного цикла. Вершинных художников, органически развивающих единственную систему формально-эстетических средств, очень мало. У большинства писателей несколько разных ликов художественной индивидуальности" (Виноградов 45, с.76). Многосторонен и творческий облик Н. В. Гоголя, тем более что «религиозно-нравственные идеи Гоголя легли в основу „учительства“ всей великой русской литературы и <.> значительность его христианского пути с каждым годом раскрывается нам все яснее» (Мо-чульский, с.7).
Сложность эстетической системы Н. В. Гоголя определяется, в первую очередь, сложностью переплетения в его творчестве трагического и смешного. Но гоголевские «уродцы» совсем не так смешны, как может показаться на первый взгляд, а веселая пляска чертей в итоге увлекла за собой того, кто вызвал их к жизни, потому что эстетика Гоголя «исходит из признания реальности того, что изображено словом. В основе такой эстетики стремление либо усилить, развить эту реальность, либо изменить ее силою эстетического действия» (Мильдон, с.5). Но, показав вторжение в жизнь людей демонического начала, автор «Вечеров» не смог воздействовать на ожившее в его книгах Зло, потому что «когда Гоголь перестал смешить и заговорил о Боге, никто не поверил, что комический писатель может быть учителем» (Мочульский, с. 13).
Опираясь на исследования гоголевского творчества А. Белого, В. Гиппиуса, проф. И. Мандельштама, Д. Мережковского, В. Мильдона, К. Мочульского, С. Шамбинаго и др., мы с уверенностью можем говорить, что в основе всего гоголевского мироощущения лежит категория ужасного: он видит мир во власти темных сил и с беспощадной наблюдательностью следит за борьбой человека с дьяволом. Эсхатологичность гоголевского сознания и определяет обширность в текстах его произведений дискурса категории ужасного.
Особенность оформления категории ужасного у Гоголя — во внимательном, как и всегда, отношении к слову как к орудию творения. «Творчество Гоголя тем и отличается, что он умеет ставить слова в особые условия, пользуясь всем, что предоставляется ему случаем и подсказывается воображением» (Мандельштам, с. 168). «Гоголь увлекается „мелодией“, „гармонией языка“, всеми „оттенками звуков“, красочной напряженностью и отвлеченным гиперболизмом романтических образов, перифраз, метафор, их быстрой сменой и непрестанным столкновением. Гогольимажинист-романтик, культивирующий слог „увлекательный, огненный“, „блестящий“ и „молнийный“. В романтическом языке Гоголя — характерное для романтиков засилье „индивидуализирующих“ эпитетов, метафорических определений, вообще отвлеченных форм качественной оценки, роднящих язык романтика с сентиментальными стилями, но поражающих эмоциональным напряжением, обилием семантических антитез и метафорических противоречий» (Виноградов 38, с. 283 — 284). Столь же ярко и образно оформлена в контексте гоголевских повестей и категория ирреального ужасного, к анализу средств выражения которой мы и приступаем.
ВЫВОДЫ ПО III ГЛАВЕ.
1. Эстетическая категория ужасного получает свое выражение и на лексико-фразеологическом, и на грамматическом уровнях языка, причем выделенные нами в третьей главе грамматические средства можно назвать специальными для создания плана выражения исследуемой категории.
2. При создании картин ирреального ужасного в своих ранних повестях Н. В. Гоголь использует возможность перехода имен существительных из одного лексико-грамматического разряда в другой: абстрактные имена существительные приобретают значение конкретных, и в текстовой реальности становится возможным восприятие органами чувств не воспринимаемое ими в реальности обычнойпри переходе неодушевленных имен существительных в разряд одушевленных получает выражение такой стилистический троп как олицетворение, а в художественном пространстве гоголевских повестей «романтико-ужасного» жанра смещаются границы реального / ирреального, за счет чего и получает свое выражение категория ирреального ужасного.
3. Для передачи эмоционально-психологического состояния действующих лиц, вовлеченных в повествование, основной философской категорией в котором оказывается категория ужасного, автор использует преимущественно безличные глаголы и слова категории состояния, которые становятся совершенно необходимыми при создании картины ирреального, поскольку только с их помощью возможно передать необъяснимые с точки зрения реального явления, происходящие без непосредственного участия субъекта действия.
4. Умолчание как прием также становится одним из способов создания картины ирреального ужасного. Основу гоголевского умолчания составляют неопределенные местоимения и оборванные синтаксические конструкции.
5. Особую семантическую нагрузку получают степени сравнения имен прилагательных и наречий, а также наречие вдруг в составе синтаксических конструкций при создании картины ирреального ужасного, поскольку с их помощью достигается эффект психологической напряженности как внутри повествования, так и для субъекта восприятия этого повествования.
6. Синтаксические конструкции, используемые Н. В. Гоголем при создании плана выражения категории ирреального ужасного, передают динамичность разворачивающихся событий, основа которых — неожиданность смены одного плана реальности другим либо исчезновение одного из планов реальности (сложные синтаксические конструкции с глаголами в форме совершенного вида в функции сказуемых или главных членов глагольных односоставных предложений и сложные конструкции с усеченой формой глагола глядь в первой предикативной части), позволяют сравнить различные проявления страха (параллельные сопоставительные конструкции) или создать элемент таинственности (оборванные конструкции и конструкции с союзом или), а в некоторых случаях семантическая ирреальность может совпадать с синтаксической ирреальностью конструкции.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Наше исследование имело целью определить возможные средства выражения категории ужасного на примере циклов ранних повестей Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород», жанр которых В. В. Виноградов определил как «романтико-ужасный», или «кошмарный». Это первая попытка исследования языковых средств, используемых при создании плана выражения означенной категории. Данная проблема, безусловно, требует тщательного изучения в дальнейшем, поскольку категория ужасного — одна из основных в произведениях Н. В. Гоголя. «В эстетике Гоголя заключено представление о дуальности человека, его божески-бесовской натуре, полученной от рождения. Куда пойти, к Богу ли, бесу, решает сам человек» (Мильдон, с.9) — такова особенность гоголевского творчества, такова основа дискурса его творческого наследия.
В процессе нашего исследования мы выделили следующие средства оформления плана выражения категории ирреального ужасного в повестях Н. В. Гоголя «романтико-ужасного» жанра:
1) выделяется семантическое поле «ужас», в которое включаются следующие лексико-семантические группы лексико-фразеологических единиц: ЛСГ «нечистая сила», ЛСГ «ужас», ЛСГ лексико-фразеологических единиц со значением «испытывать страх / являться причиной страха», ЛСГ «казаться» (в значении воспринимать нечто на грани реальности / ирреальности);
2) лексико-фразеологические единицы, входящие в семантическое поле «ужас» в рамках гоголевских повестей и обозначающие нечистую силу, вступают между собой в синонимические отношения, что оказывается возможным по ряду причин: а) за счет использования для обозначения нечистой силы общеязыковых синонимовб) за счет метафорического и метонимического переносов одного понятия на другоев) за счет использования в речи персонажей экспрессивных выражений бранного характераг) за счет окказионального употребления при обозначении нечистой силы некоторых лексем и фразем);
3) между средствами выражения категории ужасного в гоголевских повестях возникают и антонимические отношения, которые являются основой противопоставления либо противопоставляющего сопоставления при характеристике различных проявлений ужасногоблагодаря использованию возможности вступления языковых единиц в подобного рода парадигматические отношения оказывается возможным достичь определенной контрастности при описании явлений, имеющих отношение к ужасному, -таким образом и создается категория ирреального ужасного в идиолекте Н. В. Гоголя;
4) цвет, свет и звук становятся особыми средствами выражения категории ужасного, поскольку именно они позволяют создать видимую и слышимую картину мира, а в рамках исследуемых повестей иные средства описания проявления чудесного ужасного были бы недостаточны, если не бессильны, — ведь исследуемая категория, как, впрочем, и иные эстетические категории, воздействуют на органы чувственного восприятия человекапоэтому цвет, свет и звук как определители эмоционального состояния субъекта восприятия имеют первоочередное значение при создании плана выражения категории ужасного, а тем более ирреального ужасного;
5) оказывается возможным использование некоторых особых средств грамматического уровня языка для создания плана выражения категории ирреального ужасного, например: возможность перехода имен существительных из разряда неодушевленных в разряд одушевленных, возможность функционирования неопределенных местоимений в качестве средства умолчания, использование оборванных синтаксических конструкций и др.
Основным выводом нашего исследование мы считаем следующее утверждение: несмотря на то, что категория ужасного не является категорией собственно лингвистической, она, будучи философско-эстетической и филологической категорией, имеет некоторые специальные лингвистические средства оформления в художественном тексте. Конечно, формальное выражение данной категории тесно связано с семантической наполненностью оформляющих ее единиц, т. е. особую роль играют лексико-фразеологические средства, что и доказывает проведенный в данной работе анализ уровней идиолекта Н. В. Гоголя, реализованного в его ранних повестях с «кошмарным» значением. Но не следует забывать и о грамматическом уровне текста, основой которого является категория ужасного, что мы и наблюдаем в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» и «Миргороде» (примером могут послужить параллельные синтаксические конструкции и конструкции с ирреальной синтаксической модальностью, а также использованные Н. В. Гоголем для оформления плана выражения исследуемой нами категории различного рода безличные глаголы и слова категории состояния).
Наблюдая реализацию данной категории в художественном тексте, мы обращали внимание на то, что она имеет двоякую направленность: с одной стороны, ужасное постигается субъектами, включенными в текстовой пространственно-временной планно, с другой стороны, та же самая категория оказывает воздействие и на субъекта восприятия художественного текста, то есть на читателя. Именно этим свойством превалирующей в повестях Н. В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород» категории ужасного и объясняются некоторые особенности используемых для ее выражения языковых средств. Например, ЛСГ «ужас» передает состояние действующих лиц, а лексемы и фраземы, входящие в состав ЛСГ «нечистая сила», оказывают непосредственное психологическое воздействие и на воспринимающего гоголевский текст.
Совершенно особую функцию в художественном пространстве произведения, основной эстетической категорией которого является категория ирреального ужасного, выполняют лексемы с цветовой семантикой, поскольку в таком случае они получают дополнительную семантическую нагрузку. «Сверкание, яркий свет <.> оставляет впечатление страха, как если бы сцена шла среди пугающей темноты» (Мильдон, с.28). Именно поэтому проявление демонических сил в гоголевских повестях всегда обозначается лексическими единицами с семантическим стержнем яркости, блеска. И, напротив, возможные антиподы демонов бледны, неярки. Их жизненная сила как бы высосана теми, кто, по Гоголю, сильнее людей, в сердцах которых нет Бога, и в чьей власти все на земле.
Еще одна особенность использования Гоголем цветовых обозначений — это преобладание при описании нечистой силы красного, зеленого и синего цветов. Это можно объяснить тем, что «одним из качеств бесовщины у Гоголя было преобладание физиологии» (Мильдон, с.11), и синий и зеленый цвета становятся символами трупности, мертвенности — ведь центральная художественная мысль всего гоголевского наследия — «сатанинство мертво и вечно, человеческое живо, но смертно и кратно» (Мильдон, с. 10). Красный же цвет — это цвет крови, которая льется и пьется демонами, это символ смерти, но смерти человеческой и, более того, символ смерти человеческой души (в повестях Н. В. Гоголя всякий погибший от действий нечистой силы погубил и свою душуисключение — Ивась в «Вечере накануне Ивана Купала», поскольку он ребенок, и, возможно, пани Катерина в «Страшной мести» — она безумна и не может отвечать за свои действия).
Особенны в исследуемых нами повестях и звуковые образы: не так страшны бесовские визг и грохот, как страшна тишина, потому что она — мертвенная. Поэтому при создании звукообразов, оформляющих категорию ирреального ужасного, автор «Вечеров» и «Миргорода» использует две группы лексических средств: со значением очень громкого звука и со значением полного отсутствия всякого звукового проявления. При совмещении в текстовой структуре гоголевских повестей подобных лексем возникает особого рода контрастность, необходимая для изображения внезапного возникновения на фоне абсолютной тишины резкого, оглушающего звука. Благодаря этому приему достигается эффект психологического воздействия на субъект восприятия данного явления, за счет чего и проявляется сама категория ирреального ужасного.
Таким образом, мы выделили некоторые особенности оформления плана выражения категории ирреального ужасного, которая является одной из основных в творчестве Н. В. Гоголя, в структуре повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород». Мистицизм гоголевского творчества оставляет просторное поле для дальнейшей работы над данной категорией, и не только в лингвистическом аспекте. Масштаб и важность подобного исследования возможно объяснить словами С. Шамбинаго, давшего, на наш взгляд, лучшую характеристику творчеству писателя: «Гоголь никогда не смеялся сквозь слезы, и, хотя часто говорил о смехе, но сам никогда не смеялся. Его поэзия — поэзия ужаса. В „Вечерах на хуторе“ уже разлиты печаль и страх, испытанные самим Гоголем перед вызванной им чертовщиной» (Шамбинаго, с.25). Путь Гоголя — это путь от дьявола, всегда следующего за ним, к Богу. «Жизнь Гоголя — сплошная пытка, самая страшная часть которой, протекавшая в плане мистическом, находится вне нашего зрения. Человек, родившийся с чувством космического ужаса, видевший вполне реально вмешательство демонических сил в жизнь человека <.>, боровшийся с дьяволом до последнего дыхания, -этот же человек „сгорал“ страстной жаждой совершенства и неутолимой тоской по Богу. Душа Гоголя — сложная, темная, предельно одинокая и несчастнаядуша патетическая и пророческаядуша, претерпевшая нечеловеческие испытания и пришедшая ко Христу» (Мочульский, С.59).
